Глядя на них сейчас, она, как и Психея, качала головой. Ни одно из этих платьев не годилось для их замысла.
На дворе было холодно, летняя жара давно миновала, на поблекшей траве газона по утрам блестела изморозь. Октябрь — удивительное время года, когда погода вдруг резко меняется, холодное дыхание близкой зимы проникает сквозь оконные рамы, камины и даже, кажется, сквозь гранит стен еще елизаветинской постройки.
Поэтому Александра не могла нанести визит лорду Лонстону в одном из своих прелестных летних платьев. Для этого не годилось ее любимое платье вишневого шелка с белой отделкой, хотя оно выгодно оттеняло ее яркие губы и роскошные темные волосы. Не могла она надеть и голубое шелковое платье с брюссельскими кружевами, и абрикосовое муслиновое, вздымавшееся поверх пяти нижних юбок, словно озеро под ветром. Нет, лето прошло, и осень воцарилась окончательно.
К тому же скромность этих платьев не соответствовала ее цели. Все они были с высоким воротом, как и подобало юной леди из высшего общества в царствование королевы Виктории. Скромность становилась главным требованием к одежде и поведению, хотя до недавних пор все было совсем иначе.
Взгляд Александры обратился на туалетный столик. Над ним красовалось множество гравюр, дагеротипов, акварелей и небольшой портрет ее родителей, написанный в год их свадьбы. Ее высокий красивый отец был в костюме того времени: узкий в талии синий фрак из тонкого сукна, заправленные в высокие сапоги панталоны из оленьей кожи. Одежда выгодно подчеркивала все линии его атлетической фигуры. Как он отличался от современных мужчин в их широких брюках и свободно сидящих сюртуках!
Однако внимание девушки особенно привлекла мать, потому что на ней было совершенно воздушное платье с низким декольте, подхваченное под грудью широкой лентой и облекавшее стройную фигурку с изысканной дерзостью греческого хитона. Лонстону такой туалет, наверное, понравился бы. Каштановые волосы матери, собранные узлом на затылке, падали каскадами на ее обнаженные плечи. Весь ее облик дышал одновременно невинностью и чувственностью.
Александра попыталась вообразить себя и лорда Лонстона одетыми так, как ее родители. Виконту пошли бы панталоны из оленьей кожи. Девушка поспешила выбросить из головы этот образ, потому что от него дух захватывало. А как бы выглядела она сама? Греческий стиль шел к ее росту, да и пышная высокая грудь наверняка бы пришлась Лонстону по вкусу.
Будь сегодня у нее такое платье, милорд охотно бы согласился на ее план — в этом Александра не сомневалась.
Она снова вернулась к гардеробу, где висели платья, предназначавшиеся на зиму. Девушка доставала их одно за другим и вешала обратно, пока не дошла до голубого бархатного платья. Яркий голубой цвет будет ей к глазам, а Лидия, искусно владеющая иглой, сумеет в несколько часов сделать из высокого воротника соблазнительное декольте.
Когда она показала платье Психее и рассказала ей о переменах, которые намеревалась в нем осуществить, Психея одобрила ее намерения, и Александра тут же приступила к делу. Позвав горничную, она объяснила ей, что необходимо сделать, все время тщательно скрывая собственное смущение. Лидия широко раскрыла глаза, сделала реверанс и сказала, что немедленно этим займется.
Четыре часа спустя, ровно в час дня Александра сошла вниз. Карета ожидала ее у подъезда. Она надеялась, что ей удастся уехать, не сообщив своему семейству о цели поездки, но, как назло, когда она вышла в украшенный черно-белыми изразцами холл, из гостиной появилась мать с письмом в руке.
— А, это ты, Александра! Ты не поверишь, но Аннабелла все-таки сможет приехать к нам на Рождество. Отличная новость, правда?
Улыбка на ее лице сменилась удивлением.
— Я и не знала, что ты выезжаешь.
Она окинула дочь взглядом поверх очков, только на секунду задержавшись на низком декольте. Поморгав, маркиза вздернула очки выше на нос и с видимым усилием воздержалась от какого-либо замечания.
— Д-д-да, — с запинкой проговорила Александра, натягивая перчатки на дрожащие пальцы и стараясь не встречаться с матерью взглядом. — Я… я… то есть, вчера я ужасно разругалась с нашим соседом лордом Лонстоном.
— Виктория и Джулия говорили мне, что вы с ним прямо-таки на ножах.
Александра кивнула. От смущения она засунула большой и указательный пальцы в один палец перчатки.
— Я чувствую, что была не права, поэтому намерена поехать в замок, чтобы принести ему свои извинения.
— Так и должно. — Леди Брэндрейт нахмурилась. — И хотя я не хочу тебя задерживать или обсуждать твой выбор туалета — в конце концов, ты уже совершеннолетняя, — но ты уверена, что это платье… Ах, боже мой! Я слышу, отец идет! Пожалуй, тебе лучше поторопиться.
Не успела Александра опомниться, как почувствовала, что материнская рука подталкивает ее к выходу.
