Уэйн… С того самого момента, как Келли увидела письмо, каждый раз, когда она думала о нем, на ум приходили слова: «Всегда твоя, Эвелин». Она не испытывала ревности к неизвестной сопернице, но ее смущала именно неизвестность.
На следующее утро она проспала до девяти часов и проснулась свежей и отдохнувшей. Распахнула окно, с наслаждением потянулась. Прохладный утренний ветер с озера развевал ночную рубашку и волосы. Она сделала глубокий вдох, почувствовала, что каждая клеточка тела живет, дышит, наслаждается, каждый нерв вибрирует. Какая чудесная метаморфоза! До появления Уэйна Гаррисона в «Сагаморе» она встречала каждый новый день без всякой радости. Теперь даже в полусне, ранним утром, она с нетерпением ждала наступления нового дня.
В дверь тихонько постучали. Послышался голос Джейн Хатауэй:
– Миссис Мейджорс, вы спуститесь к завтраку?
– Наверное, нет, мисс Хатауэй, я только что проснулась. Спасибо, я позавтракаю позже. Съем что-нибудь легкое, как вы советовали.
Она приняла ванну и заколола волосы в тугой пучок. С такой прической она выглядела старше своих двадцати пяти лет и более уравновешенной. Решила надеть зеленое шелковое платье, которым Уэйн восхищался, когда увидел его в первый раз. Одеваясь, напевала популярную в этих местах песенку:
За домом и под деревом, под ближнею сосной
Красивый парень занимался любовью со мной.
Поцеловал меня раз, и другой, и третий…
Знаю, что нехорошо, но это лучше всего на свете.
Она спустилась в опустевшую столовую, заказала сок, кофе и булочку. Столик стоял у окна, из которого она видела, как Крис и мисс Хатауэй играют с Натаниэлем в мяч на пляже.
После завтрака она прошлась по открытой веранде, окружавшей отель. В дальнем углу Джулия Гаррисон вязала, сидя в кресле-качалке.
– Доброе утро, Джулия! Какой чудесный день, не правда ли? Беременная жена сенатора не разделяла ее энтузиазма.
– Если бы вас каждое утро мутило так же, как меня, день не казался бы вам таким прекрасным. А как вы себя чувствуете? На вашу внешность вчерашняя диспепсия никак не повлияла.
– Кажется, все прошло. Благодаря вашему мужу и его любезности. Ну и конечно, этому замечательному врачу, к которому он меня отвез. – Она украдкой оглядела веранду, лужайку, пляж. Уэйна нигде не было видно. – А как сенатор? Я бы хотела еще раз поблагодарить его за оказанную любезность.
Миссис Гаррисон опустила вязанье на колени и раздраженно ответила:
– Боюсь, у вас не будет такой возможности, миссис Мейджорс. По крайней мере, здесь. Уэйн уехал вчера вечером.
Келли удалось сохранить бесстрастное выражение лица и голоса.
– Сенатор уехал из «Сагамора»? Вчера он ничего об этом не говорил.
– Он и не собирался уезжать, пока не пришло специальное письмо. Какой-то политический кризис. У их партии проблемы с председателем совета в Трое.
– Понятно.
Келли машинально гладила рукой шею. Председатель совета в Трое? Перед глазами снова встали буквы на конверте, написанные женским почерком.
– Он сюда не вернется, – продолжала Джулия Гаррисон. – После Троя поедет прямо домой в Олбани. И тем лучше. По прогнозу весь остаток недели будет дождливым. Присядьте, миссис Мейджорс, поболтаем немного.
– Я бы с удовольствием, – солгала Келли, – но надо посмотреть, что там делает мой сын. Боюсь, как бы он не обвел и няню, и тетушку вокруг своего маленького пальчика.
– У вас чудесный ребенок. Могу только надеяться, что мой будет хотя бы наполовину так же красив.
Келли улыбнулась.
– Благодарю вас. Я уверена, что у вас будет красивый мальчик.
– Мальчик? – нахмурилась Джулия. – Я надеюсь, у меня родится девочка.
Келли ободряюще коснулась ее плеча.
– Значит, будет девочка. А теперь прошу извинить меня.
– До свидания, миссис Мейджорс.
Жена сенатора в некотором недоумении смотрела ей вслед. Все-таки странная она, эта Мейджорс.
Келли направилась к пляжу, но совсем не для того, чтобы найти Натаниэля. Она пошла в противоположную сторону от отеля, по узкой береговой полосе, не предназначенной для прогулок. На тропинке то и дело попадались камни, ветви деревьев, мусор, вынесенный водой из озера.
Она пыталась понять причину внезапного отъезда Гаррисона. Ни слова на прощание, никаких объяснений. Он мог бы написать ей записку. Но нет, конечно, он ни за что не стал бы подвергать ни се, ни себя опасности разоблачения. Политический кризис – так он сказал жене. Председатель совета в Трое. Келли припомнила почтовую марку на конверте. Действительно из Троя. Но ни один председатель совета не мог бы похвастаться таким изящным почерком. Нет, конечно, председатель совета тут ни при чем. Остается кризис в Трое. Что за кризис?..
