». Все это могло бы показаться забавным, если бы приход Онории не разрушил хрупкое, едва зарождающееся настроение веселья и сотрудничества, возникшее в мастерской до ее появления.
Миссис Уэйд тотчас же ссутулилась, на ее лицо вернулось обычное затравленное выражение. Себастьян не сомневался, что, будучи предоставлена сама себе, она бы наверняка бросилась наутек. Может, ей уже раньше приходилось встречаться с дочкой Вэнстоуна на публике и та закатила сцену? Этим можно было бы объяснить столь стремительное возвращение прежней «ветхозаветной» Рэйчел.
Он порывисто потянулся и взял ее за руку. Вишневая шляпа больше не украшала ее: задорный легкомысленный стиль казался издевательством, а розовые пионы выглядели кричаще и аляповато рядом с ее побледневшим лицом. Остро ощутив ее унижение, он захотел ей помочь.
Но что заставило его стащить с нее шляпу медленным, почти ласкающим движением, словно они были одни в спальне и он намеревался ее раздеть? Ее темные волосы уже настолько отросли, что стали завиваться локонами у плеч. Себастьян погрузил в них пальцы и слегка взбил на макушке, где их примяла шляпа. Потрясенное молчание окружающих раззадорило его еще больше: теперь ему казалось, что он на сцене с партнершей, а из партера за ним во все глаза следит восторженная публика в количестве двух человек. Обхватив ладонями лицо Рэйчел, он провел большими пальцами по ее губам. Онория Вэнстоун ахнула у него за спиной.
— Когда будет готова шляпа? — небрежно уронил Себастьян в сторону мисс Картер.
Она что-то промямлила в ответ, но он не расслышал. Рэйчел стояла неподвижно, как статуя, опустив глаза и глядя куда-то в сторону. Кожей пальцев Себастьян ощущал ее прерывистое дыхание, легкую дрожь ее губ. Он мог бы наклониться и поцеловать ее прямо сейчас, если бы захотел. Он мог сделать все, что угодно. Крошечные золотистые волоски у нее на щеках, нежные, как пушок персика, едва заметные только вблизи, завораживали его. Он легонько провел по ним пальцами, хмурясь и заглядывая ей в лицо. Ему хотелось, чтобы Рэйчел посмотрела на него, но она упорно отворачивалась. Наконец он убрал руки и отошел на шаг.
— Я не расслышал, — сказал Себастьян, по-прежнему не сводя глаз с Рэйчел. — Так когда будет готова шляпа?
Мисс Картер пришлось откашляться.
— Скорее всего к завтрашнему дню, милорд. Да, скорее всего. Если, конечно…
— Пришлите ее прямо в Линтон-холл вместе со счетом, будьте любезны. Как всегда, рад был вас повидать, мисс Вэнстоун. — Он поклонился дочери мэра, щеки которой приобрели свекольный оттенок. — Миссис Уэйд?
Рэйчел по-прежнему не желала встречаться с ним взглядом, но ей пришлось взять его под руку, другого выхода не было. Возмущенный ропот раздался у них за спиной еще прежде, чем они успели переступить через порог.
Выйдя на мощенную булыжником улицу, Рэйчел опять нахлобучила свою старомодную черную шляпку и торопливо завязала ленты под подбородком кривоватым бантом. Она была в бешенстве, Себастьян это отлично понимал, как понимал и то, что сама она в этом ни за что не признается.
— Вы ведь сумеете самостоятельно найти дорогу домой, не правда ли? — церемонно осведомился он.
В ее глазах полыхнул огонь, но ответное «да» милорд» прозвучало вполне почтительно. Ее тонкая фигура в черном платье выглядела пугающе хрупко и в то же время на редкость мрачно на фоне пурпурных цветов наперстянки, усыпавших высокий берег реки. Себастьян представил себе, как она бредет через всю деревню, выдерживая любопытные или враждебные взгляды; кто знает, может быть, люди даже выкрикивают оскорбления ей вслед. На мгновение он заколебался и чуть было не решил проводить ее до дому, отложив до лучших времен разговор с Вэнстоуном о капиталовложениях в медные рудники.
Глупости, одернул себя Себастьян, разве он сторож ей? К тому же проявление заботы могло бы породить у нее ложную надежду. Как начал, так и продолжай — вот отличный жизненный девиз. Он с самого начала собирался использовать миссис Уэйд для собственного удовольствия, значит, так и надо поступать впредь. Сегодня он своими действиями усугубил ее положение отверженной в глазах общества. Дело сделано; теперь уже поздно сожалеть и в чем-то винить себя.
— В таком случае всего вам доброго, — попрощался Себастьян, притронувшись к шляпе, и направился к дому мэра, оставив ее на улице одну.
