Мы тайком убежали на репетицию, но она прошла неудачно. Мне не понравилась пьеса, и драматург смотрел на меня так, что мне стало страшно. Я захотела домой и сказала маме, что передумала, но он несколько часов не отпускал нас. Когда мы ушли с репетиции, было очень поздно. Мама забеспокоилась и хотела нанять кеб, но ни одного не нашла.
Ночь была туманной, и звук шагов раздавался слишком резко, отскакивая от стен молчаливых темных домов. Когда Джиллиан услышала тяжелое шарканье и глухой стук, она подумала, что это причудливо искаженное эхо их собственных шагов. Но то было не эхо.
– А потом… потом разбойники напали на нас. Они давно следили за нами и знали, что мама не простая актриса, а знатная дама. Они были в ярости, не обнаружив у нее драгоценностей и найдя совсем немного денег. Они били ее, Камерон. Сначала она не издавала ни звука, но потом начала кричать, и они били еще сильнее, чтобы заставить замолчать, а она кричала еще громче, кричала мне, чтобы я бежала.
«Беги, Джилли, беги домой…»
– И я побежала. То есть я попыталась, но один из разбойников схватил меня, и я думала, он меня задушит. Я не могла вырваться, не могла даже кричать, в глазах потемнело. Но мама как-то изловчилась и ударила его ногой – он согнулся и выпустил меня.
«Беги, Джилли, беги домой…»
– Я с трудом могла дышать от страха и из-за опухшей шеи, но все-таки побежала. Я бежала и бежала… Они убили маму. И виновата в этом я, виновата во всем: в том, что вынудила ее разрешить мне играть в той пьесе, в том, что убежала, когда должна была остаться и пинать их так же сильно, как это сделала она, чтобы спасти меня.
– Джиллиан. – Камерон наклонился и, обняв ее, прислонился лбом к ее лбу. Шершавость его кожи, горячее прикосновение его губ, надежность его объятий увели ее из того страшного времени и вернули в настоящее. – Ты была ребенком. Шесть лет. Ты не могла ее спасти. Твоя мама очень рисковала каждый раз, когда прокрадывалась одна ночью по лондонским улицам. Она должна была знать, что однажды ее везение может кончиться. Она, вероятно, считала себя счастливой, когда тебе удалось убежать.
– Нам надо было сидеть дома и никуда не выходить или ходить другими, тайными, дорогами из театра, чтобы те люди, которые выслеживали нас, всю ночь ждали впустую.
– И до сих пор ты жила, стараясь исправить то, что считала своими ошибками. Джиллиан, шестилетний ребенок никак не мог помешать грабителям сделать то, что они сделали.
– Да, это правда.
Как странно: одним коротеньким словом она признавала правду, которую долгие годы отрицала. Давнее нападение и то, как убийца схватил ее за горло и чуть не задушил, было началом ее ухода от мира. Теперь Джиллиан сознавала, что воспринимала свое затворничество как справедливое наказание: она не задумываясь принимала свою непонятную потребность быть в безопасности в своем доме, неодолимое желание разведать множество разных извилистых дорожек, чтобы никто на свете не знал точно, каким путем они с отцом поедут, и не смог бы помешать им вернуться домой. Джиллиан, уже взрослая женщина, во многих отношениях оставалась испуганной шестилетней девочкой, которая чувствует себя виноватой в убийстве, совершенном преступниками. Камерон дал ей силы сделать первый шаг к тому, чтобы простить себя.
– Джиллиан?
Она прислонилась к нему и молчала, так как была слишком ошеломлена.
– Ты смогла бы сделать это еще раз? Ты могла бы пойти на риск и однажды ночью сыграть самую главную роль в своей жизни?
– Я не понимаю.
– Сейчас как никогда мне хотелось бы остаться и быть рядом с тобой, но я должен уйти.
– Уйти? – Она в недоумении заморгала. – Ты не можешь уйти! Мы же все обсудили и действуем вместе!
Камерон с нежной улыбкой покачал головой, и его улыбка говорила о том, что решение окончательное, а страх в глазах – о беспокойстве за нее.
– Все эти солдаты, рыщущие по дорогам и тропинкам, мать этого бедного парня, страдающая от того, что мы задерживаемся, – все это по моей вине.
– И по моей тоже. Я просила тебя не убивать солдата.
Его взгляд остался спокойным, без тени осуждения.
– Если бы ты его убил, Камерон, эти люди сейчас не прочесывали бы округу в поисках Карла Стюарта.
– Но они уже здесь. У настоящего Карла Стюарта нет никаких шансов воспользоваться этими дорожками, чтобы бежать, потому что я позволил своему сердцу править моей головой. Здесь и муха не пролетит незамеченной, если только…
– Если что?
У Джиллиан возникло такое ощущение, как будто ей вот-вот объявят смертный приговор.
Ее вопрос вызвал у Камерона горькую улыбку.
– Если я не исправлю свою ошибку. Посмотри на меня, Джиллиан.
