— Я просто в отчаянии оттого, что вынужден разочаровать вас, сеньорита, однако я скорее умру, чем пропущу к нему кого-нибудь.
— Но я прошу вас, вы должны мне позволить. Это крайне важно. — Фелисити с умоляющим видом наклонилась вперед, положив на стол изящную ладонь. В комнате царил полумрак, и плечи и лицо девушки, казалось, окружал какой-то сияющий ореол, заставлявший ее выглядеть чувственной и соблазнительной.
Она заметила, как сидящий напротив молодой офицер судорожно сглотнул.
— Честное слово, сеньорита, я бы помог вам, если бы у меня хватило духу.
За спиной Фелисити возникло какое-то движение, и к ней приблизился другой офицер. Даже не взглянув в сторону Ашанти, попытавшейся предупредить хозяйку, девушка сразу узнала одного из тех, кто шел за ними следом, когда они направлялись к дому губернатора. Испанец чуть наклонил голову.
— Извините за вмешательство, — обратился он к Фелисити на ее родном языке, — но, насколько я понял, вы чем-то обеспокоены. Возможно, я, лейтенант Хуан Себастьян Унсага, сумею вам помочь.
Несмотря на необходимость явиться сюда, Фелисити очень удручало то, что ей не удалось добиться поставленной цели. И она считала безрассудством отказаться от помощи, кто бы ее ни предлагал. Обернувшись, она внимательно посмотрела на худощавого темноволосого испанца со смелыми черными глазами и тонкими, как стрелки, усиками. Фелисити не слишком удивилась, узнав в лейтенанте одного из тех, кто несколько раз отваживался беспокоить ее соседей, отца и Валькура ночными серенадами под окнами их дома. Улыбнувшись и беспомощно пожав плечами, она изложила лейтенанту Унсаге суть своей проблемы.
— У вас, конечно, какой-нибудь несложный вопрос, да? — сказал он и, приподняв бровь, посмотрел на дежурного офицера. — Я не вижу причин отказывать этой сеньорите в удовлетворении ее просьбы.
Сидящий за столом попробовал возражать, и офицеры горячо заспорили по-испански. В конце концов дежурный уступил. Вновь обернувшись к Фелисити, лейтенант Унсага с поклоном произнес, что она может следовать за ним, а служанка пусть пока подождет в приемной.
В толпе послышался глухой недовольный ропот, когда Фелисити прошла дальше в дом в сопровождении офицера. Украдкой взглянув через плечо, она заметила сразу несколько мрачных и подозрительных взглядов, устремленных в ее сторону. Столь явное выражение неодобрения вызвало у нее беспокойство, однако она решила не обращать на это внимания.
Постучав в дверь в противоположном конце приемной, лейтенант отступил в сторону, пропуская Фелисити вперед. Она вошла в большой кабинет, скорее напоминавший зал, с двумя высокими окнами, из которых открывался вид на небольшой заброшенный сад. В этот день позднего лета в кабинете было душно, поэтому человек, сидящий за изящным, несмотря на внушительные размеры, столом, снял форменный камзол и повесил его на спинку стула, оставшись в одной рубашке. Возвышаясь над грудами бумаг, списков и регистрационных журналов, он что-то писал на листе пергамента, крепко сжав перо сильными загорелыми пальцами. Оторвавшись от своего занятия, человек поднял на Фелисити хмурый взгляд, затем, отбросив перо и откинувшись на спинку стула, глядел, как сопровождавший девушку офицер быстро выступил вперед.
— Баст , что означает это вторжение? — спросил он суровым тоном.
Столь холодный прием, похоже, ничуть не обескуражил лейтенанта Хуана Себастьяна Унсагу.
— Морган, я увидел, как это милое создание упорно не хотели к вам пускать, и решил, что вы, дружище, наверняка огорчитесь, узнав, что вам помешали с ней познакомиться.
— Благодарю вас, — процедил полковник. — Не сомневаюсь, вы поступили так только ради моего блага.
— Ради чего же еще? — Лейтенант изобразил на лице невинную улыбку.
— В первую очередь вы старались ради себя самого, насколько я вас знаю. Однако, боюсь, мне придется вас огорчить, если вы надеетесь на расположение мадемуазель Лафарг. Она не проявляла никаких симпатий к испанским властям с самого первого дня, как мы здесь оказались, а теперь у нее еще меньше причин для нежных чувств по отношению к нам.
— Мадемуазель Лафарг, конечно! Какой же я глупец! Ведь это вы, Морган, украли ее прямо у меня из-под носа три дня назад, во время тех злополучных танцев. Вы поставили ее в довольно глупое положение, когда вечер закончился так неожиданно, правда?
— Как вам угодно. — Полковник Маккормак медленно кивнул, устремив на Фелисити взгляд своих темно-зеленых глаз. — К вашему сведению, она дочь купца Лафарга, которого сейчас содержат в казармах.
