Он передвигался, опираясь на палку, несколько потерял в весе и стал немного бледнее, но был полон жизни, как всегда.
Взяв мою руку, он стал с таким восхищением вглядываться в мое лицо, что я почувствовала, как у меня поднимается настроение.
Потом он увидел Аннабелинду.
— И мисс Аннабелинда тоже здесь! — воскликнул он. — Двойная радость! Какая удача! Миссис Гринхэм… и мисс Каррутерс! И умелая мадемуазель Латур. А где же мистер Эдвард?
— Он сейчас спит, — сказала Андрэ.
— Весь наш отряд путешественников! Миссис Гринхэм, я не в силах выразить всю мою благодарность за приглашение приехать сюда.
— Мы с большим нетерпением ждали вашего приезда и несколько выведены из равновесия тем, что это произошло так нескоро.
И вот Маркус здесь, в Марчлэндзе. Это место сразу стало казаться другим, и такое чувство возникло не у одной меня.
Майора Мерривэла поместили в маленькую палату вместе с еще тремя офицерами. Одним из достоинств Марчлендза являлось наличие нескольких подобных небольших палат. Это означало, что вместо длинных комнат с рядами кроватей, как в большинстве госпиталей, у нас были уютные апартаменты, бывшие раньше большими, полными воздуха спальнями.
Маркус делил палату с майором средних лет, тридцатилетним капитаном и молоденьким лейтенантом. Мама сказала, что они наверняка поладят друг с другом.
Маркусу оказали радушный прием. Из палаты часто доносился смех, а сестры соревновались за удовольствие ухаживать именно за этой четверкой.
Аннабелинда взяла эту палату под свою опеку.
Она называла ее своей и много раз за день посещала. Конечно, она пользовалась успехом у мужчин.
Я не могла побороть раздражение: ведь я так долго предвкушала появление Маркуса.
Маркус мог выходить в парк и полюбил сидеть на лужайке под яворами. Мне редко удавалось остаться с ним наедине. Всегда через несколько минут появлялась Аннабелинда.
Я не понимала, разделяет ли Маркус мое негодование по этому поводу. Он ничем не выдавал его, но ведь он и не мог бы вести себя иначе.
Аннабелинда щебетала, задавая вопросы о сражениях и не слушая ответов. Она говорила, как замечательно, когда то, что ты делаешь, приближает победу, и о своем восхищении храбрецами, сражающимися во имя Англии. Потом мы вспоминали наше путешествие: эпизоды, выглядевшие тогда далеко не смешными, а теперь казавшиеся довольно забавными.
Маркус часто говорил нам, как он счастлив, что находится в Марчлэндзе.
— Бывало, лежу я на своей узкой больничной койке и думаю, доведется ли мне когда-нибудь попасть в Марчлэндз, — говорил он. — Недели шли за неделями, а меня все не выпускали из госпиталя.
— Наверное, вы были очень больны, Маркус, — отвечала я.
— О, вовсе нет. Это все из-за того упрямого врача. Чем больше я рвался уехать, тем больше, казалось, он укреплялся в своем намерении удержать меня.
— Вы такой мужественный! — говорила Аннабелинда. — Вы несерьезно относитесь к своим ранам. И наша радость, что вы у нас в руках, вдвое превосходит вашу от пребывания здесь.
— Это место я предпочел бы любому другому.
— Я так рада, — говорила Аннабелинда, серьезно глядя на него, — что военные не могут отнять вас у нас… по крайней мере, пока. Мы постараемся удержать вас здесь до самого окончания этой глупой замшелой войны.
— Вы слишком добры ко мне, — отвечал ей Маркус.
— Вы еще увидите, какой доброй я могу быть, — говорила Аннабелинда, и ее глаза обещали очень многое.
Как-то раз я застала майора под явором в одиночестве.
— Как чудесно! — воскликнул он, — Мне почти никогда не удается увидеться с вами наедине.
— Вы всегда выглядите вполне счастливым.
— Сейчас я счастливее, чем обычно.
— Вы всегда говорите людям то, что им хочется услышать. Ваши слова правдивы?
Маркус накрыл мою руку своей.
— Не всегда, но в данный момент да.
Я засмеялась.
— Для вас льстить так же естественно, как дышать.
— Ну, людям это приятно… и что здесь плохого?
— Но, если вы так думаете…
— Лесть полезна. Как я уже сказал, она радует людей. Вы же не хотите, чтобы я ходил и огорчал их?
— Это очень похвально, но ведь со временем люди увидят вашу неискренность.
— Только такие умные, как… вы. Большинство с жадностью проглотят ее. Если им хочется это услышать, почему бы не выполнить их желания?
Но с вами я буду абсолютно правдив, уверяю вас.
При вашей проницательности бесполезно вести себя иначе. В данный момент я счастлив находиться с вами наедине и видеть, что вы стали очень привлекательной молодой леди. Вы были совсем ребенком, когда мы встретились впервые.
— Теперь я почти на два года старше.
— Вот-вот достигнете волшебного возраста. Но не взрослейте слишком быстро, хорошо?
— По-моему, вы сами торопили меня.
