Солнце, уже почти опустившееся за горизонт и еле видимое из воды, окрасило небо в целую палитру цветов — от красного, оранжевого, местами розовато-лиловатого до густого индиго. Силуэты двух кораблей на фоне бушующего красками неба казались удивительно мирными, чего нельзя было сказать о голосах, доносившихся с одного из судов и из-за близости воды слышимых удивительно отчетливо. Эти голоса были слишком громкими, слишком развязными, чтобы принадлежать баратарцам, матросам с корабля, старшего из братьев Лафитт, Пьера. То команда «Принцессы ночи» за громким смехом и солеными шутками пыталась спрятать растерянность и горе, но, увы, им едва ли удавалось обмануть даже себя.
Клод сел на траву и стал смотреть на воду. Здесь он чувствовал себя удивительно спокойно, издалека наблюдая за вверенным ему кораблем и вверенными ему людьми.
Он вскинул голову, почувствовав чье-то присутствие еще до того, как услышал шуршание травы, предвещавшее появление постороннего. Отчего-то, услышав голос Лафитта, раздавшийся за спиной, Клод испытал облегчение.
Лафитт сел рядом на траву.
— Я не сомневался, что найду вас именно здесь. Вы ведь думали о ней?
— Да.
Клод сам удивился своему ответу. Вплоть до сего момента он совершенно не сознавал, что думает именно об Алексис.
— На Тортоле у нее было любимое место, очень похожее на это. Она называла его «вороньим гнездом». Она могла часами сидеть, смотреть на море, наблюдая за кораблями, и строить планы на будущее. Она всегда думала, что будет в безопасности в своем гнезде… что никто и никогда не сможет причинить ей вред.
Клод замолчал, набирая в легкие воздух.
— Она ошиблась, — мрачно закончил он.
— А вы? — тихо спросил Лафитт. — Вы испытываете здесь нечто похожее? Ощущаете себя под защитой? В безопасности?
— Да, у меня в самом деле возникло подобное чувство, но ненадолго: мгновение — и иллюзия рассеялась. Увы, нет на свете места, где человек мог бы быть защищен от горестей жизни.
— Одно время я думал, что Баратария и есть то самое место, — словно продолжая мысль Клода, задумчиво сказал Лафитт. — Убежище от всего мира. Но это не так. Мир постоянно врывается сюда.
Клод услышал в этих словах сожаление, но не горечь. Это были воспоминания, о которых не имело смысла рассказывать. История о семье Лафитта, убитой испанцами, была хорошо известна. И все же у Клода складывалось впечатление, что дело не только в воспоминаниях: этот человек решил отгородить себя от мира и сделал то, что задумал, но сейчас первый шаг к сближению делал тоже он, Лафитт.
Клод вытянул вперед ноги и прилег, опираясь на локти. Он молчал, и из этой тишины, более не казавшейся никому из них двоих неловкой, рождалось высокое чувство настоящей мужской дружбы.
— Вы говорили, что кое-что разузнаете к тому времени, как я вернусь, — напомнил Клод. — Как я понял, вы не хотели дожидаться моего возвращения и желаете сообщить мне это прямо сейчас.
— Да, — кивнул Лафитт. — Насчет британского представителя. Я говорил вам, что англичане весьма озабочены моей персоной.
— И также дали мне повод думать, что вы от этого не в восторге.
— Это верно. Алекс была права насчет меня, как правы и те люди, которые пытались вас использовать. Я приму решение, когда придет срок. Возможно, британцы этого не понимают, да и американцы, как мне кажется, тоже не испытывают радости оттого, что я считаю себя одним из них. Однако с тех пор как Джефферсон купил у Франции Луизиану, вопрос о моем гражданстве решился автоматически.
— Я рад.
— А теперь слушайте самое главное: имя парламентера — капитан Траверс.
Лафитт засмеялся каким-то пустым смехом.
Клод резко приподнялся. Казалось, он должен был бы радоваться тому, что Траверс сам идет к нему в руки; но что-то в тоне Лафитта его насторожило.
— Вы должны понять, Таннер, почему вам не удастся осуществить свою вендетту на баратарской земле. Не важно, насколько мне противно предложение англичан, не важно, что мне самому хочется проткнуть этого Траверса шпагой. Я не позволю ни вам, ни себе сделать это здесь, так как дал слово их главнокомандующему, что, кого бы они ни послали в качестве парламентера, ни я, ни мои люди не причинят ему вреда.
— Вы шутите! Когда Траверс у нас под носом… Я не могу поверить в то, что вы говорите серьезно.
— Я говорю то, что думаю, и то, что будет, — с металлом в голосе ответил Лафитт. — Вы вынудите меня удерживать вас и вашу команду на корабле силой, если не сможете гарантировать мне, что не станете охотиться за парламентером, пока он находится здесь.
Клод поднял камень я швырнул его в воду, словно желая сорвать злость. Но, будто в отместку, он почувствовал еще большее раздражение, когда камень, просвистев в воздухе, упал в песок, в нескольких ярдах от кромки воды. Таннер молчал, угрюмо глядя вдаль.
