Это очень неприятно, когда тебе дают их против твоей воли. А в таком состоянии женщина полностью теряет над собой контроль. Пока она без сознания, с ней можно делать все, что угодно. — Перли опять улыбнулась. — У меня никогда не было наркотиков, но я знаю, где их можно достать.Сирена испугалась не на шутку. Неужели у нее совсем не оставалось выбора?— У меня бы все равно ничего не получилось, даже если бы я все-таки заставила себя. У меня ничего нет, кроме этого платья. Не думаю, что этим привередливым старателям понравится видеть меня каждый день в одном и том же наряде.— Ты права, — согласилась Перли, окинув взглядом костюм Сирены. — Я дам тебе что-нибудь из моих вещей. Тебе они подойдут. Конечно, кое-что придется перешить. А может быть, посмотришь в своем саквояже? Я могу его принести.— В моем саквояже? — переспросила Сирена. Ей показалось, что она ослышалась. Она уже почти забыла о нем.Перли взяла другой бокал и посмотрела на Сирену с недоброй усмешкой.— Вард, этот дьявол, спрятал его в кладовой. Не знаю только почему. Наверное, хотел одеть или раздеть тебя на свой вкус.— Так он здесь уже давно?— Его привезли следом за вами. На другой день. Тебе его принести?— Да, — кивнула Сирена.— Хорошо. Я пошлю за ним. Спускайся, когда будешь готова. Я скажу, чтобы тебе отнесли поесть. — Перли подняла бокал и сделала глоток. — Надеюсь, ты будешь готова к концу представления?Вещи, лежавшие в саквояже, оказались в полном беспорядке. В них явно кто-то рылся. Сирену нисколько не удивила пропажа денег и еды. Вынимая платья одно за другим, она пыталась кое-как их расправить. С тех пор как она видела их в последний раз, они показались ей странными, безнадежно устаревшими, как будто с тех пор прошли годы. Годы, за которые она из девочки превратилась в женщину.Только одна вещь, казалось, не изменилась — шелковое платье матери. Сирена осторожно вынула его из саквояжа и разложила на кровати. Потом она нашла свой медальон и золотые серьги с жемчугом. И наконец веер. Эти вещи стали ей особенно дороги теперь, когда она почти все потеряла. То, что она вновь получила их именно сейчас, вызвало у нее чувство какого-то удовлетворения, словно она сама тоже потерялась вместе с этими вещами.Как Вард посмел прятать их от нее? Неважно, какой бы жалкой она ни выглядела в этих нарядах, он не имел права так поступать. Он слишком много на себя взял. Держал ее у себя, распоряжаясь, как ей одеваться, что делать. Так что, может, это даже и хорошо, что она вырвалась из-под его опеки?Что стоило ему просто объяснить ей, что она ему надоела, вместо того чтобы отдавать ее Перли? А мог ли он вообще сам оставить ее Перли, чтобы она стала работать в «Эльдорадо»? Что, если он не хотел надолго терять ее из виду, хотя уже устал от нее? Очень мило!Как она не догадалась вчера в горах, что их отношениям настал конец? Он так странно вел себя. Все время о чем-то думал, наверное, об этом. Но почему же он тогда ничего не сказал? Удивительно. Ей казалось, что Вард все-таки не способен так поступить.В эту минуту дверь распахнулась, и в гостиную вошла Перли. Увидев ее, Сирена очнулась от; своих мыслей, встала и быстро прошла в спальню. Перли направилась следом, держа в руке платье кричащей желто-зеленой расцветки, усыпанное блестками. На ее крашеных губах играла ухмылка.— Тебе уже принесли твой саквояж?— Принесли.— Я решила, что ты до сих пор не выбрала, что надеть, раз ты так долго возишься. Я принесла тебе вот это. Так, на всякий случай.— Очень мило с твоей стороны, ты так обо мне заботишься. — Сирена скривила губы и взяла платье. Декольте оказалось просто невероятных размеров. Юбки едва достигали колен. Под него нельзя было надеть ни корсет, ни панталоны. Сама Перли носила платье точно такого же фасона, только голубого цвета, с вышитыми изображениями марабу вместо блесток.— Оно, может, не очень тебе подойдет, но это только на один вечер, — начала Перли, — я переговорила с Тимоти, нашим пианистом. Он объявит твой сольный номер в честь этого события. Придумай что-нибудь необычное. Только не забудь предупредить Тимоти. Он подберет музыку к чему угодно.— Соло? Нет! — испугалась Сирена.— Почему? — спросила Перли, наградив девушку презрительной улыбкой.— Я не могу. У меня нет таких способностей, даже если мне придется ломать голову всю ночь.— Никто из наших девочек не отличается особыми способностями, однако все они справляются. Тебе нужно только издать несколько громких звуков под музыку, пару раз улыбнуться и подмигивать всем подряд. Главное, больше двигайся по сцене и показывай мужчинам все, что они хотят увидеть.— Я не могу, — Сирена еще пыталась сдерживаться, но ей стало уже совсем плохо.