— Я хочу, чтобы вы сохранили эту цветущую невинность. Прелесть шестнадцати лет. Хорошо сказано! Не спешите узнать о безнравственности этого мира.
— Думаю, за последние два года я узнала довольно много.
— Однако это не испортило вас. Вы сохранили вашу восхитительную свежесть. Скоро вам исполнится семнадцать. Когда ваш день рождения?
— В сентябре. Первого числа.
— Почти через три месяца.
— Но будете ли вы здесь еще?
— Непременно. В случае необходимости буду симулировать. Заморочу голову доктору Эджертону, и он настоит, чтобы меня оставили.
— Но к моему дню рождения вы наверняка выздоровеете?
Маркус улыбнулся и коснулся своей груди.
— Пуля, попавшая сюда, что-то натворила. Старушка нога еще станет более или менее нормальной, она мало беспокоит врачей и не позволит мне задержаться здесь. Но вот о другой ране я должен задуматься.
— Меня это даже радует, ведь тогда вы не вернетесь на фронт.
— Вам так этого не хочется?
— Конечно. Я много думала о вас, когда вы были на Галлиполийском полуострове.
— Жаль, я не знал.
— Но вы, наверное, догадывались. Мы все думали о вас… и о дяде Джеральде.
— Вы думали обо мне, и это главное…
Мы ненадолго замолчали, а потом я сказала:
— Вы знаете очень много обо мне и моей семье, а я о вас почти ничего.
— Рассказывать особенно не о чем. С восемнадцати лет я в армии. Такова традиция в нашей семье.
— Дядя Джеральд что-то говорил о вашем древнем роде.
— Все мы из древних родов. Бог знает, в каких далеких временах можно найти наших предков… возможно, тогда они все жили на деревьях или в пещерах.
— Разница в том, что вам известно, кем были ваши предки и чем они занимались века назад. Вы из тех, которые…
— Пришли вместе с Завоевателем? Вы это имеете в виду? Полагаю, что да. В нашей семье всегда было достаточно спеси… и тому подобного.
— Традиций, — подсказала я.
— Вот именно. В нашем роду на протяжении веков всегда занимались лишь определенными вещами. Мы должны помнить это и продолжать в том же духе. Второй сын всегда становится военным.
Старший, конечно, управляет имением. Третий посвящает себя политической деятельности, а если есть еще и четвертый, то бедняга становится священником. В прошлом это означало, что мы имели представителей семьи во всех влиятельных сферах.
Так мы участвовали в управлении страной. Так было в шестнадцатом веке, так должно быть и в двадцатом.
— И вы все смиренно подчиняетесь?
— Попадались и мятежники. В прошлом веке один занялся торговлей. Неслыханно! Он сколотил состояние, восстановил разрушившееся родовое поместье, поставил семью на ноги. Но они продолжали считать, что в его жизни есть что-то позорное.
— Ну, по крайней мере, вы исполнили свой долг и не стали белой вороной.
— Но и не совсем черной.
— По-моему, семья должна гордиться вами.
— Нет… Я уже должен стать фельдмаршалом или хотя бы полковником. А у меня нет никакой надежды. Война — это время для повышения в звании. Но я устранен от участия в ней.
— Разве ваша семья этого не понимает?
— О да, но в действительности это не принимается во внимание. Я должен был хотя бы получить медаль, желательно Крест Виктории.
— Бедный Маркус! Может, лучше родиться в обыкновенной семье, такой, как моя?
— Она далека от обыкновенной. Возьмите вашу мать. Превратить свой дом в госпиталь!
— Вас не тяготит необходимость следовать таким высоким образцам? — спросила я.
— Нет. Ведь я не всегда следую им. Привыкаешь к компромиссам. Таков наш тайный девиз.
Соблюдение внешних приличий — это все, что требуется.
— Но вы же стали военным.
— Это в какой-то степени меня устраивало. В восемнадцать лет я был слишком бездумен для собственных честолюбивых желаний.
— А сейчас?
— О, я до конца своих дней останусь правоверным Мерривэлом. Я буду служить, пока не выйду в отставку, потом, возможно, обоснуюсь в деревне.
Там есть красивый старый дом, не такой впечатляющий, как наше родовое поместье, но на протяжении веков его всегда занимал кто-нибудь из младших сыновей. Мой дядя, который жил в нем, недавно умер, и теперь там обитает его сын. Думаю, в его планы входит перебраться в одно из наших более мелких поместий на севере. Тогда этот дом станет моим… Когда я выйду в отставку, я смогу обосноваться там и помочь брату с родовым имением. Такая жизнь мне подойдет.
— И вы исполните свой долг перед семьей.
— Я женюсь и заживу своим домом. Я должен жениться до тридцати лет.
— Это один из ваших семейных законов?
— Так полагается. Сыновья должны к тридцати годам устроить свою семейную жизнь и начать увеличивать число людей на земле… или, скажем, в своем семействе. Мое время на исходе. Вы знаете, что мне двадцать восемь?
— Правда?
— Я довольно стар по сравнению с вами.
— Вы никогда не состаритесь.
