— Я еще никогда не чувствовал себя таким счастливым, как в тот момент, когда увидел вас целой и невредимой; вы должны верить моим словам, мадемуазель!
— Ладно, пусть будет по-вашему, только я так и не могу понять, почему вы здесь очутились. — Выяснив причины, побудившие Баста стать пиратом, она могла бы узнать правду о Моргане, по крайней мере часть ее.
— Как вам сказать? — вздохнул испанец, глядя вдаль. — Вы можете назвать это… порывом, если пожелаете… необходимостью. А теперь, простите, мне пора заняться делом.
Фелисити с недоумением смотрела ему вслед. Напряжение, с каким он держался, его уклончивые ответы вызвали у нее чувство тревоги. Может, он сожалел, что она так быстро вновь оказалась под покровительством Моргана? Однако она сомневалась, что настоящая причина кроется именно в этом, поскольку вся команда знала, как она оказалась в таком положении; подобные вещи просто невозможно скрыть на маленьком корабле. Если Баст на самом деле разумный человек, он не станет ее ни в чем обвинять. Или он огорчился, увидев ее в мужском костюме? Хотя в глубине его горячих глаз она заметила все тот же восхищенный блеск, как и во время их встречи в Новом Орлеане. Что стало причиной столь разительной перемены? Связано ли это как-нибудь с ее положением на борту «Черного жеребца» или с его собственным?
Разговаривая с Бастом, Фелисити заметила британского моряка, слонявшегося неподалеку от них. Теперь он не торопясь приближался с противоположной стороны, искоса поглядывая на нее хитрыми глазами. Фелисити подумала, что, наверное, допустила ошибку, позволив себе общаться с другим мужчиной, кроме Моргана. Возможно, теперь у пиратов появится надежда, что она предоставляет такие привилегии не только ему одному.
Придав лицу холодное выражение, она опустила взгляд на страницы книги, которую держала на коленях. Вскоре матрос удалился.
Однако этим дело не кончилось. В тот же день, вечером, когда солнце медленно опускалось за горизонт и надвигались сумерки, несшие с собой призрачный лавандовый свет и приятную прохладу, Фелисити поднималась по главному трапу на мостик, откуда можно было попасть на верхнюю палубу. Неожиданно она остановилась, услышав голоса матросов, затянувших веселую песню. В роли запевалы выступал один французский бродяга, а двусмысленные непристойные слова посвящались милой хромой девушке, отправившейся на базар с маленькой прелестной корзинкой. По дороге, как говорилось в песне, ей попался матрос, вызвавшийся проводить девушку, который, воспользовавшись случаем, наполнил заодно ее «корзинку».
— В пуху перины бросив якорь, девчонкин фартук он в рифы взял, — старательно выводил пират, когда стихал дружный хор, повторявший слова припева, — потом, задрав повыше юбки, он нижний парус приподнял…
— Потом с поднятой кверху стеньгой за дело взялся парень наш!
Похоже, ей не следовало показываться на глаза, пока матросы наверху не пропоют все куплеты этой непристойной песни. Фелисити ждала, ощущая неловкость и в то же время испытывая любопытство.
Позади раздались шаркающие шаги. Обернувшись, она увидела в полумраке матроса с рублеными чертами лица, поднимавшегося по главному трапу. Приблизившись, он окинул ее взглядом с ног до головы и неприятно улыбнулся.
— Надо же, смотрите, кто к нам пришел.
Оставаться здесь было неразумно, особенно сейчас. Молча повернувшись, Фелисити стала подниматься по шатким сходням.
Протянув руку, матрос ухватил ее за локоть.
— Куда ты так спешишь? Подожди малость. Я сумею тебя развлечь, даю слово; моя стеньга
давно соскучилась без дела.
— Пусти меня, или тебе будет плохо, — отрывисто бросила Фелисити и, вырвав руку, стала карабкаться наверх.
— Не так быстро, — глумливо проговорил матрос, взяв ее за пояс бриджей. — Я знаю одно местечко в трюме. Там лежит тюк шелка, так что твоей спинке будет очень приятно, когда я буду наполнять твою прелестную корзиночку.
— Пусти! — Фелисити обеими руками вцепилась в поручни сходней и, стремительно обернувшись, с силой ударила матроса ногой в живот.
Тот разжал пальцы, и девушка рванулась вперед, но он успел вцепиться ей в лодыжку. Преодолев разделявшие их несколько ступенек, он перехватил ее ногу повыше.
— Убирайся, грязная каналья! — закричала Фелисити, вложив в новый удар всю тяжесть тела и отбросив матроса к стене в узком проходе.
Пират зарычал от боли и бессильной злобы, однако не отпустил жертву.
Наверху кто-то со скрежетом выхватил из ножен шпагу. Вскинув голову, матрос тут же побледнел как полотно. Обернувшись, Фелисити увидела Моргана, возвышавшегося над ними, придерживая одной рукой распахнутую дверь, а другой сжимая шпагу.