* * *
Рэйчел потрясенно смотрела ему вслед. Он шел, высоко вскидывая трость при каждом шаге, не прилагая никаких дополнительных усилий, чтобы казаться надменным. Наверное, вполне доволен делом рук своих: ведь он одним махом сумел не только повергнуть в ужас двух уважаемых местных дам, но и опозорил ее у них на глазах себе на потеху. Она не могла взять в толк, зачем ему это нужно. Что за извращенное удовольствие он получает, мучая ее? Его действия невозможно было объяснить простой жестокостью, в этом она не сомневалась. Его порочный развращенный ум был слишком изощрен, его поступки не поддавались осмыслению. Все это не имеет значения, сказала Рэйчел себе в утешение. Какова бы ни была его цель, шутка все равно обернулась против него:
ведь ее унизить невозможно, у нее не осталось ни гордости, ни достоинства. Однако в ту самую минуту, как эта мысль пришла ей в голову, Рэйчел вновь ощутила на себе ледяные взгляды мисс Вэнстоун и мисс Картер, а обернувшись, увидела, что они действительно наблюдают за ней в окно. Их глаза были прищурены, губы беззвучно шевелились, гримасы презрения и неприязни изуродовали их лица. Теперь у них было два веских основания ее ненавидеть: она была не только убийцей, но и шлюхой лорда д’Обрэ.
Рэйчел бессознательно двинулась вверх по улице, прочь от магазина. Солнце стояло высоко, теплый воздух ласкал кожу, но прогулка уже не доставляла ей того удовольствия, что час назад. На подходе к главной площади, у дома викария и массивного, в нормандском стиле, здания церкви Всех Святых, улица делала крутой поворот. Рэйчел и сама не могла бы сказать, что побудило ее изменить маршрут — усталость, нежелание вновь выдерживать неодобрительные взгляды встречных или что-то еще, — но вместо того, чтобы свернуть за угол и направиться обратно к Линтон-холлу, она прошла под аркой из переплетенных ветвей двух громадных белых кленов и оказалась на тенистом церковном кладбище.
Как только за ней со скрежетом закрылась заржавленная, покрытая лишайником калитка, она поняла, зачем пришла сюда. Она уже почти решилась в прошлое воскресенье после церковной службы, но вокруг было слишком много людей, а ей не хотелось, чтобы на нее глазели. Сейчас она была одна и вольна делать что хочет без помех.
Ее арестовали ранним утром после убийства Рэндольфа, а потом уже не выпустили из тюрьмы, чтобы присутствовать на похоронах, поэтому ей так и не довелось увидеть его могилу. Но она с легкостью нашла его камень: он оказался выше и массивнее всех остальных, у его основания лежал огромный венок из свежих цветов. Она прочитала его имя на плите — Рэндольф Чарльз Уэйд — и даты жизни и смерти, но, когда захотела подойти поближе, чтобы разобрать надгробную надпись, высеченную более мелким и замысловатым шрифтом с завитушками, вдруг почувствовала, что больше не может ступить ни шагу. Прижавшись спиной к грубому, холодному граниту соседнего памятника, она стояла в шести шагах от надгробия, не в силах сдвинуться с места.
Откуда взялся этот страх и почему он охватил ее именно сейчас? Рэндольф мертв, он больше никогда не сможет причинить ей боль. Но даже его могильный камень приводил ее в ужас: угрожающе торчащий вверх неумолимый фаллический символ. Совершенно неожиданно воспоминания, которые Рэйчел считала давным-давно похороненными, нахлынули на нее с ослепительной яркостью, хотя она крепко-накрепко зажмурила глаза. Она даже отвернулась и закрыла лицо руками, но страшные картины продолжали ее преследовать. Она опять видела себя словно со стороны — в точности как тогда, когда все происходило наяву. Она вновь стала его жертвой, вновь ощутила то же замешательство, растерянность, стыд, а затем все тот же всепоглощающий страх. Перед ее мысленным взором возник рисунок на ковре в его спальне: огромные, как капустные кочаны, красные розы на небесно-голубом фоне. Она видела себя на коленях на этом ковре перед непристойной, низко изогнутой оттоманкой. Руки у нее были связаны за спиной. Она слышала его тихий голос, всегда такой терпеливый и безжалостный, объясняющий и указывающий ей, что делать. Рэндольф не повышал голоса, не терял терпения и не выказывал недовольства, даже когда делал ей больно, даже когда…
Рэйчел вскрикнула и отшатнулась, с силой прижимая ко рту сжатую в кулак руку. Открыв глаза, она увидела пепельно-серую кору медного бука и прижалась к ней лбом, обхватив дерево руками. Прикосновение прохладной шершавой коры немного успокоило ее. Господи! Зачем она сюда пришла? Что, если кошмары опять вернутся, а вместе с ними леденящий душу, парализующий страх и бессонные ночи? Ей казалось, что она уже достаточно сильна, чтобы прийти и взглянуть на его могилу, вынести страшные воспоминания, осмыслить всю чудовищность случившегося, но она ошиблась. Очень может быть, что ему суждено побеждать всегда, до самого конца.
Нет! Нет! Нет! Рэйчел выпустила ствол дерева, но так и не смогла заставить себя обернуться и громко сказала вслух, обращаясь к тонкой серой коре медного бука:
— Ты меня не тронешь. Я тебя не боюсь. Ты гниешь в земле, ты не можешь причинить мне боль. Кто-то… убил тебя, и ты… получил по заслугам. Ты мертв, Рэндольф, тебя больше нет. Если ты горишь в аду, мне все равно. Надеюсь, что ты там.