— Боже мой! Я не знал. — Испанский офицер повернулся к Фелисити. На его красивом лице отразилось сочувствие. — Примите мои соболезнования по поводу постигшего вас несчастья, мадемуазель Лафарг.
Девушка высокомерно вздернула подбородок.
— Ваши соболезнования неуместны, лейтенант. Мой отец жив, по крайней мере пока…
— Мадемуазель…
Полковник сделал нетерпеливый жест.
— Если она все-таки оказалась здесь, Баст, вы, может быть, поинтересуетесь целью ее визита?
Лейтенант Унсага с невозмутимым видом наклонил голову.
— Конечно. Мадемуазель?
Фелисити перевела взгляд с улыбающегося испанца на ирландского наемника в звании полковника, лицо которого оставалось скрытым в тени, потому что он сидел спиной к окнам, в то время как от его взгляда не могла ускользнуть ни одна деталь ее внешности. Девушка облизнула губы кончиком языка.
— Я… Можно мне поговорить с вами наедине, полковник?
Маккормак выразительно посмотрел на лейтенанта. Тот вздохнул и, вежливо поклонившись, вышел.
В кабинете воцарилась тишина. Теперь, когда Фелисити наконец осталась с ирландцем одна, ее внезапно охватило замешательство. Он внимательно разглядывал ее, прищурив глаза и замечая абсолютно все: то, что она сегодня специально принарядилась, и то, как поднимается и опускается ее грудь под кружевной косынкой, когда она тяжело дышит, изо всех сил стараясь скрыть волнение. Каштановые волосы полковника, влажные от пота, выступившего на висках, слегка вились, несмотря на то, что он старательно зачесывал их назад. На одном из пальцев правой руки, которой он прикрывал кипу бумаг, темнело чернильное пятно. На манжетах и воротнике его рубашки, сшитой из простой льняной ткани, не было кружев, что придавало ему еще более строгий и недоступный вид.
Фелисити неожиданно пожалела, что пришла сюда. Она ничего не добьется от этого человека, лишь будет чувствовать себя неловко. Кроме того, она сама и ее отец могут оказаться в еще более тяжелом положении, если такое вообще возможно.
— Я вас слушаю, мадемуазель Лафарг.
— Как вы, наверное, догадались, полковник, — проговорила Фелисити глухим голосом, умоляюще сцепив руки, — я пришла к вам из-за отца. Он, как и все остальные, арестован совершенно несправедливо. Этому нет никакого оправдания.
— Вы утверждаете, что ваш отец и другие арестованные невиновны в заговоре против испанской короны? — Несмотря на брошенное девушкой обвинение, вопрос прозвучал абсолютно бесстрастно.
— Как они могли организовать заговор, если наместник короля даже не приступил к управлению колонией? Франция отказалась от нее, а Испания еще не заявила на нее своих прав.
— Это не так. После подписания договора в Фонтенбло сюда прибыл испанский губернатор. И если Уллоа не стал предъявлять верительных грамот, то поступил так только потому, что хотел избежать новых проявлений недружественных чувств со стороны населения. Однако никто из людей, устраивавших шествия и выкрикивавших возмутительные призывы, не сомневался в том, что Луизиана стала частью испанских владений. Следовательно, их поступки свидетельствуют об их виновности.
— Я придерживаюсь другого мнения, — возразила Фелисити. — Но даже если все именно так, как вы утверждаете, почему арестовали именно их, а не других? Почему бы тогда не взять под стражу всех взрослых жителей колонии, каждого, кто говорил, пусть даже шепотом, или хотя бы осмелился подумать о том, что здесь можно управлять самим, а не подчиняться королю, которому нет дела до нашего блага и который находится за несколько тысяч миль отсюда? Если это, по-вашему, заговор, тогда почти все население колонии окажется одинаково виновным. Вы поступили подло, арестовав всего несколько человек за преступление, в котором повинны очень многие.
— На свете есть немало убийц, однако в тюрьму попадают те, кого застали на месте преступления или чью вину можно как-нибудь доказать.
— Мой отец не убийца! Он купец. Он торгует шелковыми и хлопковыми тканями и на досуге любит размышлять над идеями и идеалами. А это вовсе не значит, что его можно бросить за решетку. Вы поступили так только ради мелочной мести!
Маккормак поднялся, оттолкнул назад стул и, обойдя вокруг стола, встал рядом с девушкой.
— Полагаю, мадемуазель, — произнес он с мрачным любопытством, — мы наконец добрались до сути дела?
Фелисити с трудом подавила желание отодвинуться.
— Да, мне тоже так кажется. Вы один из старших офицеров в окружении О'Райли. Вы сочли оскорбительным то традиционное выражение презрения, которое получили от слуги моего отца в тот день, когда демонстрировали свою силу на улицах города. А потом, во время танцев…
— Это оскорбление, если не ошибаюсь, мне нанесли с вашей легкой руки, не так ли, мадемуазель?
