Он продолжал улыбаться ей, и от этой улыбки его золотистый глаз сиял каким-то особым светом.
– Поехали со мной, Чесса. Я хочу показать тебе то место, где мы начнем строить наш с тобой дом.
– Да, мне очень хочется его увидеть, – ответила Чесса и, наклонившись, поцеловала его в губы. Прямо на глазах у Варрика.
Он знал, почему она это сделала – потому что, заглянув в его глаза, увидела в них его душу. Она принимала его и его любовь, и то, что она счастлива, было очевидно всем. В том числе и его отцу.
Глава 26
Меррик, Ларен и все мужчины из Малверна отплыли два дня спустя, ясным, безоблачным утром. Чесса надеялась, что таким оно и останется и туман не закроет озеро до вечера. Перед отплытием кормчий Эллер потянул носом воздух и удовлетворенно крякнул.
– Думаю, денек будет ничего себе, – сказал он. – Подходящий для плавания в незнакомых водах.
Чесса и Клив с Кири на руках махали им вслед, пока оба корабля не скрылись за поворотом береговой линии.
– Теперь это наш дом, – сказала Чесса. Кири попросила:
– Отец, опусти меня на землю. Я хочу поискать Кальдон. Я не видела ее уже два дня. Думаю, она по мне соскучилась. Я сказала ей, что хочу познакомиться с ее детками.
Клив молча кивнул и поставил девочку на узкую тропинку, которая вела к длинному деревянному причалу, выдающемуся далеко в озеро.
– В богатстве воображения она может поспорить с Ларен, – заметил он, глядя ей вслед. – Жаль, что Ларен так и не удалось увидеть чудовище еще раз. Меррик говорит, что она теперь долго будет пребывать в расстроенных чувствах.
– Давай возьмем с собой Кири и опять примемся за работу, – сказала Чесса. – Я хочу поскорее заиметь свою собственную кровать.
Варрик каждый день смотрел на ее живот и при атом всякий раз спрашивал, как она себя чувствует. В ответ Чесса всегда улыбалась ему и говорила, что чувствует себя превосходно.
Мало-помалу в жизни обитателей Кинлоха начались перемены. Теперь здесь иногда звучал смех, и мужчины порой оживленно спорили друг с другом и за столом, и во время работы. Дети, которыми верховодила Кири, все чаще устраивали потешные сражения, используя при этом ножи, мечи и топоры, вытесанные из дерева. Они играли кожаными мячиками, опрокидывали друг друга на землю, громко обзывались.
Прядя шерсть, женщины, раньше всегда безмолвствовавшие, теперь с увлечением болтали. Глядя на все эти новшества, Варрик хмурил брови, но ничего не говорил. Чесса смеялась так много, как никогда в жизни, и чаще всего не потому, что ей в самом деле было смешно, а потому, что ей хотелось, чтобы жители Кинлоха поняли, какая чудесная вещь смех, и убедились, что они могут смеяться, не опасаясь наказания, и что Варрик ничего им за это не сделает. “Пожалуй, Клив скоро возомнит, что он самый остроумный человек в Шотландии, – говорила она себе, – поскольку теперь я заливаюсь смехом почти от всего, что он говорит”.
* * *
Тот день, когда Чесса сломала Атолу ногу, начался с мутного серого тумана, однако затем развиднелось и мглистый рассвет перешел в солнечное утро, пахнущее свежестью. На высокий скалистый гребень, окаймляющий их новую усадьбу с восточной стороны, опустился крупный сокол. Все мужчины работали на строительстве усадьбы, которую Клив собирался назвать Карелией в честь перешейка между озером Ладога и Финским заливом, места, которое он, по его словам, всегда вспоминал с удовольствием. Когда Чесса попыталась выяснить причину этого удовольствия, Клив поцеловал ее в кончик носа и сказал, что ответ на этот вопрос он унесет с собой в могилу.
– Карелия, – произнесла она. – Что ж, это и впрямь красивое название, не стану спорить, хоть я и уверена, муж мой, что там у тебя была какая-то женщина. Как ее звали?