— Ваше слово, капитан, — настаивал Лафитт. — Вы мне его даете?
Клод зарычал от ярости:
— Как вы можете допустить, чтобы этот мерзавец опоганил вашу землю? Как вы можете требовать от меня столь многого, зная, чем она была для меня… для ее команды, для…
— И для меня? У меня к ней особые чувства. Я следовал ее маршрутами с того самого дня, как мы расстались. Я не хотел для нее ничего, кроме того, что она желала для себя сама. Я снабжал ее информацией. Мои люди проследили за тем, чтобы ее бизнес процветал. Но я не мог исправить того, что какой-то полоумный негодяй оказался у нее на пути. Мне вовсе не просто будет, принимая его здесь и зная, что он сделал с ней, держать себя в руках. Но я дал слово. А теперь я прошу, чтобы вы дали свое.
— Сколько дней он пробудет здесь? — медленно спросил Клод.
План действий пока вырисовывался только где-то на грани между сознанием и подсознанием. Лафитт отреагировал мгновенно. Та же самая идея задолго до этого уже была им обдумана в деталях.
— Сколько времени вам потребуется на ремонт, корабля?
Клод улыбнулся и посмотрел в уже ставшие знакомыми насмешливые светлые глаза.
— Я даю вам слово, — сказал Клод. — Ничего не случится с капитаном Траверсом, покуда он будет вашим гостем.
— Капитан, там что-то за бортом! — говоривший, безусловно, не был американцем: его речь выдавала в нем уроженца одного из центральных графств Англии.
Капитан отложил в сторону корабельный журнал и, угрюмо глядя на молоденького лейтенанта, сказал:
— Что-то для меня все равно, что ничего. Что, по-вашему, вы видели?
— Похоже на тело, сэр. Но мы не уверены. Хотите посмотреть сами?
— Да уж придется, — со вздохом сказал капитан. — Спустите на воду одну из шлюпок.
Когда лейтенант ушел, капитан со злостью захлопнул журнал. Сначала задержка из-за шторма, а сейчас еще и это — непонятно что. Так можно вообще никогда не добраться до места.
В приступе ярости капитан швырнул на пол один из стульев. Он появился на палубе в том мрачном расположении духа, в котором пребывал практически постоянно и к которому давно успела привыкнуть команда.
Стоя у борта, командир корабля наблюдал в подзорную трубу за тем, как его люди в шлюпке приближаются к качающемуся на воде предмету. Солнце, отражаясь от водной глади, слепило глаза, не давая возможности разглядеть получше таинственный объект. Сейчас трудно было поверить, что ночью бушевал шторм. Капитан поднял подзорную трубу и навел на незнакомый предмет вновь. Разглядеть ясно, к чему приближались его люди, по-прежнему не удавалось. Быть может, это была всего лишь какая-нибудь плавающая рухлядь? Капитан тихо выругался. Если они потратят время зря, лейтенанту не сносить головы.
Между тем матросы перестали грести, и один из них потянулся к воде. Капитан все пытался получше рассмотреть, что именно они собирались поднять в шлюпку.
— Тела, — бесстрастно сообщил он стоящему рядом с ним лейтенанту.
— Тела?
— Да, два тела, и оба были привязаны к обломку мачты. Скорее всего матросы с потопленного штормом корабля.
Помолчав, он опустил трубу.
— Одного они сбросили за борт, а второй, наверное, жив.
— Позвать врача? — спросил лейтенант и тут же пожалел о своей поспешности — капитан не терпел сочувствия к ближним, рассматривая его как проявление слабости. Уже не в первый раз молодой офицер задумался над тем, как случилось, что после всех в высшей степени достойных людей, под командованием которых ему довелось служить, судьба послала ему в начальники столь грубого и жестокого человека. Ответ командира не замедлил оправдать опасения его помощника.
— Подождем, пока тело доставят на корабль. Может, к тому времени лечить будет некого. Для того чтобы констатировать смерть, врач не нужен. У нас здесь полно народу, способного отличить живого от мертвеца.
— Да, сэр, — тихо ответил лейтенант.
Весть о спасенном быстро разнеслась по кораблю. Команда сгрудилась у борта, стараясь получше рассмотреть происходящее. Шлюпку быстро подняли вровень с бортом, и перед глазами матросов предстал человек, прежде столь хорошо знакомый команде «Принцессы ночи».
— Господи, да это женщина! — одновременно раздалось несколько голосов.
Матросы, по двое с каждой стороны, подхватили спасенную, чтобы передать ее стоящим на палубе.
Почувствовав на себе чьи-то руки, Алексис приподняла голову и жестом дала понять, чтобы ее оставили в покое.
— Сама, — с трудом проговорила она. — Я переберусь сама. Голос ее был хриплым, но по-прежнему властным.
