Что тут произошло ? — спросил он, хмурясь.
Рэйчел отшатнулась, когда он протянул руку к ее лицу. Его глаза потемнели.
— Она вас поранила?
— Нет, со мной все в порядке.
Но он все-таки коснулся ее, его прохладная ладонь немного остудила ее пылающую от удара щеку. Рэйчел замерла, затаив дыхание.
— Что она вам наговорила?
Ей пришлось судорожно перевести дух.
— Только то, чего и следовало ожидать. Она уверена, что я убила ее отца. Извините.
С этими словами Рэйчел встала. Она больше не могла тут оставаться; проявленная Себастьяном забота сбивала ее с толку, ей становилось только хуже, а не лучше.
— Я бы хотела уйти в свою комнату. Вы позволите, милорд?
Себастьян откинулся на спинку дивана и вытянул ноги.
— Да, уходите, — сердито буркнул ее в ответ.
Они обменялись взглядами. Чего он хочет, чего ждет от нее? — недоумевала Рэйчел. Уж не думает ли он, что теперь она поведает ему свою историю? Доверится ему? Позволит себя утешить? Она не намерена ему доверять.
— Благодарю вас, — обронила она на ходу, чтобы соблюсти приличия, и поспешила вон из комнаты. Ей не терпелось остаться одной.
* * *
Всю вторую половину дня Рэйчел провела в своей маленькой спальне, погруженная в тоску и бесплодные размышления. Когда настало время обеда, Сьюзен принесла ей поднос, но она отослала добрую горничную, чувствуя себя не в силах проглотить ни кусочка. Больше ее никто не беспокоил.
До нее не доносилось ни звука. К тому времени как часы пробили десять, одиночество, которого она так жаждала, стало угнетать Рэйчел. А впереди ждала пустая, бесконечная и наверняка бессонная ночь. Воспоминания о прожитом дне преследовали ее, пока она лежала в постели, не то задремывая, не то грезя наяву. Выточенная из черного дерева трость лорда д’Обрэ, описывающая величественную дугу перед носками его сапог из тонкой кожи… Полевые цветы по обочинам грунтовой дороги и сама дорога из местной красноватой глины, взбирающаяся на пологие склоны холмов и вновь ныряющая вниз… Ее лицо в зеркале, которое подносит ей мисс Картер, хорошенькое и почти юное… Довольное, чуть ли не восхищенное выражение на лице Себастьяна, его странное отношение, такое доброе… Ласковое…
Пискливый голос Онории Вэнстоун с нарочито любезными интонациями ворвался в этот сон; Рэйчел окончательно проснулась и вспомнила свою предыдущую встречу с дочерью мэра. Это было неделю назад. В тот раз Онория и сопровождавшая ее незнакомая дама перешли на другую сторону Главной улицы, открыто демонстрируя свое нежелание столкнуться лицом к лицу с Рэйчел на одном тротуаре.
Чтобы хоть немного успокоиться, она постаралась восстановить в памяти мельчайшие, но столь дорогие сердцу подробности их знакомства с Энни Моррелл. Ясные и добрые серо-зеленые глаза, запах лилий и свежего дерна. «Зовите меня просто Энни…» Сердце Рэйчел вновь затрепетало надеждой и благодарностью при этом воспоминании. Потом связные мысли оборвались, образы прошедшего дня стали уплывать все дальше и дальше. Сонливость укрыла ее плотным черным одеялом.
И вдруг безо всякого предупреждения чернота рассеялась, взорванная вспышкой ослепительного света: перед ее мысленным взором возникло высокое мраморное надгробие с заостренной вершиной, и это острие, как кол, вонзалось ей в мозг. Рэйчел подскочила на кровати, лихорадочно обводя глазами комнату в поисках чего-то реального и прочного, чтобы прогнать кошмар. Выбравшись из постели, она бросилась к окну и отдернула шторы. Только свет звезд освещал каменные плиты двора. Она прижалась лбом к холодному стеклу, содрогаясь и шепча: «Нет, нет, нет», — чтобы прийти в себя, нарушить нестерпимую тишину и освободиться от охватившего ее ужаса.
Потом она зажгла свечу дрожащими пальцами и перешла с ней в кабинет. Постепенно уютная обыденность окружающей обстановки подействовала на нее успокаивающе. Рэйчел провела рукой по предметам на столе, по своим перьям, бювару и красивому куску кварца, которым пользовалась в качестве пресс-папье, потом открыла гроссбух. Аккуратные черные столбики цифр вселили в нее уверенность. Баланс сходился, у нее не было неоплаченных счетов, писем, требующих ответа. Но и книги для чтения тоже не было. Спать ей расхотелось — она боялась опять увидеть сон. Чтобы пережить эту ночь, надо было раздобыть книгу.
Библиотека находилась в ее крыле, на другом конце каменного коридора, напротив часовни. Ей не было холодно, но она зябко передернула плечами и поплотнее завернулась в халат: тишина вызывала у нее озноб, час был поздний, а пламя свечи не разгоняло мрак по углам комнаты. Неделю назад Рэйчел уже ходила ночью в библиотеку, но оказалось, что там лорд д’Обрэ; она заметила под дверью желтую полоску света от его лампы и в панике бросилась наутек. Он так ничего и не узнал.