— Справишься. — Перли повернулась к двери. — Тебе придется постараться.Сирена стояла посреди комнаты, глядя на отвратительное платье, которое принесла Перли. Она прекрасно понимала, что задумала эта женщина. Ей захотелось унизить ее, а заодно и представить публике как одну из тех, кто, возможно, вскоре окажется в ее публичном доме. Сирене уже приходилось видеть уличных девиц, то, как они заигрывают с мужчинами, нагибаются так, чтобы те увидели их грудь, как задирают юбки, словно это получилось нечаянно. Многие пытались изображать парижский канкан. Одна девушка даже рискнула выступить в подлинно французском стиле, появившись на сцене почти голой. Старатели просто обезумели. Действо продолжалось несколько ночей подряд, пока визит шерифа не положил конец ее актерской карьере.Сирена резким движением отбросила платье. Оно упало на кровать, а потом очутилось на полу. Она не станет этого делать. Она не покажется публике в этом омерзительном наряде. Уж лучше выходить на сцену в корсете и в панталонах, как та певица, о которой она вспомнила. Она не будет выставлять напоказ тело. Если ей придется изображать из себя дуру, совсем не обязательно делать это в таком ужасном платье.Поджав губы, Сирена вернулась в спальню. Внезапно ее осенило. Широко раскрыв глаза, она посмотрела на платье матери. Одно время, когда дела у них шли хорошо, мать заставляла ее заниматься пением под аккомпанемент пианино. В роли учителя выступала сама миссис Уолш. Мать Сирены высоко оценила преимущества сочетания французского образования с английским. Она постаралась передать дочери все, что знала сама, в том числе привить ей любовь к музыке. Вдвоем они иногда устраивали концерты для отца. Одетая в шелковое платье, перешитое из материнского, Сирена, с завязанными ленточкой волосами и сложенными на груди руками, пела отцу старые песни Юга. Это было очень давно, конечно. Но то, что нравилось ее отцу, то, с небольшими изменениями, может понравиться и другим мужчинам. И она вполне могла попытать счастья.
Немного погодя Сирена спустилась в салун в платье матери, надеясь, что его мягкие нежные краски придутся по вкусу посетителям. Отовсюду доносилась мужская ругань, звон бокалов, стук пивных кружек, сквозь эти звуки пробивалась громкая музыка пианино. В воздухе висел голубой дым сигар и коричневых самокруток. Запах табака смешивался с терпким ароматом эля и отвратительной вонью потных, давно не мытых тел. Те мужчины, которые не играли в карты, раскачивались на стульях, смеялись, подзывали проходящих мимо девушек, хватая их за руки и бедра.Сирена прикоснулась к нитке жемчуга на шее. Как можно привлечь внимание грубой толпы в такой шумной обстановке столь невинным одеянием, если этих людей не удивляли даже вульгарные, кричащие платья девчонок из публичного дома?А если они ее не заметят? Им всегда хочется чего-то громкого, быстрого и зажигательного. Если она их разочарует, то от них можно ожидать чего угодно. Сирена слышала, что в неудачливых певцов и актеров швыряли тухлыми яйцами и гнилыми помидорами. Петь ради того, чтобы заработать ужин, — это одно, но получить ужином по голове — совсем другое. Кроме того, ее корсет, достаточно широкий в талии, как того требовала мода, и с достаточно низким декольте, так тесно сжимал грудь, что ей было трудно дышать, не говоря уже о пении.Но отступать было поздно. Мужчины в баре уже оборачивались и смотрели в ее сторону. Ей не оставалось ничего другого, как пройти в зал.Спустившись по лестнице, девушка остановилась. Перли куда-то пропала, и Сирена не знала точно, что ей нужно делать. Ей на глаза попался Отто Бруин. Он перестал подпирать стену и направился к Сирене. Положив огромную руку на колонну и приняв позу, свидетельствующую, судя по всему, о добродушном настроении, он, осклабившись, промычал:— Ну, разве эта детка не хороша сегодня?— Спасибо, — ответила Сирена холодно, даже не удостоив его взглядом.Он дотронулся пальцем до рукава ее платья и проговорил, указав наверх, в сторону комнат Варда:— Вам понравится у нас гораздо больше, чем все время сидеть одной и не видеть никаких развлечений.— Я рада, что ты так обо мне заботишься. Но я не вижу в этом разницы.С этими словами Сирена направилась к бару, проходя мимо столиков так, чтобы не задеть кого-нибудь ненароком. Двигаясь мимо удивленных старателей, она опять посмотрела на Отто. Его взгляд казался неприятным, даже отталкивающим, и Сирена отвернулась.Чтобы не столкнуться с поднимающимся из-за стола мужчиной, Сирене пришлось отступить назад. Перед ней стоял высокий худощавый человек лет тридцати, одетый в серый костюм с кожаными заплатами на рукавах. На его тощем лице застыла кривая улыбка, казавшаяся нарисованной. В одной руке он держал бутылку, в другой бокал.