Ей дали возможность двигаться самостоятельно, однако увидев, что придется прыгать, чтобы преодолеть пространство между кораблем и шлюпкой, Алексис взглядом попросила поддерживающих ее матросов о помощи.
Оказавшись наконец на твердой поверхности и дав понять, что более не нуждается в поддержке, Алексис огляделась. На палубе стояла мертвая тишина: матросы молча взирали на нее. Алексис стало трудно дышать — то ли от недостатка воздуха, то ли от этой гнетущей тишины. Она изо всех сил старалась превозмочь подкатившую к горлу тошноту. В тот момент, когда ей показалось, что она вот-вот упадет, кто-то протянул ей руку помощи.
— Ведите ее в мою каюту, — сказал молодой лейтенант, именно в этот момент пробившийся сквозь кольцо матросов. — Генри, позови врача.
Алексис слышала эти слова; она уже готова была повиноваться… И тут она увидела его.
Он вошел в центр круга, и моряки расступились, давая ему пространство. Он смотрел на нее так, будто перед ним было привидение.
Алексис подумала, что она, должно быть, смотрит на него с тем же выражением.
Она оттолкнула руку лейтенанта. Собрав в кулак всю свою волю, она шагнула к нему. Ее янтарные глаза превратились в щелки, похожие на иглы, и Алексис впилась ими в его черные холодные зрачки.
— Капитан Траверс, — тихо сказала она и плюнула на его до блеска начищенные ботинки.
Лейтенант Ян Смит сокрушенно смотрел на женщину, лежавшую на его койке. Лицо ее было мертвенно-бледным, тело вялым, почти безжизненным.
— Как вы думаете, доктор Джексон, почему она это сделала? — спросил он.
Хью Джексон как раз заканчивал развешивать мокрую одежду Алексис, используя для этого стулья.
— Откуда же мне знать? Вы сказали, она назвала капитана по имени?
— Да. А потом плюнула и упала в обморок.
Лейтенант невесело рассмеялся.
— Да уж, — продолжил он, — эта сцена не из тех, что легко забывается. Надо было видеть лицо нашего капитана. Я думал, нам придется спасать его, а не ее.
Ян подождал, пока стихнет смех Джексона. Их объединяла общая нелюбовь к капитану; хотя на корабле, пожалуй, нашлось бы от силы три-четыре человека, которые были по-настоящему привязаны к Траверсу, говорить о своих чувствах врач и старший помощник могли только друг с другом.
— Как вы думаете, они могли прежде встречаться?
Хью Джексон вздохнул.
— Ты задаешь мне вопросы, на которые может ответить только капитан или эта женщина.
Лейтенант собирался спросить о шрамах на ее спине, но передумал. На этот вопрос тоже пока нет ответа. Он решил сменить тему.
— Капитан Траверс хочет знать, когда она будет в состоянии двигаться. Она не может оставаться здесь, и мы должны поместить ее в трюм.
— Ему придется потерпеть, как и нам всем. Если принять во внимание, сколько длился шторм, она могла находиться в море часов двенадцать. Я с трудом представляю, как в этой ситуации вообще можно выжить. Впрочем, судя по этим отметинам у нее на спине, ей довелось пройти и через более жестокие испытания.
Последнюю фразу Джексон проговорил шепотом, словно боялся, что девушка может его услышать: она заворочалась на койке, и врач поспешил укрыть ее.
— Не могу понять, почему он хочет запереть ее в трюме. Чего он боится?
— Теперь вы задаете вопросы, ответа на которые я не знаю. Пошлите за мной, когда она очнется. Тогда и решим, достаточно ли она оправилась, чтобы ее можно было забирать отсюда.
— Где сейчас капитан? — спросил Джексон.
— У себя в каюте. Бесится. Злится из-за задержки. Он настроен на то, чтобы явиться к Лафитту без опозданий, непременно завтра после полудня — тютелька в тютельку как было назначено, прямо по расписанию и не важно, какой ценой.
Джексон взъерошил свои темные волосы, кое-где присоленные сединой. Сквозь стиснутые зубы он пробормотал:
— Хорошо. Чем дольше она пробудет здесь, тем лучше.
Лейтенант кивнул и вышел, решив проверить, не найдется ли кто-нибудь из команды, кто мог бы пролить свет на отношения этой девушки и капитана Траверса. Но и шесть часов спустя он знал не больше, чем вначале. Почти все матросы служили на «Шмеле» уже несколько лет, тогда как Траверс принял командование фрегатом всего полтора года назад. Более того, расспрашивать можно было не каждого: если бы о любопытстве старшего помощника стало известно Траверсу, его ждали бы серьезные неприятности. Надо сказать, что на кораблях, где командовал Траверс, не существовало разницы в дисциплинарных взысканиях ни для матросов, ни для младших командиров, а способ укрепления дисциплины был один — порка.
Вернувшись в каюту, лейтенант Смит застал Алексис сидящей на кровати. Она мирно пила бульон из жестяной кружки.
— Честно говоря, не ожидал увидеть вас в добром здравии, — полушутливо заметил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67