Слава Богу, в эту ночь пыльная, пропахшая плесенью комната с высоким потолком оказалась необитаемой. Рэйчел поставила на место прочитанную книгу и пошла вдоль полок в поисках новой. Как она уже успела убедиться, найти что-либо занимательное в этой скудной коллекции было непросто, и приниматься за дело следовало без особых надежд на удачу. Она обнаружила все пять томов «Теологии» Дуайта и мысленно застонала, сообразив, что два из них уже прочла. В Дартмурской тюрьме Дуайт считался одним из самых душеспасительных авторов. Она также прочитала «Отрывки из Библии» Хорсли и «Биографию животных» Бингли, а также чуть ли не целую подшивку «Британского эссеиста».
«Надо же, — криво усмехнулась про себя Рэйчел, обнаружив наконец книгу, напечатанную уже после ее рождения, — оказывается, здесь не одни только древности». Книга называлась «Ласточки в амбаре», написал ее некий Джон П. Кеннеди. Подзаголовок на титульном листе гласил:
«Очерки жизни на плантациях американского Юга». Рэйчел со вздохом перенесла книгу к диванчику под окном, потому что над его изголовьем имелась ниша для свечи, и принялась за чтение.
Сон был коварным врагом. Через десять минут ей пришлось встать и энергично пройтись по комнате, чтобы взбодриться, но сонливость вернулась через минуту после того, как Рэйчел снова села и открыла «Ласточек в амбаре»: тягучий и вязкий стиль повествования убивал всякий интерес к жизни на американских плантациях. Сделав над собой усилие, она с трудом добралась до третьей главы, а две страницы спустя ее поглотила подкравшаяся из-за спины дремота.
Как всегда, приближение кошмара оказалось медленным, незаметным, обманчиво безобидным. Рэйчел увидела себя посреди незнакомой комнаты. Она чего-то ждала. Липкий страх охватил ее лишь в тот момент, когда она поняла, что ей надо ждать, что уйти нельзя, не положено. Она больше не стояла на ногах, нет, она сидела на краю высокой кровати, ее ноги не доставали до полу. Она была раздета донага, и вид ее собственных голых ног приводил ее в ужас. Только теперь она узнала комнату: это была спальня ее мужа, и вся ее обстановка представала перед глазами до тошноты отчетливо и знакомо. Рэйчел хотелось вскочить с постели и убежать, но ей не позволялось двигаться. Она должна была сидеть и ждать его, сидеть, раздвинув ноги, вот так, пошире, и сцепив руки на затылке. Это была «первая поза», наименее унизительная, но Рэйчел уже дрожала, дыхание застревало у нее в горле.
Она услышала шум за дверью и начала беззвучно плакать. Если он услышит рыдания, то накажет ее. Чья-то темная фигура появилась в дверях. Она знала, что это он, но настоящий ужас объял ее лишь после того, как он вошел в круг света. Страх неумолимо поднимался в ней, как уровень воды во время прилива, пока не заполнил ее целиком и не выплеснулся наружу. Ей делалось дурно от одного лишь вида его атласного халата цвета бургундского вина, но она не могла отвести взгляд, от блестящей шелковистой поверхности. Она уже знала, что этот халат холоден на ощупь и издает при каждом движении хозяина шуршащий звук, напоминавший возню крыс, от которого у нее желчь подступала к горлу. Он что-то держал в руке. Ее охватила паника, сердце едва не выпрыгивало из груди. Она начала всхлипывать, беспомощно, как ребенок, умоляя его — не надо, не надо, не надо! — но он продолжал скользящим шагом надвигаться на нее в этом своем непристойном халате, приближаясь медленно и неумолимо. Лицо у него, как всегда, было строгое и исполненное терпения, он протягивал вперед руку, показывая ей, что держит в кулаке. Страшная минута растягивалась до бесконечности, до безумия. Тут выдержка изменила ей, и она начала кричать.
* * *
Себастьян увидел дрожащее на сквозняке бледное пламя свечи. Слабый огонек едва освещал что-то темное, скорчившееся у стены под окном. Раздался полузадушенный крик, от которого у него волосы встали дыбом: только услышав его, он догадался, что перед ним человеческое существо. И лишь подойдя поближе, понял, что это Рэйчел. Она лежала, свернувшись клубочком на диванчике без спинки, подтянув колени к подбородку и обхватив голову руками.
Охваченный тревогой, Себастьян поставил свою свечу рядом с той, что принесла она, и окликнул ее по имени, но из-за всхлипываний Рэйчел ничего не слышала. В ее глухих надрывных рыданиях ему почудилась бездна отчаяния, которое просто невозможно было вынести. Он легонько коснулся ее, она вздрогнула от неожиданности и подняла голову. Ему пришлось отвернуться, когда он увидел ее залитое слезами горестное лицо. Подойдя к письменному столу, Себастьян вытащил из ящика чистый носовой платок, потом вернулся к оконной нише и, усевшись рядом с ней, сунул платок ей в руку. Рэйчел торопливо зарылась в него носом. Ее узкие плечи вздрагивали, он тихонько погладил ее, и ему передались сотрясавшие ее тело конвульсии.