Она подняла глаза. Ей всегда хотелось смотреть на него. Его волосы развевались на ветру, густые и темные, как у короля. Он дотронулся до своих усов – черных и широких, как у короля. Кроме того, она знала его тело. Камерон был необычайно высоким и крепким, гибким и стройным, каким, по слухам, был король.
– Что ты видишь?
– Я вижу мужчину, который собирается сделать глупость ради потерпевшего крах дела. – Ее голос сорвался.
– Храбрая моя девочка. – Он слегка приподнял ее подбородок. – Я просто изменю свой план. Сегодня ночью, когда эти солдаты сменятся и придут другие, я дам себя схватить, и не буду кричать, что я не Карл Стюарт, а скромный ученик доктора. Пусть они думают, будто я и есть король.
– И что это даст?
– Это очистит дороги, Джиллиан. У солдат появится ложное чувство успеха, и они больше не будут искать высокого темноволосого мужчину. Тогда Карл беспрепятственно здесь пройдет.
– Нет, Камерон. Они потащат тебя в Лондон или в какое-то другое место, где Кромвель затаился и, как паук, выжидает, когда кто-нибудь попадется в его паутину. Кромвель может убить тебя, если поймет, что ты обманул его людей.
– Я знаю. – Камерон мягко улыбнулся, словно принимая возможность смертного приговора.
Джиллиан понимала: что бы она ни сказала, ей не разубедить его. Он с самого начала говорил, что его жизнь подчинена порученному ему делу.
– Когда? – шепотом спросила она.
– Сейчас. – Он приподнял ее лицо и провел мозолистой подушечкой большого пальца по губам. – Карл, возможно, уже здесь и ждет, когда что-нибудь произойдет. Мы должны расчистить ему путь.
– Мы можем потерять друг друга. Кромвель посадит тебя в тюрьму или убьет.
– Теперь ты знаешь, почему я так боролся с любовью к тебе, почему хотел, чтобы ты меня возненавидела. Я должен бы сожалеть о том, что ты стала моей возлюбленной, но не могу.
– Я тоже.
– Ты выдержишь это, Джиллиан – ведь ты пережила гораздо худшие испытания.
О Боже! Он думает, что она сильная сама по себе. Именно в эту минуту Джиллиан ощущала неимоверную слабость, слишком потрясенная старыми воспоминаниями и слишком неуверенная в своей вновь обретенной силе, не зная, как с ней обращаться. Она не была уверена, что сможет найти ответы, если он не будет ее поддерживать. Она не была уверена даже в том, что захочет жить, если Камерона не будет рядом с ней. Но как она ему скажет об этом? В его глазах сразу поблекнет гордый блеск, а доверие сменится презрением.
– Пообещай мне кое-что, – наконец попросила она.
Он склонил голову, как галантный кавалер в ответ на просьбу своей дамы.
– Обещай мне, что не будешь прямо хвастаться, что ты Карл Стюарт. Пообещай, что ты позволишь солдатам делать свои собственные выводы.
В его глазах промелькнуло понимание.
– Хорошо. Может быть, я смогу заявить Кромвелю, что меня арестовали, потому что обознались, – это даст мне хоть какую-то надежду.
То была лишь тень надежды, и от нее на сердце у Джиллиан легче не стало.
– Сколько времени вам понадобится? – спросил он. – Я имею в виду мать мальчика. Сколько времени вы пробудете с ней?
Джиллиан покачала головой:
– Трудно сказать. Может быть, несколько часов.
– А если вы осмотрите ее и оставите ей все необходимое для облегчения боли, сколько тогда?
– Зачем тебе это? – Она не могла понять, почему это его так беспокоит. Ведь в ту минуту, когда Камерон выйдет из фургона, он навсегда уйдет из ее жизни.
– Вы должны вернуться домой как можно быстрее. Погрузите в фургон самое необходимое, а все прочее оставьте и сразу отправляйтесь в Лондон.
– Оставить… оставить наш дом?
– Да. Когда разнесется весть, что Карла Стюарта схватили, констебль Фрейли вспомнит, что видел тебя с мужчиной, похожим на короля, и заинтересуется, куда он исчез. Он даже может подумать, что упустил Карла Стюарта из-за твоей лжи, и тогда его злости не будет предела. Вы должны отсюда уехать, пока не начались вопросы.
Уехать из дома? Оставить убежище, которое она соорудила благодаря своей ловкости и хитрости? Хотя ничто не могло сравниться с ужасом потерять Камерона, мысль о потере дома казалась Джиллиан невыносимой. Во всех ее мечтах о будущем Камерон приходил жить к ней и ее отцу. Идиллическая картина, в которой они продолжают лечить больных и уединенно живут в своем уютном домике посреди леса, рассыпалась в прах.
Ее сердце неровно забилось. Воспоминания, которые Джиллиан сегодня оживила, помогли ей понять, что когда-то придется побороть свой страх, но она не думала, что этот день уже пришел. Ей нужны были время и поддерживающая сила Камерона.