— Ах! Кто же из нас сейчас льстит?
— Но говорить правду не означает льстить, ведь так?
— Но вы сказали это, чтобы сделать мне приятное.
— Я просто сказала то, что думаю.
— О… вот вы где. — К нам приближалась Аннабелинда. — Маркус, — сказала она, — вы давно сидите здесь? Я не уверена, что это разумно. Сейчас довольно прохладно.
— А1 — воскликнул Маркус, — Прекрасная Аннабелинда! Вы пришли составить нам компанию?
— Я принесла вашу куртку. — Аннабелинда набросила куртку ему на плечи. — Я увидела вас в окно и подумала, что она вам пригодится.
— Как я люблю, когда меня балуют!
— На самом деле я искала Люсинду, — продолжила Аннабелинда. — Твоя мать недавно спрашивала о тебе. Я решила, что ты, наверное, где-то в парке.
— Пойду узнаю, что нужно матушке, — промолвила я. Маркус поднял брови в знак покорности судьбе.
— Пока я прощаюсь с вами, — прибавила я.
Дойдя до дома, я оглянулась. Аннабелинда сидела на скамейке, близко придвинувшись к майору Мерривэлу, и они громко смеялись.
Я нашла маму.
— Я тебе нужна? — спросила я.
— Ну, не особенно, но раз уж ты здесь, то могла бы отнести эти полотенца сестре Барроус.
Через несколько дней, когда мы закончили утром занятия, мисс Каррутерс сказала:
— Люсинда, я должна вам кое-что сообщить.
Вы первая узнаете об этом.
Я ждала.
— Как вы знаете, скоро день вашего семнадцатилетия.
— Первого сентября.
— Вот именно. И вам уже не нужна гувернантка.
— Моя мама что-нибудь говорила об этом?
— Нет. Но это так, правда?
— Думаю, да. Но я надеюсь… ну, мама всегда считала, что вы приносите в госпитале большую пользу. Она говорит, что не знает, что и делала бы без всех своих помощников.
— Дело в том, что я выхожу замуж.
— Мисс Каррутерс 1 Она, улыбаясь, потупилась. Трудно было вообразить себе мисс Каррутерс смущенной, но сейчас она была именно такой.
— Доктор Эджертон сделал мне предложение.
— Поздравляю! Я так рада! Он очень милый человек.
— По-моему, тоже, — сказала мисс Каррутерс, — мы поладили с самого начала, а теперь… он попросил меня стать его женой.
Я думала о том, что слышала о докторе Эджертоне. Его жена умерла шесть лет назад. Ему было около сорока. Его сын и дочь уже имели собственные семьи и не жили с ним. Я решила, что это идеальный вариант, и сразу подумала, что теперь мисс Каррутерс никогда не придется жить со своей кузиной. Как чудесно!
Она, без сомнения, думала о том же.
— Я уже сказала Дэвиду — доктору Эджертону, — что буду продолжать заниматься с вами, пока вам не исполнится семнадцать.
— О, вы не должны думать обо мне. Мне уже почти семнадцать, и в любом случае скоро начнутся школьные каникулы.
— Доктор Эджертон все понимает. Мы собираемся объявить о нашей свадьбе на вашем дне рождения. Бракосочетание состоится в октябре. Если ваша мать позволит мне здесь остаться до октября.
— Ну конечно! Как все замечательно! Я так рада!
Я крепко обняла ее.
— О, Люсинда, — сказала она, снисходительно смеясь. — Сколько в вас энергии! Мы прошли вместе через много испытаний, и мне хотелось, чтобы вы первая узнали обо всем. Теперь я сообщу вашей маме.
— Она так обрадуется за вас. И вы можете продолжать помогать в госпитале. Разве это не чудесно! Миссис Эджертон! — прибавила я медленно, наслаждаясь звучанием этих слов.
— Вы меня рассмешили и одновременно расстроили, — сказала очень довольная мисс Каррутерс. — Но, похоже, все действительно складывается очень удачно.
Она казалась другим человеком. Она вся светилась. Было ли это вызвано ее влюбленностью или счастливой уверенностью в завтрашнем дне? Ведь жизнь гувернантки так зависит от случая.
Мы сидели, и мисс Каррутерс рассказывала о докторе Эджертоне, о том, как с самого начала они стали хорошими друзьями.
— Конечно, мы иногда встречались в госпитале, — сказала она. — И часто гуляли в парке. С этого все и началось.
— Я нахожу это замечательным, — сказала я ей.
— И когда осознаешь, что не обрушься на нас эта ужасная война… не будь мы вынуждены покинуть школу в такой спешке… присоединись я к некоторым другим учителям…
— Но вы этого не сделали. Я помню, как вы заявили, что останетесь до тех пор, пока не уедут все английские девочки.
— А ваша мама была так добра ко мне. В этой цепочке событий большую роль играл случай.
— Не показывает ли это, что все не так плохо?
Из самого худшего может возникнуть что-то хорошее. Возможно, мы всегда будем вспоминать это время.
— Думаю, я не забуду его до конца своих дней, — сказала мисс Каррутерс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32