— Что произошло? Почему вы плачете? — Никакого ответа.
— Почему?
Она пробормотала что-то невнятное. Взяв ее за плечи, Себастьян заставил ее повернуться лицом к себе.
— Скажите мне, почему вы плачете.
— Сон, — сумела выговорить Рэйчел на этот раз вполне отчетливо.
— Кошмар?
Она кивнула.
— Что вам снилось?
Рэйчел упрямо покачала головой, давая понять, что ни за что не расскажет.
— Но теперь с вами все в порядке. — Прошедшим днем у него возникло желание обнять ее, как-то поддержать и утешить после того, как на нее набросилась Лидия Уэйд, и он почувствовал себя уязвленным, когда она отвергла его участие. Теперь Себастьян обнял ее обеими руками и привлек к себе. Рэйчел не стала сопротивляться, но и не обмякла, не прижалась к нему. Он ощущал запах ее чистых волос и видел, как неверное пламя свечей играет серебряными нитями, превращая их в золотые. Она по-прежнему лила слезы, но судорожные рыдания прекратились. На ней был дешевый хлопчатобумажный халат неопределенного цвета, наверняка недавно купленный: жестковатая ткань, еще не размягченная ноской и стиркой, слегка царапалась на ощупь. Халат доставал ей лишь до колен, но из-под него выглядывала длинная ночная рубашка из желтой фланели, та самая, что он однажды уже видел сложенной в изножии ее кровати. Какая же она хрупкая! Как притягательна ее печаль, ее хрустальная беззащитность! И как удивительно, просто невероятно, что ему так долго удавалось держаться от нее на расстоянии…
Она уронила голову, и Себастьян увидел тонкую белую шейку. Первая выпуклая косточка позвоночника венчала ее изгиб. У него возникло непреодолимое желание коснуться губами виска Рэйчел, и в тот же миг короткие щекочущие пряди попали ему в рот. Какие мягкие! Вдруг он ощутил под рукой какую-то странную перемену в ее теле, какую-то новую настороженность. Она не двигалась, но расслабленность покинула ее окончательно. Он чуть ли не услышал, как, вопреки очевидности, ее душа отчаянно надеется, что произошла ошибка и что роковой момент еще не настал. «Может, стоит еще немного потянуть время, помучить ее неизвестностью?» — подумал Себастьян. Но то ли сочувствие, то ли собственное нетерпение заставили его отказаться от этой мысли и еще крепче прижать ее к себе.
— Миссис Уэйд, — сказал он тихо. — Миссис Уэйд, мне кажется, пора.
— Пора? — хрипло выдохнула она. Себастьян увидел глубокую безысходность в ее серебристых и влажных от слез глазах. Он, конечно, понимал, что безысходность и согласие — это совсем не одно и то же, но решил, что в данном случае они достаточно друг с другом схожи.
И хотя в ее взгляде сквозил еще и страх, Себастьян предпочел его не замечать.
— Давно пора.
Левой рукой он запрокинул ей голову, чтобы она не могла отвернуться, а другую руку сунул за вырез ночной рубашки и провел по нежной округлой груди.
Как это на нее похоже: скрыть свои чувства, тем самым лишая его удовольствия. Ее губы плотно сжались; медленное скольжение его большого пальца по ее соску вызвало у нее лишь краткий судорожный вздох, больше ничего. Но она обеими руками комкала его мокрый носовой платок у себя на коленях. Она попыталась наклонить голову, но он крепко держал ее за подбородок, не давая вырваться. Пристально вглядываясь в ее прелестное, залитое слезами лицо, Себастьян спросил с искренним любопытством:
— На что вы надеетесь, миссис Уэйд?
— Надеюсь…— Она облизнула соленые от слез губы. — Я надеюсь, что сумею это выдержать.
Он понял, что она имеет в виду не только эту ночь, но и всю свою жизнь. Ее безнадежная готовность к худшему возымела свое обычное действие, заставив его разрываться между желанием сделать ее своей и отпустить на свободу. Как часто бывало в последнее время, одержала верх низменная сторона его натуры. Себастьян наклонился и поцеловал ее, затягивая к себе в рот ее нижнюю губу.
Ее взгляд как будто остекленел. Низкий протяжный стон, воспламенивший ему кровь, вырвался из ее груди.
— Я этого не хочу.
Уж не ослышался ли он? Любое сопротивление, даже такое слабое, выраженное едва слышным шепотом, противоречило сложившемуся у него мнению о ней как о мученице, стойко и безнадежно сносящей любые удары судьбы. Но прежде чем успела заговорить его совесть, он произнес:
— Неужели вы думаете, что я мог бы вас отпустить прямо сейчас? Боюсь, что это уже не в моих силах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51