До полного остывания воды в такой ванне могли вымыться человек десять. Во время войны оказаться даже десятым в очереди на ванну было неслыханной роскошью.
— Я буду рад заняться слугами и заставить их поторопиться, сэр, — сказал Диего.
Мысль о том, что Диего будет поторапливать Сьюзен, слегка встревожила его, но только слегка, потому что он был совсем сонный.
— Не надо, — сказал Кон, преодолевая усталость, — В этом нет необходимости. Экономка держит ситуацию под контролем.
— Это миссис Карслейк? Какая она из себя, сэр?
— Молодая, — сказал он, прохаживаясь по комнате, чтобы разогнать сон. — И, несмотря на «миссис», незамужняя.
— Хорошенькая? — спросил Рейс, расправляя плечи.
— Это зависит от вкуса, — сказал Кон, с трудом подавляя желание издать предостерегающее рычание. — Но предупреждаю, обращаться с ней надо как с леди, потому что она и есть леди. Она дочь местного помещика.
Не было необходимости объяснять сложные подробности происхождения Сьюзен.
Обращаясь к обоим мужчинам, он добавил:
— Если она будет задавать вопросы обо мне, не говорите ей ничего.
У Диего дрогнули брови, на физиономии Рейса промелькнула озорная улыбка.
Пропади все пропадом. Какой смысл скрывать от них это?
— Много лет тому назад я знал ее, и она может проявить любопытство. Важно другое: в этих местах практически все связано с контрабандистами, но мы пока будем делать вид, что ничего не замечаем.
— Хотя на самом деле это происходит, — сказал Рейс. — Отсюда и нехватка слуг в доме и лошадей на конюшне. Захватывающая ситуация.
— Помни, Рейс, мы до поры до времени слепы, глухи и очень-очень глупы.
Рейс шутливо отсалютовал ему:
— Будет исполнено, сэр.
Кон резко повернулся и увидел Сьюзен, направляющуюся к нему. Он не сдержался и пристально уставился на нее. Его не удивило, когда он увидел ее в мужской одежде, хотя никогда прежде не видел ее в подобном одеянии. Но, увидев ее в скучной униформе экономки, он был ошеломлен.
Более того, он был оскорблен. Он готов был содрать с нее безобразный чепец и кружевную косынку. И приказать ей никогда не носить одежду темно-серого цвета, который лишал ее лицо всех его красок. Эта одежда портила ее красоту, что, казалось бы, было совершенно невозможно.
Придя в себя, он представил ее другу. Заметив попытку Рейса пофлиртовать с ней, он с удовольствием услышал, как она ледяным тоном отшила его.
Хорошо.
Боже милосердный, неужели он способен опуститься до ревности?
— Мы приготовили простой ужин для всех вас, милорд. Где вам будет угодно поужинать? — спросила она Кона.
Диего обычно ел вместе со слугами, но сегодня Кону не хотелось, чтобы он заметил какие-нибудь действия контрабандистов. Они имели обыкновение охранять свои тайны с помощью ножа.
— В порядке исключения накройте ужин в столовой для завтраков, пожалуйста.
Она кивнула:
— Если вы помните, где она находится, милорд, то проводите туда своих гостей, а я прикажу, чтобы подавали ужин.
Она снова исчезла, и больше той ночью Кон ее не видел. Две служанки принесли суп, хлеб, сыр и пирог с изюмом и накрыли ужин. По просьбе гостей они принесли эль. Одна из них была не первой молодости и некрасивая, другая — молодая, тощая и редкозубая. Интересно, подумал Кон, уж не считает ли Сьюзен его и его людей мерзкими соблазнителями и не подобрала ли она для них специально самых некрасивых служанок?
Когда они поели, он повел Рейса и Диего вверх по лестнице, где уже была готова полная дымящейся воды ванна. К тому времени он настолько устал, что даже желание купаться прошло, но с тех пор, как он вернулся домой после Ватерлоо, он старался никогда не ложиться спать грязным. Содрав с себя одежду, он уселся в деревянную лохань, быстро вымылся и, с трудом дотащившись до постели, заснул почти сразу же, как только принял горизонтальное положение.
Глава 4
Его разбудил дневной свет. Перед сном он забыл задернуть шторы. Проснуться утром под пение птиц — по-настоящему английское пробуждение, которое он все еще с удовольствием смаковал каждый божий день. Он любил Англию со страстью, которая накопилась за все те дни, когда его одолевали мысли о быстротечности жизни и о поражении Англии.