Фелисити от досады прикусила губу. Она вдруг почувствовала какой-то странный стыд, незнакомый ей раньше и заставивший ее покраснеть. Ей хотелось оправдаться в надежде, что это поможет облегчить участь отца, и в то же время она опасалась навредить Валькуру, справедливо полагая, что он, несмотря на то что его сейчас нет в городе, может попасть в руки испанцев, если О'Райли захочет допросить его более основательно насчет его политических убеждений.
— Ведь это сделали вы, правда? — снова спросил полковник, приподняв бровь.
— Да, я. — Фелисити смотрела теперь на пейзаж долины Луары, написанный маслом в темных тонах, висящий на стене позади Маккормака.
— Я тогда удивился, почему ваш брат, который находился поблизости, не попытался вас остановить. Может, он тоже поддерживает ваши мятежные устремления?
Беседа принимала опасный оборот.
— Он вряд ли думает о чем-либо, кроме преимущества одного сорта нюхательного табака перед остальными, и о других подобных вещах. Тогда ему скорее всего просто не захотелось вмешиваться, и все. Вы ведь сами имели удовольствие разговаривать с ним, когда его задержали, и наверняка убедились в том, что он никакой не революционер, иначе вы бы не разрешили отпустить его.
— Я не подписывал никакого разрешения.
— Но кто-то должен был его подписать?
Полковник вплотную приблизился к столу, скрестив руки на груди.
— Я об этом ничего не знаю. — Его голос сразу сделался строже.
— О чем вы говорите? Он что, сбежал? — Фелисити смотрела на него, широко открыв глаза, стараясь понять, куда он клонит и как это может отразиться на судьбе ее отца.
— Похоже, он просто вышел и исчез, пока охранники сражались с женщинами, которые буквально осадили казармы в надежде узнать что-нибудь о судьбе своих мужей. А почему дверь оказалась незапертой, это еще предстоит выяснить.
— Если такое случилось однажды, это может повториться снова, — нерешительно предположила Фелисити.
— Вы ошибаетесь. Теперь казармы охраняют специально подобранные люди, самые надежные из моей роты.
— О да, — воскликнула девушка с отчаянным безрассудством, — чтобы больше никому не удалось спастись! Все эти адвокаты, плантаторы и торговцы должны страдать в назидание всем нам! Иначе ни вы, ни О'Райли просто не успокоитесь.
— Приказ найти и наказать зачинщиков восстания отдал сам король Карлос. Так что мы с генерал-губернатором арестовали этих несчастных не по собственной злой воле. Я только выполнил приказ моего прямого начальника, который, в свою очередь, получил письменные распоряжения из Испании.
— Распоряжения, — с презрением проговорила Фелисити, — оправдание для тех, кто руководил этим делом, понимая, что поступает несправедливо. Неужели вы в самом деле надеетесь, что я с вами соглашусь?
— Но такова правда.
Напряжение, тревога и бессильная злоба, накопившиеся в душе Фелисити за последние дни, заставили ее позабыть об осторожности.
— Что вы понимаете о правде, вы, наемный вояка, привыкший к обтекаемым ответам, помогающим вам забыть об ответственности, обрекая людей на смерть?
— Вы считаете, я лгу?
Взгляд Маккормака сделался мрачным, хотя в голосе его по-прежнему звучали металлические нотки. Фелисити решила, что зашла слишком далеко. Она опустила ресницы и закрыла лицо ладонью.
— Я сама не знаю, что говорю. Просто… Все случилось так быстро, и я очень переживаю за отца. Почему? Почему обязательно он? За что он должен страдать? Он не фанатик, не мятежник. Я всегда знала его как мирного, тихого человека. Он любит читать, увлекается различными идеями, но он не собирался устраивать революцию.
— Иногда именно такие люди становятся наиболее опасными. — Теперь полковник Маккормак, казалось, говорил мягче. — Не надо отчаиваться, мадемуазель. Тех, кто содержится под арестом, будут судить в соответствии с их поступками. Если ваш отец действительно не виновен, как вы утверждаете, это найдет свое отражение в приговоре. Его могут оправдать, или ему придется провести в тюрьме всего несколько лет.
— Несколько лет в тюрьме и конфискация всего имущества, всего того, что ему удалось нажить! Значит, я должна уповать на эту маленькую милость? Если от нее так много зависит, можно узнать, кто возьмет на себя роль судьи, в руках которого будет находиться жизнь моего отца?
Полковник впервые отвел глаза в сторону. Черты его лица сделались жесткими.
— Его будут судить несколько судей в присутствии генерал-губернатора и нескольких старших офицеров.
— Не сомневаюсь, это будут испанские судьи и испанские офицеры. — Фелисити горько улыбнулась. — Вы тоже будете среди них, полковник?
— Да. Это мой долг.
— И что же нужно для того, — спросила она, тяжело вздохнув, — чтобы моего отца судили справедливо и беспристрастно и чтобы приговор был как можно более мягким?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52