Ее сердце неистово колотилось. На минуту у нее возникло суеверное чувство, что сейчас он восстанет из гроба и поразит ее, как громом, за ее кощунственные слова. Но ничего не случилось. Птицы над головой пели, не умолкая; ветер по-прежнему шелестел свежей листвой. Рэйчел прижала ладони к щекам и сделала несколько медленных глубоких вдохов, чтобы успокоиться. «Все Кончено, — сказала она себе. — Я рада, что пришла сюда. Теперь все действительно кончилось».
Но она была еще более рада уйти. Обтирая вспотевшие ладони о подол платья, Рэйчел поспешила к воротам и второпях едва не столкнулась с женщиной, входившей в них.
— О! — воскликнула незнакомка. — Извините, я вас не заметила.
И неудивительно. Она прижала к груди огромный сноп срезанных цветов, почти закрывавший лицо. Опустив пониже свою ношу, женщина остановилась и с любопытством посмотрела на Рэйчел.
Рэйчел ощутила настоятельную потребность назвать себя, объяснить свое присутствие, тем более что незнакомая женщина явно чувствовала себя здесь как дома: на ней не было ни шляпы, ни плаща, ни даже шали, и держалась она по-хозяйски, хотя и была молода.
— Простите, — запинаясь, пробормотала Рэйчел, — я… осматривала могилы.
Мысленно она поморщилась от собственных слов. Глупейшее объяснение! Что еще можно делать на кладбище?
— О да, здесь очень красиво, — согласилась незнакомка. — Я сама обожаю посещать кладбища.
Увидев, что Рэйчел не отвечает, она продолжала:
— Я Энни Моррелл. Жена викария.
Бедной Рэйчел ничего больше не оставалось, как представиться.
— Я Рэйчел Уэйд, — сказала она и выжидательно взглянула на собеседницу.
На прелестном лице незнакомки не отразилось ни тени неприязни, она лишь взглянула на Рэйчел более внимательно.
— Как поживаете, миссис Уэйд? Кристи мне рассказывал о встрече с вами. Я очень хочу с вами познакомиться.
Хотя Рэйчел и усомнилась в правдивости этих слов, она все же заставила себя дружески улыбнуться миссис Моррелл.
— Это цветы с алтаря, — продолжала та, указывая на охапки лилий и душистого горошка у себя в руках. — Наши местные дамы меняют их дважды в неделю, приносят из своих садов свежие. Но прежние не успевают завянуть, и у меня просто рука не поднимается их выбрасывать, поэтому в конце концов мне ничего другого не остается, как украшать ими могилы.
Рэйчел вежливо кивнула.
— Вы знакомы с Уйди? — поинтересовалась Энни Моррелл.
— Простите, с кем?
— Миссис и мисс Уйди, две приходские дамы, поставляющие большую часть цветов для церкви. Вернее, это делает мисс Уйди, так как ее мать в последнее время очень слаба здоровьем.
— Нет, я… я их не знаю. Я вообще ни с кем здесь не знакома.
Проницательные серо-зеленые глаза миссис Моррелл изучали ее, но их взгляд оставался по-прежнему дружелюбным, и Рэйчел, как ни странно, не почувствовала смущения.
— Ну что ж, — заметила жена викария, — вам следует познакомиться с мисс Уйди: она знает о цветах буквально все. И если только с прошлой осени, когда я жила в Линтоне, не свершилось какое-то чудо, полагаю, что террасные сады за домом по-прежнему пребывают в запустении. На них смотреть больно, но я так и не сумела убедить садовника хоть что-то предпринять.
— Я совсем забыла! Мне говорили, что вы раньше жили в Линтон-холле, — спохватилась Рэйчел.
Миссис Моррелл улыбнулась еще шире.
— Вы, наверное, ужасного мнения обо мне как о хозяйке дома.
— О, вовсе нет…
— Дело в том, что один только вид этого дома нагонял на меня тоску и безнадежность, миссис Уэйд. Столько комнат, и всюду сквозняки, потолки протекают, все осыпается… Мне проще было прятаться в маленькой комнатке в мезонине, позабыв обо всем, что разваливалось на части двумя этажами ниже.
Тут Рэйчел не удержалась от ответной сочувственной улыбки.
— Работы действительно очень много, — смущенно призналась она. — Мы пытаемся хоть что-то поправить, продвигаясь постепенно, комната за комнатой. Начали с гостиных на первом этаже. Но нам нелегко приходится, хотя каждый день с утра мы принимаемся за дело вчетвером.
— Я восхищаюсь вашей предприимчивостью. — Тыльной стороной запястья Энни Моррелл отбросила лезущую в глаза прядь золотистых волос.
— Скажите, Вайолет Коккер все еще работает в Линтоне? Я иногда встречаю в церкви Сьюзен Хэтч и остальных, но никогда не вижу Вайолет.
— Да, — ответила Рэйчел, стараясь говорить бесстрастно, — Вайолет все еще работает у нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51