Лишь очень серьезная причина или безвыходное положение могли заставить женщину решиться на такой отчаянный шаг: срочная доставка, которая неизбежно должна привлечь внимание к письму. Да еще в выходной день… Риск немалый. Уэйн пользуется широкой известностью, более того – числится основным законодателем штата. А что, если бы письмо попало в руки не к ней, а к Джулии?
Вероятнее всего, в письме содержались плохие новости для сенатора Уэйна Гаррисона. И настолько важные, что затмили все остальные соображения, включая и его страсть к ней, Келли.
Она повернула обратно и подошла к отелю с бокового входа. Поднялась к себе в комнату, вызвала горничную.
– Я заметила, что постояльцы отеля читают много различных газет.
– Да, мэм. Сюда часто приезжают удалившиеся от дел бизнесмены, на все лето. Они хотят быть в курсе того, что происходит у них дома. Мы получаем даже некоторые газеты из других штатов.
– А просмотрев газеты, они их, наверное, выбрасывают?
– Да, мэм. Чаще всего в корзинки для мусора у себя в номере. Горничные их собирают и продают мусорщикам. Старые газеты приносят хороший доход.
– Ты не помнишь, на прошлой неделе приходили какие-нибудь газеты из Троя?
– Конечно, мэм. Мистер Хастингс, в четыреста шестнадцатом номере, он из Троя. Он регулярно получает «Геральд».
– Прекрасно. – Келли достала из сумочки пятидолларовую бумажку. – Вот, это тебе, Мэри. Я хочу, чтобы ты приносила мне газеты мистера Хастингса, после того как он их прочтет.
В этот вечер и в три последующих, готовя постель на ночь, горничная оставляла для Келли очередной номер газеты.
Келли тщательно изучила выпуски за понедельник и вторник, прочитала их от первой страницы до последней, внимательно просматривая каждую статью, какой бы незначительной она ни казалась. Однако не нашла ничего, что могло бы иметь отношение к Уэйну Гаррисону.
В номере за среду она, наконец, нашла то, что искала: целую колонку на второй странице под заголовком крупными буквами «Гибель дочери судьи Верховного суда штата при подозрительных обстоятельствах».
В статье говорилось о том, что во вторник в пять часов утра мисс Эвелин Харди, дочь судьи Эдварда Джона Харди, в бессознательном состоянии упала с лестницы в городской больнице. Обследование показало, что у нее произошло тяжелое внутреннее кровотечение. Пострадавшую срочно оперировали, однако четыре часа спустя она скончалась. Состоялось вскрытие, результаты которого не сообщаются ни представителям прессы, ни широкой общественности до тех пор, пока их не изучит следственная группа. Имеются сведения о том, что незадолго до этого мисс Харди подверглась «нелегальной операции».
Дальше Келли не стала читать. Сложила газету пополам, бросила на кушетку. В задумчивости постукивая пальцем по передним зубам, перебирала в уме обстоятельства трагической смерти Эвелин Харди.
«Кризис в Трое»… «Всегда твоя, Эвелин»… Ее размышления прервал голос Крис:
– Келли, отчего ты выглядишь такой довольной?
Ни голосом, ни выражением лица не выдала Келли того чудесного возбуждающего ощущения собственной власти, которое охватило все ее существо.
– Довольной?! Ты считаешь, что я выгляжу довольной? Странно… На самом деле эта заметка о молодой женщине, убитой в Трое, меня страшно расстроила.
– Ужасно!
– Ее звали Эвелин Харди. Она дочь судьи штата.
Крис эта новость по-настоящему потрясла. Она прижала ладонь к губам.
– Эвелин Харди?! Я с ней знакома. Ее отец, до назначения его судьей, выполнял какую-то работу по заказу моего отца. Бедная Эвелин! Уже известно, кто виновник ее смерти?
– Пока нет. Она сделала аборт.
Крис в ярости ударила кулачками.
– Аборт?! Чудовищно! Бедная девушка! Надеюсь, мясника, который это сделал, найдут и будут судить за убийство. Ты права, Келли, таких людей действительно можно назвать убийцами.
Уголки губ Келли изогнулись в усмешке.
– Я говорю не о том человеке, который сделал аборт, дорогая. Я имею в виду того, кто довел ее до беды, а потом устроил операцию. Он – настоящий убийца. – Она встала. – Пойду пройдусь немного, перед тем как лечь спать. Спокойной ночи.
Она едва сдерживала радостное возбуждение, пьянящее ощущение собственного всемогущества. Она погубила Натаниэля Найта и Хэма – что такое импотенция, как не гибель заживо, – и это впервые принесло ей чувство власти над другими, власти, которой она жаждала с тех пор, как помнила себя. Вкус крови, пьянящий и возбуждающий хищника… Брак с Мейджорсом расширил границы ее власти. Да, она связана со всей семьей, а не с одним только Брюсом. Манипулирует ими – Брюсом, Карлом, Крис, – постанавливает их друг против друга, дергая за ниточки, как марионеток. Их богатства, недвижимость, сама их жизнь у нее под контролем, и это пьянит сильнее любого вина.