– Тайра, – ответил он и снова чмокнул ее в кончик носа. – Если, конечно, мне не изменяет память. Ведь их было так много.
Чесса сжала руку в кулак и с наигранной яростью ударила его в живот. Он ухмыльнулся:
– Ну как, ты еще не забеременела? Она нахмурилась:
– Я столько раз объявляла себя беременной, и вот теперь, когда я и вправду этого хочу, у меня ничего не выходит. Как ты думаешь, Клив, может, я бесплодна?
– Нет, дорогая, я думаю, что твой муж просто недостаточно усерден. А может, все дело в том, что ты чересчур тревожишься по этому поводу и твои опасения передаются моему семени, вот оно и отказывается оплодотворить тебя.
– Да, верно, в последнее время ты слишком много работаешь на этой стройке и всегда возвращаешься домой очень усталый.
Клив схватил ее за шею и легонько сдавил. Потом крепко поцеловал в недовольно сжатые губы. Он пристально посмотрел ей в лицо, заглянул в прекрасные зеленые глаза, такие же зеленые, как те мшистые камни у водопада, которые он ей показывал.
– Мой отец что-нибудь говорил тебе? Он никак тебе не досаждал?
– Нет. Но всякий раз, когда он видит меня, он пялится на мой живот.
– Чесса, это правда? – раздался детский голосок. Клив и Чесса опустили глаза и увидели Кири, которая хмуро смотрела на отца и мачеху. В руках у нее было недогрызанное яблоко. Чуть поодаль трое ребятишек, вечно ходящих за ней хвостом, спорили из-за кожаного мячика.
– О чем это ты, золотце? – спросила Чесса. – Что правда?
– Я слышала, как Атол сказал своему брату, что у тебя будет ребеночек от моего отца.
– Чистая правда, – глазом не моргнув, ответствовал Клив.
– А потом он сказал, что ты говоришь не правду и что ребеночек у Чессы будет не от тебя, а от Варрика. Я сказала ему, что он ошибается, а он надо мной посмеялся. Атол противный. Он мне не нравится. – Кири на мгновение уставила глаза в землю, свирепо сдвинув брови. – По-моему, он полоумный.
– Да, Кири, ты права. У него не в порядке с головой, – твердо сказала Чесса. – Так что держись-ка ты от него подальше. Он трус и любит делать гадости.
Но Кири не последовала этому совету. По счастью, Чесса подоспела как раз вовремя. Она увидела Атола, который с издевкой смотрел на девочку с высоты своего роста, услышала, как Кири крикнула:
– Ты все наврал мне, Атол. Чесса родит ребеночка не от Варрика, а от моего отца, вот!
– Ты маленькая дура, – зло прошипел Атол. – Ты ничего не понимаешь. Убирайся отсюда, поняла?
– Никуда я не уйду, пока ты не признаешься, что все наврал!
Атол обругал ее грубым словом, она лягнула его в голень, и тогда он нагнулся, схватил ее и начал трясти, словно нашкодившую собачонку.
– Ах ты, мерзкое отродье! – заорал он, брызжа слюной ей в лицо. – Мерзкое, проклятое отродье! В тебе его кровь, и ты не имеешь права жить здесь и присваивать то, что принадлежит мне!
Чесса не представляла, что у него на уме, но лицо его было искажено такой бешеной яростью, что она ужаснулась. Он полностью утратил самообладание и, похоже, мог сделать все что угодно.
– Отпусти девочку, Атол, – тихо сказала она.
– Ты! – злобно прохрипел Атол и снова тряхнул Кири. Та сжала свою маленькую ручку в кулак и изо всей силы стукнула его по носу. Атол взвыл и швырнул ее на землю.