— Не могу ли я тебе помочь, дорогая? — спросил он, растягивая слова.
Последующие события развивались с неумолимой и страшной быстротой, делающей их похожими на ночной кошмар. Британца выволокли на палубу и крепко привязали к корабельной оснастке. Морган твердым голосом отдал команду, и вперед выступил дюжий матрос, выполнявший обязанности боцмана. Потом на палубу принесли плеть, «кошку с девятью хвостами», не менее страшную даже без грузиков на концах. С матроса сорвали рубашку, и на его спину посыпались сопровождаемые монотонным счетом удары, число которых, по всей видимости, должно было достигнуть тридцати девяти.
Фелисити наблюдала за зрелищем, пока у нее хватало на это сил. До тех пор, пока британец не начал дергаться и из его горла не стали вырываться сдавленные крики, заставившие замолчать стоявших неподалеку матросов. Даже Валькур, ослабевший, с остекленевшими глазами, передвигавшийся согнувшись и держась за раненый бок, тем не менее тоже решил насладиться спектаклем. Только тогда она повернулась и стала спускаться по трапу с застывшим выражением лица, не останавливаясь, пока за спиной не захлопнулась дверь каюты.
Морган присоединился к ней спустя час. Задержавшись у входа, он пристально посмотрел ей в глаза, когда Фелисити обернулась в его сторону, затем вошел, закрыв за собой дверь.
— Предупреждаю, если ты решил поступить со мной, как с тем матросом, я буду сопротивляться изо всех сил!
— С чего ты взяла, что такое могло прийти мне в голову? — Вытащив шпагу и отбросив ее в сторону, Морган принялся расстегивать рубашку.
— Обычно в подобных случаях виновными считают обе стороны.
Он удивленно приподнял бровь.
— Возможно, так принято у французов. Я же ирландец и не вижу в этом логики.
Ответ пришел в голову сам собой, вместе с ощущением неловкости.
— Люди чаще всего считают, что женщины первыми подстрекают мужчин, подталкивают их на отчаянные поступки, потому что… дразнят их.
— В этом смысле я могу оправдать тебя, не раздумывая ни минуты, милая Фелисити. Такие уловки ты наверняка приберегла для мужчин, которые по каким-либо причинам заслужили твою ненависть.
Фелисити почувствовала облегчение, когда он отвернулся, произнеся эти слова. Стараясь уклониться от разговора на столь опасную тему, она спросила:
— Тогда зачем ты пришел сюда?
— Чтобы следить за тобой.
— Если ты не считаешь меня виноватой, зачем тебе это понадобилось? — настойчиво повторила она довольно резким тоном.
— Наверное, мне следовало лучше охранять тебя. В последние дни я стал исполнять эту мою обязанность спустя рукава, особенно сегодня вечером.
— В этом нет необходимости.
— Вот как? Тогда, значит, этому матросу сегодня напрасно ободрали плеткой спину. — Обернувшись, Морган посмотрел ей в лицо потемневшими от гнева глазами.
Выдержав его взгляд, Фелисити отважилась задать вопрос, не дававший ей покоя.
— Почему, Морган? Зачем нужно так сурово наказывать человека, если ты сам…
— Сурово? Я бы с удовольствием повесил его, как собаку! Только как понимать такое проявление заботы? Мне казалось, ты обрадуешься, увидев его наказание.
— Никогда. — Фелисити стиснула зубы, чтобы сдержать дрожь.
— Почему? Может, ты считаешь себя виноватой, что бы я там ни предполагал?
— Я… я не знаю. — Облизнув пересохшие губы, она подошла ближе. — Мне не следует здесь находиться.
— Само собой. Чтобы избежать подобных случаев, и существует старое правило, запрещающее женщинам выходить в море. Только ты ведь оказалась на судне не по собственной воле, так?
Фелисити молча кивнула, подтверждая его слова.
— А что до остального, разве виновато золото, которое так ярко блестит и которое так приятно держать в руках, в том, что его крадут люди? Или ром, разве он виноват, что некоторые напиваются им до потери чувств? Зачем тогда обвинять женщину, если при виде ее мужчина перестает держать себя в руках и отдается во власть своих самых низменных желаний? Иными словами, это лишь слабое оправдание преступлений, совершенных против женщин за все истекшие века. Я смело могу это утверждать, Фелисити, потому что знаю лучше других.
Она пристально вглядывалась в глубину его глаз, ощущая, как сказанные им слова проливаются на нее, словно целебный бальзам, успокаивающий стремительный водоворот путаных мыслей. Она поняла, что услышала от него извинение за то, как он обошелся с ней раньше. Он также раскрыл перед ней свои будущие намерения, которые она могла проверить, если сама того пожелает, и он наверняка пойдет ей навстречу.