Наслаждение страстью, которое они с Уэйном познали вместе на маленьком острове, померкло перед тем, что открылось ей сегодня вечером. Перед тайной, которая в будущем даст eй столько, что теперешние ее достижения покажутся ничтожными. Сенатор Уэйн Гаррисон. Губернатор Уэйн Гаррисон. Президент Уэйн Гаррисон. Возможно, не такие уж дикие фантазии.
Президент Уэйн Гаррисон в качестве наставника ее сына – Натаниэля Найта Второго. Она пробовала эти слова на вкус, тающие, словно масло, пьянящие. Государственный деятель Натаниэль Найт Второй… Сенатор Натаниэль Найт Второй. Губернатор Натаниэль Найт Второй. Президент Натаниэль Найт Вто… Но нет, звания президента уже достаточно.
Чей-то голос вернул ее к действительности:
– Миссис Мейджорс, постойте! Куда вы, миссис Мейджорс?
Келли очнулась от грез и не поверила своим глазам: она бредет по щиколотку в воде. Из темноты материализовался какой-то человек, чиркнул спичкой. Келли непроизвольно зажмурилась. Узнала помощника управляющего отелем.
– Миссис Мейджорс, с вами все в порядке?
– Я… Все в порядке.
Она даже не заметила, как оказалась на пляже… Надо же, пошла прямо по воде… Неудивительно, что он так забеспокоился.
– Миссис Мейджорс, боюсь, ваше воскресное недомогание вернулось снова. Посмотрите, у вас глаза горят, щеки пылают. По всей видимости, у вас жар. Позвольте я провожу вас до номера и вызову нашего врача.
– Да… вы правы… у меня жар. Но не стоит беспокоиться, мистер Адаме. В номере есть лекарство, я справлюсь сама, благодарю вас.
Келли медленно пошла обратно в сторону отеля. Он смотрел ей вслед. Она казалась хрупкой, изможденной, даже неприметной. Совсем не похожа на «эту Мейджорс», о которой постоянно сплетничают шепотом на веранде отеля и в баре. Он покачал головой. Это всего лишь обманчивый эффект пламени спички. Он задул его.
Осенью Крис начала учиться в Уэллсли.
Заголовки газет громко сообщали о том, что Германия вступила в Лигу наций.
«Сухой закон», призванный бороться с опасностью потребления спиртных напитков, сам превратился в еще большую опасность. Война гангстерских кланов заглушила стрельбу в Европе. В Чикаго, Нью-Йорке и Майами мелкие преступники итальянского, немецкого, еврейского и ирландского происхождения, до того промышлявшие вытягиванием незначительных денег из запуганных до смерти иммигрантов, теперь прониклись пьянящим духом свободы и вседозволенности, отличавшим «бурные двадцатые». Жизнь коротка, жизнь огромна, жизнь быстротечна – вот лозунги того времени. Преступность распространилась практически на все области американской экономики. Контрабандный провоз спиртного оказался катализатором, который, в конце концов, объединил враждовавшие до тех пор группировки. Обеспечение спиртным страны со стопятимиллионным населением стало общим делом. Делом, которое, по иронии судьбы, субсидировалось практически всеми законопослушными гражданами. Так родилась организованная преступность – монстр, созданный, по сути дела, своими будущими жертвами.
Аль Капоне и Мистер Удачливый, Даймонд по кличке Длинные Ноги, Колл, Голландец и Ланский, О'Бэньон – всем этим политикам из гангстерского мира пресса уделяла больше внимания, чем Элу Смиту или Сайленту Кэлу.
С тех пор как первые поселенцы вбили первые столбы для своих бревенчатых хижин в долине Гудзона, вечерние субботние танцы стали здесь традицией. Местные жители, особенно старшего поколения, относились к танцам очень серьезно. Выполняли все сложные фигуры, объявляемые ведущим, так же старательно и сосредоточенно, как, вероятно, делали это дамы и кавалеры во время менуэта во дворце короля Людовика.
Поворот к партнеру.
А теперь поклон в четыре стороны…
А теперь направо и налево вокруг зала…
Музыканты с непроницаемыми лицами наигрывали популярные мелодии и ритмы.
«Бурные двадцатые» стали свидетелями крушения многих традиций. Во время перерывов молодежь наседала на музыкантов и, в конце концов, как правило, добивалась своего. Хотя оркестр, включавший гармонику, скрипку и музыкальную пилу, вовсе не предназначался для исполнения шимми и чарльстона, музыканты исполняли их с большим подъемом.
Представители старшего поколения в это время сидели за столиками, потягивая сидр и обжигающе холодное пиво, ошеломленно глядя на своих сыновей и дочерей. Они называли эти танцы безнравственными. Некоторые даже употребляли слово «безбожные». Эти извивающиеся бедра и прыгающая грудь… Они даже не хотят подумать о том, что изображают эти непристойные движения!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51