В следующее мгновение Чесса вихрем налетела на него, пронзительно выкрикивая все бранные слова, которым она выучилась в Дублине от воинов своего отца. Он занес было кулак, чтобы отпихнуть ее, и тут она что было сил ударила его коленом в пах. Когда он согнулся вдвое, вопя от боли, она лягнула его в голень и он, не удержавшись на ногах, шлепнулся на землю. Но Чессе этого было мало. Она пнула его в ребра, потом еще раз с силой ударила его каблуком в голень, и услышала, как хрустнула кость. Однако это ее не остановило. Тяжело дыша, она продолжала исступленно наносить удары.
– Чесса, перестань!
Она попыталась вырваться из рук Клива и снова наброситься на Атола, который сжался в комок под градом ее пинков, однако Клив все же сумел оттащить ее.
Чесса резко повернулась к мужу и, задыхаясь от ярости, крикнула:
– Он схватил Кири и стал ее трясти! А потом швырнул ее на землю. Швырнул ее, Клив( – С Кири все в порядке, Чесса. Я научил ее, как перекатываться через плечо при падении. Перестань же, Чесса, оставь его. Смотри, с Кири ничего не случилось.
– Отец, погляди, я не ушиблась, не то что Атол. Красный туман, застилавший глаза Чессы, рассеялся, когда она услышала удовлетворение, прозвучавшее в тонком голоске Кири. Она набрала в легкие побольше воздуха и медленно выдохнула.
– Ума не приложу, почему я не вытащила нож и не всадила в его черное сердце, – сказала она, тряхнув головой. Потом посмотрела на съежившегося в страхе Атола, занесла ногу для очередного пинка, однако не ударила.
– Нет, – сказала она. – Думаю, с него хватит.
– Моя нога, – простонал Атол. Он с трудом сел, схватился за голень и начал раскачиваться из стороны в сторону, не переставая скулить. – Моя нога! Ты ее сломала!
– Да, сломала, – согласилась Чесса. – Я слышала, как хрустнула кость. Посиди спокойно, и я тебе помогу.
Услышав это предложение, Атол завопил во все горло и попытался отползти прочь.
– Сиди смирно, ты, трусливый задира.
– Не бойся, Атол, теперь она уже не станет тебя убивать, – сказал Клив. – Делай, что она велит, иначе мне придется огреть тебя камнем по голове, чтобы ты не трепыхался, пока она будет заниматься твоим переломом.
– Что тут стряслось? – спросил подошедший Игмал, вытирая руки о кожаный передник. – Вижу, ты, Атол, забыл о моем предупреждении, а? Вот и получил. Тебе еще повезло, что она тебя не убила.
Атол застонал:
– Игмал, я тебе приказываю: не подпускай ее ко мне, не позволяй ей касаться меня!
– Попридержи свой глупый язык, Атол. Она тебя не убьет.
– Мой отец…
Клив наклонился и, не говоря ни слова, хрястнул Атола кулаком в челюсть. Тот, оглушенный, упал навзничь.
– Отец, ты научишь меня так бить?
– Нет, не научу, – ответил Клив, беря дочь на руки. – У тебя и правда ничего не болит, сердечко мое?
– Нет, – беспечно сказала Кири. – Игмал, можно я пойду с тобой и помогу тебе работать?
Игмал широко улыбнулся, показав свои блестящие белые зубы, и взял Кири у Клива.
– Да, малышка. Я разрешу тебе поиграть в чане из-под смолы. Думаю, твоему отцу и мачехе это понравится.
* * *
В конце сентября, когда в Норвегии по утрам уже подмораживало, в Шотландии еще стояла теплая погода, воздух был ласков и напоен ароматом вереска. Строительство Карелии, новой усадьбы Клива и Чессы, было уже закончено. В доме пахло свежим деревом, и Чесса с удовольствием вдыхала его запах. Дом был невелик, но в нем хватало места для Клива с Чессой и Кири, дюжины воинов и четырех семей, которые решили переселиться в Карелию из Кинлоха. Рядом с общим домом имелась баня, совсем такая же, как в Малверне, только меньше, а также уборная, амбар для зерна, сараи, где хранились инструменты и припасы, хлев для коров, коз и двух лошадей, кузница и небольшой барак для рабов. Теперь мужчины сооружали вокруг усадьбы палисад высотой в десять футов.