Вскоре они стали готовиться ко сну. Фелисити легла в постель первой, натянув покрывало до самого подбородка. Погасив фонарь, Морган забрался на верхнюю койку. И хотя для человека с его силой подняться туда не составляло никакого труда, дыхание его неожиданно сделалось тяжелым. Они лежали рядом и в то же время порознь, молча вглядываясь в темноту.
16
— Парус! Парус по правому борту!
Этот крик матроса, сидящего почти на самом верху фок-мачты, послышался на рассвете, после того как с начала плавания прошли без малого две бесплодные недели. Взяв подзорную трубу, Морган объявил, что им попался купец-янки из английских колоний в Северной Америке. Его груз, возможно, не представлял особой ценности, однако само судно, аккуратный бриг, безусловно, стоило захватить. Сейчас они двигались параллельным курсом, но бригантина как более быстроходный корабль могла догнать его довольно скоро.
Морган отошел от борта и направился вниз, чтобы посоветоваться с капитаном «Черного жеребца». Хотя Жак Бономм не показывался никому на глаза с тех пор, как они вышли в море, только он один мог приказать бригантине вступить в бой и командовать судном во время схватки, будь он пьян или трезв.
Едва Морган ушел с палубы, на полуют неуклюже поднялся Валькур, по-прежнему передвигавшийся держась за бок. Его лицо скривилось в мрачной ухмылке, когда он увидел бриг, на борту которого уже можно было разобрать название «Пруденс». Портом приписки судна был Бостон. Неожиданно Валькур пронзительно крикнул:
— Распустить все паруса! Идем на сближение!
После минутного замешательства матросы бросились выполнять команду. «Черный жеребец» помчался вперед, словно расправивший крылья Пегас.
Большинство торговых судов с широким корпусом строилось с расчетом, чтобы брать на борт как можно больше груза при малочисленном экипаже. Создатели таких кораблей в первую очередь заботились об их устойчивости, и лишь потом — о скорости; на них не предусматривалось наличие тяжелого вооружения, занимавшего слишком много драгоценного места. Такими судами, как правило, владели несколько состоятельных людей, финансировавших на паях их рейсы и соответственно деливших между собой риск и вырученную прибыль. Капитаны и команды получали лишь малую толику доходов от перевозимого груза, матросам платили мизерное вознаграждение, а капитанам предоставляли в трюмах совсем мало места для их собственных товаров. Поэтому они не выказывали особого желания защищать судно и находящийся на борту груз. По этой причине купцы всегда считались легкой добычей, захват которой не требовал напряженной борьбы, а скорее походил на ловлю рыбы в кошельке невода.
Бригантина быстро приближалась к цели. Пираты, готовые спуститься по выбленкам на небольшое судно, держали в руках абордажные крючья. Полоса воды между кораблями сужалась, пока матросы «Черного жеребца» не заметили наконец, что на борту брига поднялась суматоха.
Неожиданно вверху показался клуб дыма, и грохот пушечного выстрела эхом отразился от палубы бригантины. Матросы тут же попрятались кто куда. Один из пиратов прокричал:
— Дьявольщина! Они неплохо стреляют!
Не столь нетерпеливый капитан наверняка бы заметил легкие пушки на борту брига, чей огонь на таком близком расстоянии оказался губительным. Несколько пиратов уже корчились от боли на палубе, оставляя кровавые пятна на выскобленных пемзой досках настила. Валькур, похоже, не обращал на это внимания. Задумав приблизиться к купцу бортом, он стоял, держась за раненый живот, вывернув губы так, что обнажились зубы. Стоявший рядом рулевой смотрел на него напряженным взглядом, однако продолжал удерживать судно на прежнем курсе.
С брига раздался новый залп фальконетов и миньонов . Картечь рвала такелаж бригантины. Потом купец неожиданно перерезал ей курс. На носу ударила пушка потяжелее, и дымящее двенадцатифунтовое ядро снесло брам-стеньги «Черного жеребца». Белые паруса медленно опали и повисли на реях, едва не касаясь палубы. От сильного удара корабль накренился, и Валькур, споткнувшись, упал на колени.
— Лево на борт! Рулевой, лево на борт, во имя Всевышнего! — послышалась громкая и четкая команда. Морган, бегом поднявшись на палубу и мгновенно разобравшись что к чему, окинул судно тяжелым взглядом.
— По местам, парни, — прокричал он, — не унывать!
Бригантина получила новое ядро, прежде чем они успели развернуться и дать ответный залп. На борту вспыхнул огонь, в воздух взлетели водяные брызги и дубовые щепки. Послышались крики бьющихся в предсмертных судорогах людей. В бортовом ограждении на носу появилась широкая дыра. Черный едкий дым застилал море, окружал их со всех сторон, попадал в легкие, вызывая кашель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52