— Спасибо, мама, — шепнула Александра, проскальзывая в дверь.
Эвелина Свенбурн Стэйпл, маркиза Брэндрейт, прислонилась спиной к закрывшейся двери и уставилась в черно-белые плитки пола. Столько мыслей вихрем пронеслось у нее в голове, что она никак не могла унять их. Зачем на самом деле Александра собралась в замок Перт, почему она нервничала, почему на ней совершенно неподходящее, но такое прелестное платье, что за проделки замышляются под крышей ее дома?
Маркиза не знала, пугаться ей или радоваться. Позволить ли своим материнским надеждам вознестись до небес?
— Эви? — послышался мужской голос. — Почему ты не отвечаешь? У тебя такой вид, словно ты увидела привидение.
Подняв глаза, маркиза увидела перед собой мужа. Вид у него был озабоченный.
— О милый, — сказала она нежно, — я слышала тебя в холле, но не видела — то есть пока ты передо мной не оказался.
Маркиз взял ее за подбородок.
— Как-то ты странно выражаешься. В чем дело?
Взгляд его был слишком проницательным, а ум слишком острым, чтобы маркиза могла что-то от него скрыть, поэтому она даже не стала пытаться.
— Понятия не имею, но наша дочь Аликс…
— Это она велела подать карету?
— Да. Она поехала с визитом к нашему новому соседу.
— К Лонстону? — Маркиз удивленно приподнял брови. Неприязнь Александры к виконту была слишком хорошо известна. — Одна?
Леди Брэндрейт вздохнула, беря его под руку.
— Пойдем выпьем по рюмке хереса, милый, — сказала она, уводя мужа в красную гостиную. — Она здесь лепетала, что хочет, мол, извиниться перед ним — но это все вздор. Она раньше не извинялась, когда они ссорились.
— А основания у нее бывали и раньше.
— Вот именно! Брэндрейт, уж не влюбилась ли она в него?
— Надеюсь, что нет.
— Но почему?
— Потому что у него Скверная репутация и о нем вообще мало что известно, так как он долго жил в Индии.
— Если Александра в него влюбилась, ты думаешь, у нас есть причины беспокоиться?
— Да! — категорично отвечал он. — Ну и ну! Похоже, мне самому придется посетить Лонстона раньше, чем я собирался. Хочешь поехать со мной?
Леди Брэндрейт почувствовала, что краснеет.
— Как, сейчас? — Ей вовсе не хотелось, чтобы он увидел Александру в том платье, какое было на ней.
— А почему бы и нет? И почему на твоих щеках появился такой восхитительный румянец? Уж не хочешь ли ты сказать, что Лонстон завладел и твоим воображением?
Леди Брэндрейт с облегчением сообразила, какой оборот приняли его мысли.
— Он замечательно хорош собой, — сказала она, отпуская руку мужа, но в то же время поворачиваясь к нему лицом.
— Должен сказать, мне не очень нравятся такие высказывания. Может быть, мне следует вызвать его на дуэль?
Маркиза покачала головой:
— Он намного тебя моложе. Я опасаюсь самого худшего исхода.
— Ты влюблена в Лонстона? Он сильнее меня, красивее и, если верить слухам, богаче.
Леди Брэндрейт обвила руками талию мужа, любовно глядя в его глаза.
— Но в одном отношении ему до тебя далеко, милый. Я в этом уверена.
— И в каком же, любовь моя? — нежно спросил маркиз. Лицо его смягчилось, и он ниже наклонился к жене.
Губы ее дрогнули, как ни силилась она сдержать улыбку.
— Твой титул выше, — сказала она.
— А я-то думал, ты хочешь сказать мне нечто более приятное! — воскликнул маркиз. — Лукавое создание!
Леди Брэндрейт вывернулась из его объятий и с дерзкой улыбкой выбежала из гостиной. Почти сразу она услышала за собой его шаги. В тесных, заставленных мебелью комнатах нелегко было бежать в пышном платье, надетом поверх шести нижних юбок. Красная гостиная, приемная в синих, красных и золотистых тонах, затем столовая, галерея…
Когда женщина достигла двери в малую гостиную, на плечо ее легла тяжелая мужская рука.
Попалась!
Обняв жену, маркиз поцеловал ее с такой страстью, что она не могла ни дышать, ни ему сопротивляться. Какое счастье, что после двадцати четырех лет супружества муж так ее любит. Если б только не странное недомогание, развившееся у нее последнее время… но пока не стоит об этом думать.
Маркиз не спешил разжать объятия.
— Как это время совсем не тронуло твои прекрасные волосы? Моя любимая женушка, ты мне так же мила, как в тот день, когда я проиграл скачки Шелфорду. Ты была в зеленой шляпе, украшенной красными вишнями, и в зеленом шелковом платье. Я говорил тебе когда-нибудь, что проиграл, потому что никогда в жизни не видел никого прелестнее?