– Этот дом – наш, – сказала Чесса, радостно потирая руки. Аргана дала ей котелки, блюда, ложки, ножи и даже красивую полотняную скатерть для длинного общего стола. Когда Клив впервые разжег огонь в очаге, а Чесса в первый раз взялась за прикрепленную к потолочным балкам толстую палку со змеиной головой на конце, чтобы подтянуть приделанные к ней тяжелые цепи, на которых висел большой железный котел, она не смогла сдержать счастливого смеха. Присутствовавший при этом Варрик посмотрел на нее и нахмурился. Аргана тоже рассмеялась, Кейман же даже не улыбнулась. Она просто стояла и смотрела, не проронив ни единого слова. Атол тоже смотрел, опираясь на костыли, и вид у него при этом был такой злой и мрачный, что Кливу захотелось вышвырнуть его вон.
Именно в эту ночь, их первую ночь в новом доме и на новой кровати, застеленной новой мягкой медвежьей шкурой, которую подарил им Оттар, один из воинов Игмала, Чесса сказала:
– Я беременна.
Клив, как раз собиравшийся овладеть женой, застыл, напрягся, оторопело глядя ей в лицо, а потом глубоко вошел в нее и она засмеялась, проталкивая его еще глубже.
– Я гадала, что же ты сделаешь, когда я тебе скажу, – прошептала она ему на ухо, потом легонько укусила его за мочку и поцеловала в подбородок, а затем в губы, ощутив смешавшийся с его дыханием хмельной вкус меда.
– Я люблю тебя, Клив, – сказала она. – И теперь я знаю, что не бесплодна.
Он на мгновение отстранился от нее и, наклонив голову, припал губами к ее лону. Когда она вскрикнула, невольно изогнув спину, он рассмеялся.
– Пусть мой ребенок услышит, как его мать кричит от наслаждения, – проговорил он и снова вошел в нее, чувствуя, как ее плоть сжимается вокруг его, чувствуя, как она конвульсивно вздрагивает от жгучего наслаждения.
– Лучше оставь свои попытки управлять мною, Чесса, – прошептал он, распрямившись и целуя ее при каждом слове. – Уверен, ты воображала, что я так ошалею, узнав о твоей беременности, что свалюсь с кровати на пол, а ты будешь смотреть на меня с самодовольной улыбкой. Ох нет, Чесса, не делай таких движений, а то я…
Больше он ничего не сказал. Он овладел ею опять, но не так, как в первый раз, потому что теперь он знал – в ее чреве зреет его дитя, и ему хотелось показать ей, как он этому рад, как сильно он ее любит и как будет лелеять и оберегать ее до самого конца своей жизни. Когда к нему вернулся дар речи, он прошептал:
– Я люблю тебя, Чесса. Я никогда не считал тебя бесплодной.
Она ткнула его локтем в ребра, потом притянула к себе, так что его губы коснулись ее губ.
. – Ты в самом деле любишь меня, Клив? Не то чтобы я не поверила тебе, когда ты заставил себя сказать это в первый раз, – просто дело в том, что ты мужчина, а я знаю, что мужчины не любят говорить о таких вещах. Говоря о любви, они чувствуют себя глупыми.
– И кто же тебе это сказал? Уверен, что не Ларен и не Мирана.
– Нет, я заметила это сама.
– Так ты, стало быть, такая же старая и опытная, как Альна с ее беззубыми деснами, скрипучим кудахтаньем и вечными разговорами о недостатках, свойственных всем мужчинам, включая даже ее любимого Рорика?
– Нет, я, конечно же, не такая – разве что совсем немножко. Но ты так редко говорил мне о своей любви – раз, два и обчелся. Обычно ты только устраиваешь мне разносы и кричишь на меня или же хочешь затащить меня в постель – впрочем, все мужчины только об этом и думают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49