– Я не могу уехать из дома, не могу…
– Хорошо, я подожду до вечера, прежде чем дам себя схватить. У вас будет достаточно времени, чтобы оказать помощь женщине, вернуться домой и собрать вещи. – Камерон давал указания, как будто Джиллиан ни словом не возразила. – С наступлением ночи эти патрули сменятся другими. Я постараюсь дать себя арестовать солдатам, которые не видели нас вместе.
Дорога повернула, и сквозь деревья они увидели какие-то тени, которые, когда они подъехали ближе, оказались людьми и лошадьми. Время истекало.
– Расскажи Мартину о том, что я сделал: он доложит обо всем моим людям. Скажи ему, что дороги будут свободны, и они смогут переправить Карла без твоей помощи. Я подсчитал, сколько времени мы можем оставаться нераскрытыми. Нужно примерно полтора дня быстрой езды верхом, чтобы доставить меня в Лондон и передать Кромвелю. День, а может быть, меньше на то, чтобы Кромвель раскрыл обман и сделал со мной то, что захочет. Еще два дня потребуется на возвращение сюда опозоренных солдат. Если нам повезет, они потеряют пять дней – уйма времени, чтобы король прошел, а вы с отцом удрали от гнева Кромвеля.
– Уехать из дома? – Джиллиан было стыдно, что ее протест звучит как хныканье. – Камерон, я не могу ехать в Лондон. Не могу.
– Ты совсем не задержишься в Лондоне, за исключением того времени, которое потратишь, спрашивая дорогу на Челмсфорд. Спрашивай про Челмсфорд, чтобы в случае, если кто-то тебя вспомнит, у них в памяти осталось только это. Однако ехать тебе надо мимо Челмсфорда в Линчестер. Спроси Говарда Фертингтона. Повтори названия и имена.
– Линчестер. – Джиллиан уже знала, что не сможет, не будет его искать. – Говард Фертингтон.
– Скажи ему, что тебя послал Джон Камерон Делакорт и что ты мне дорога. Он позаботится о тебе ради меня. Я приеду и заберу тебя, если смогу спастись от гнева Кромвеля.
– Джон Камерон Делакорт.
Его улыбка была наполнена горечью.
– Не так я собирался сказать тебе свое имя, Джиллиан.
О Господи! Он сказал ей свое имя, а она настолько одеревенела от безнадежности, что даже не заметила. Это потрясло ее как ужасное предзнаменование, как если бы он взял себе совсем другое имя, чтобы обозначить свой переход из этой жизни в другую, новую, в которой нет места для нее.
– Ты… ты и в самом деле Камерон?
– Да. Я Камерон, любовь моя. Я всегда был Камероном.
Он легким поцелуем коснулся ее губ, и их дыхание смешалось. Потом Камерон открыл дверцу и скрылся в лесу.
Глава 17
Камерон прислонился к стволу дерева. Он тяжело дышал и был раздосадован. Теперь ему становилось ясно, как Карлу Стюарту больше месяца удавалось ускользать от республиканских войск.
За прошедшие три часа Камерон большую часть времени пробирался между деревьями по краю леса; он бежал тяжело и неуклюже, стараясь производить как можно больше шума, распугивая всех попадающихся на пути птиц и диких зверей, но не возбудил ни малейшего интереса у солдат, беспрестанно патрулирующих дорогу.
Примерно час назад он готов был поклясться, что слышал, как в глубине леса продвигаются солдаты, но, когда он подобрался к тому месту, они уже ушли дальше. Тогда он вернулся к дороге, рассчитывая, что человек, скрывающийся за Деревьями, должен привлечь к себе их внимание. И все же они опять его не заметили.
Боже правый, солдаты Кромвеля были настолько неумелы и невнимательны, что Камерон впервые поверил рассказу о том, как Карл просто залез на дуб в Боскобельском лесу и хорошенько выспался, пока солдаты Кромвеля прочесывали лес, разыскивая короля. Судя по всему, для осуществления его замысла Камерону пришлось бы выйти на середину дороги, может быть, даже оказаться среди солдат, чтобы они его наконец заметили.
Шараханье то вперед, то назад вымотало его и физически, и морально. Ему уже меньше хотелось быть схваченным вместо короля, а мысль залезть на твердую неудобную ветку дуба и устроиться там на ночь становилась все более соблазнительной.
Однако Камерон знал, что не сможет уснуть. Как только он закроет глаза, его рассудок будет издеваться над ним, напоминая о том, что ему рассказала Джиллиан. Именно в тот момент, когда ей была нужнее всего поддержка сильных рук Камерона, он ее оттолкнул и велел быть сильной без него.
В нем вздымалось отравляющее и жалящее чувство вины, но все же Камерон не мог избавиться от ощущения, что, оттолкнув Джиллиан, он поступил правильно.
У нее достаточно мужества. Ей надо осознать свою собственную силу и то, что источник этой силы в ней самой. Не порочность, а достойная восхищения сила духа, которая слишком долго была взаперти. Она никогда в полной мере не постигнет силы своего характера, если будет считать, что кто-то высвободил эту силу.
Он оттолкнулся от дерева и побежал, а потом, зацепившись за крепкое молодое деревце, на бегу развернулся и посмотрел на дорогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36