— Сотни раз, любовь моя. — На сердце у нее стало тепло от такого обожания. После стольких лет лорд Брэндрейт был все еще хорош собой, хотя вокруг глаз затаились морщинки, особенно заметные, когда он улыбался, а густые темные волосы были тронуты на висках сединой. Он был замечательным мужем, лучшего желать нельзя. Жизнь маркизы была вполне счастливой. Ее заботило сейчас только одно, чтобы ее дочери были так же счастливы в семейной жизни.
Она снова вернулась мыслью к Лонстону и такому странному наряду Александры.
— Почему ты хмуришься? — спросил муж. — Беспокоишься о нашей дочери?
Эвелина кивнула:
— Что, если он разобьет ей сердце?
— Тогда его запорют плетьми, — улыбнулся он.
— Нет, я серьезно. Я не хочу, чтобы моя любимая дочь… чтобы ни одна из моих дочерей не страдала от безразличия человека, у которого одна цель — обольщать женщин.
— Я уже сказал, что должен поближе познакомиться с Лонстоном, чтобы убедиться в серьезности его намерений в отношении Александры. Но, помимо всего, Купидон иногда по-своему распоряжается нашими сердцами. Если мне не изменяет память, у нас с тобой тоже все начиналось непросто.
— Да, — медленно произнесла леди Брэнд-рейт. — Да, но посмотри, каким успешным оказался наш брак.
— Кстати, об успехе нашего брака — не хочешь ли подняться наверх? — Он теснее прижал жену к себе и поцеловал за ухом.
— Как, сейчас? — Она высвободилась из его объятий, огорченная и раздосадованная тем, что вынуждена сопротивляться желанию мужа из-за своего непонятного недомогания. Леди Брэндрейт не понимала своего состояния, но с каждым днем ей становилось хуже, и, пока она не узнает, в чем дело, придется держать супруга на расстоянии. — Я очень занята. В три часа придет архитектор. — Она лишь теперь заметила, что все еще держит в руках письмо. — Да, ты не поверишь, но Аннабелла и Шелфорд приедут на Рождество.
— Я в восторге, — отвечал маркиз, слегка сдвинув брови. — Эвелина, я разделяю твои чувства по поводу их приезда, но почему ты вот уже третью неделю сторонишься меня? Это на тебя не похоже. Ну вот, теперь ты расплакалась! Я не хотел тебя обидеть. Только… только мне казалось, что ты разделяешь мои чувства.
— Я не плачу! — всхлипнула леди Брэндрейт. — Дай мне только немного времени. В последние дни я… мне нездоровится.
Ну вот она и выложила правду!
— Любимая! — Взяв жену за подбородок, маркиз легонько приподнял ее голову, заглянув в глаза. — В чем дело? Скажи! Ты должна мне сказать.
Она положила руку ему на плечо.
— Ничего, я уверена, что ничего, только прошу тебя быть снисходительней и терпеливей со мной.
— Ты советовалась с врачом?
Она покачала головой.
— Эвелина, ты должна показаться врачу!
Она уткнулась лицом ему в грудь. Очки у нее съехали набок. Она и не подозревала, насколько озабочена своим состоянием, пока не увидела тревогу в глазах мужа.
— Ты прав, — проговорила она сквозь слезы.
— Я требую послать за врачом немедленно!
— Пожалуйста, я только хочу видеть доктора Ньюки, — прошептала леди Брэндрейт. — Он не только знающий, но еще добрый и чуткий.
— Хорошо, пусть это будет доктор Ньюки, — отвечал маркиз, обнимая жену.
Александра услышала шум — какой-то странный скрежет или царапанье. Она хотела было встать с обитой алым бархатом софы и выяснить причину этого шума — но ведь Лонстон мог вот-вот войти! Прошло уже четверть часа с той минуты, как дворецкий Катберт весьма церемонно пригласил ее войти в просторный холл замка Перт.
Когда карета въехала во двор замка, Лонстон на своем великолепном вороном жеребце поскакал навстречу по усыпанной гравием дорожке. И лошадь, и всадник были в грязи, так как дождь, уже сутки ливший в окрестностях Ситвелла, превратил дороги в кашу. Брызги грязи были даже на лице Лонс-тона.
Александра подумала, что прогулка верхом придала блеск его глазам и мягкость улыбке, чего не замечалось у него в лондонских гостиных. Выразив подозрительное удовольствие при виде гостьи, он пригласил ее расположиться в большой гостиной, где обещал присоединиться к ней, как только приведет себя в порядок.
И вот Александра сидела теперь сама не своя, сжав руки на коленях и прислушиваясь к странным звукам. Решимость ее слабела с каждой секундой.
Глубоко вздохнув, она огляделась. В северной гранитной стене замка были три окна, завешанные алыми бархатными портьерами на тяжелых бронзовых кольцах. Из окон открывался прекрасный вид — Александра уже трижды изучила его с момента своего приезда — на отдаленные крыши Ситвелла, расположенного за холмами. По другой стене был огромный камин, перед которым располагались напротив друг друга две одинаковые софы красного дерева с резными ножками. Они были обиты алым бархатом, в тон портьерам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32