— Извините, — сказала Сирена, — я вас не заметила.— Это мне надо извиняться, я-то давно вас заметил.Глядя на его восхищенное лицо, Сирена смутилась. Еще раз извинившись, она проскользнула мимо и направилась дальше.Сцена в «Эльдорадо» находилась прямо за баром и казалась не очень большой. По краям висели красные бархатные занавески с золотой бахромой. На сцене стояли керосиновые фонари. В перерывах между номерами занавес с шумом раздвигался, и перед посетителями открывался пейзаж белых заснеженных гор. Пианино стояло перед сценой, так что и Тимоти мог видеть, что на ней происходило. Тапер, ирландец по происхождению, обладал неплохим тенором. Он пел в перерывах между выступлениями актеров и объявлял номера. Ему было под пятьдесят, нос у него был сломан, один глаз почти не открывался, и ему страшно нравилось теплое пиво. Шумливый и заводной, он любил музыку и женщин, необязательно в этом порядке.— Вы сегодня отлично выглядите, мисс Сирена, — поприветствовал он девушку, не отрываясь от польки, которую барабанил на протяжении вот уже получаса. — Как хорошо, что вы к нам сюда спустились.Он подмигнул ей и осклабился, будто от хорошей шутки.— Спасибо, Тимоти, — сказала Сирена с вымученной улыбкой. — Перли говорила вам, что я сегодня буду петь?— Говорила, милая.— Я придумала, что мне исполнить.Услышав предложение Сирены, Тимоти опешил.— Вы точно будете это петь? Вы очень рискуете, вам это известно?— Кто это тут рискует? — раздался сзади чей-то голос.Девушка говорила с очаровательным акцентом. Приблизившись к таперу, она с подчеркнутой фамильярностью положила руку на плечо Тимоти. Ее звали Испаночка Конни, она была звездой ночного шоу в «Эльдорадо». Сирена не раз видела ее представления. Конни танцевала с жаром и неистовством. Она мало общалась с другими девицами, предпочитая держаться в стороне, потому что уже давно не ладила с ними. Носила Конни довольно простой костюм: узкое платье из черного бархата с широкой круглой юбкой. Подол платья с одной стороны приподнимался, открывая несколько нижних юбок из алой материи в складку и поразительно длинные ноги в черных чулках. Распущенные волосы покрывали плечи, словно черное облако. Темные глаза были окаймлены блестящими черными ресницами, над которыми поднимались черные дуги бровей. В ушах у девушки сверкали золотые серьги, а губы были ярко накрашены кармином. Дикая красота и буйные манеры сделали ее любимицей золотоискателей. Это позволяло ей выбирать мужчин, которые нравились ей самой, не опасаясь потерять место, в чем заключалось ее преимущество перед остальными. Конни отличалась капризной разборчивостью во вкусах, но ей никто не отваживался перечить, так же как очень немногие из работавших с ней девушек осмеливались посягать на ее привилегии.Тимоти глянул через плечо на Испаночку Конни.— Сирена думает, что стоит ей помахать веером, спеть пару старинных баллад — и парни будут довольны.Испанка окинула Сирену долгим пристальным взглядом, рассматривая ее блестящие темные локоны, рассыпавшиеся по плечам, ее необычное платье. Потом, словно не замечая девушку, она проговорила, обращаясь к таперу:— Так ты думаешь, не будут?— Сомневаюсь. Но дело не в этом. Перли сказала, что она покажет что-нибудь веселое, попрыгает по сцене, пусть все посмотрят на ее прелести. Если Сирена станет ей противиться, я просто не знаю, что может сделать Перли.— Ох-ох-ох! А что она сама умеет, эта Перли? Что она вообще понимает? Она хотела бы, чтобы и я одевалась, как другие, хихикала, как все, корчила из себя дурочку, как остальные, и бегала между столиками. Она считает себя единственной, кому здесь позволено не быть идиоткой.— Знаешь, мужчинам очень нравятся павлины, которые распускают перья на своих милых попках.— Какая разница, — оборвала его Испаночка Конни.— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.— Понимаю, но что нам делать с Сиреной?Тимоти доиграл наконец бесконечную польку и сложил руки на коленях.— Не знаю, — сказала Конни, склонив голову. — Она кажется такой красивой, чистой и женственной.— Прямо как настоящая, — кивнул Тимоти.— Точно. Такая, которой мужчина отдаст все, только чтобы назвать ее своей. Не только потому, что на нее приятно смотреть, ты понимаешь, она остается в памяти; воплощенное желание. Она навевает воспоминания.— Но, Конни, милая, мужчины приходят сюда, чтобы забыться, а не вспоминать о прошлом.— Им придется подумать о нем. Мы притушим свет. На сцене надо оставить лишь несколько свечей. Ты будешь играть тихо и нежно, чтобы было приятно слушать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53