Однако Англию, которую он любил, олицетворяли пологие холмы Суссекса, тишина и покой Сомерфорд-Корта и пасторальные пейзажи Хоук-ин-зе-Вейла. Этот дурацкий дом на покрытом вереском мысу, облюбованном сумасшедшими и преступниками, к ней не имел никакого отношения.
Он встал с постели, скорчил гримасу в ответ на ухмылки драконов и, подойдя голым к небольшому окну, выглянул в сад, за которым скрывался раскинувшийся на многие мили пейзаж сельской Англии. Сад был окружен темными каменными стенами. Хорошо еще, что стены были увиты плющом, а в саду даже росли деревья. Однако они были какими-то чахлыми, и его не покидало неприятное ощущение замкнутого пространства.
Такое ощущение, возможно, подходило бы для монастыря, но ведь он-то не имел намерения отречься от мира. Или имел? Не было ли его бегство из Хоук-ин-зе-Вейла и от своего друга в некотором роде актом самоотречения?
Ну по крайней мере птицы здесь были. Пение птиц ему не приснилось, и он увидел, как с дерева на плющ перелетел воробей, а над крышей взмыли стрижи. Вот послышалась трель дрозда и радостное пение малиновки. Может быть, птицы пели о том, что люди недооценивают прелесть маленького садика, окруженного высокими стенами.
Он обратил внимание на то, что дорожки в саду образуют определенный узор Пятиугольник. Оккультный символ. Кон покачал головой. В самом центре пятиугольника располагался фонтан, основанием которого служило скульптурное изображение, похоже, женщины и дракона. Еще одно выразительное свидетельство эксцентричности графа. Одиннадцать лет назад этого фонтана не было и в помине.
Ему почему-то вспомнилось, что имеется еще и камера пыток.
Если признаться откровенно, он предпочел бы не иметь к этому дому отношения, пусть даже здесь ему ничто не угрожает.
Уголком глаза он заметил какое-то движение и увидел, что из-за угла вышла Сьюзен и торопливо пересекла по диагонали внутренний двор. Она все еще была в своем унылом сером платье, которое ему так не понравилось, чепец закрывал ее волосы, но походка была свободной и грациозной.
Одиннадцать лет назад она носила школьную форму, но даже та шла ей гораздо больше, чем платье экономки. Он вспомнил, что ее платья тогда были светлых тонов и она всегда огорчалась, если на них попадали грязь или песок или появлялись зеленые пятна от травы во время их путешествий по окрестностям.
Что делает здесь этот свободолюбивый эльф в своем сером одеянии экономки?
Уж наверняка не ищет возможности соблазнить его. Для этого она надела бы что-нибудь привлекательное.
Она остановилась, внимательно вглядываясь в высокий цветущий куст. Наверное, заметила на нем какое-нибудь интересное насекомое.
Насекомые ее всегда интересовали.
«Что ты имеешь в виду, говоря „всегда“? Ты знал ее всего две недели…»
Но это были не простые две недели. Это была целая жизнь, уложившаяся в четырнадцать дней. Сьюзен любила наблюдать за поведением насекомых, лежа на земле или на песке. Она носила с собой альбом для этюдов и делала их зарисовки, демонстрируя незаурядный талант.
Теперь он наблюдал за ней. Сьюзен выпрямилась, откинула голову и с наслаждением сделала глубокий вдох.
Он сделал вдох вместе с ней и осторожно приоткрыл окно, впуская в комнату душистый воздух, которым дышала она.
Как ни старался он не шуметь, она услышала, насторожилась и взглянула на него.
Кон с трудом поборол желание отступить внутрь комнаты. Подоконник прикрывал его по пояс, так что выглядел он вполне прилично, хотя был голый.
Они встретились взглядами и довольно долго не отводили глаз. Он увидел, что ее губы слегка раскрылись, как будто она хотела что-то сказать или просто вздохнула.
Потом она все-таки отвела взгляд, торопливо пересекла дворик и исчезла.
А он остался стоять у окна, опираясь руками о подоконник и тяжело дыша. Одиннадцать лет он убеждал себя, что все, что между ними было, не имеет значения, что все давным-давно прошло и что ее безжалостные слова, сказанные тогда, убили в нем все теплые чувства к ней, хотя, как ни странно, он всегда знал, что это была ложь.
Ему было тогда пятнадцать, он был ослеплен, нетерпелив и пребывал в смятении…
Иногда они сидели на вересковом мысу и болтали о повседневных вещах, или, лежа рядом на животах, говорили о личных проблемах, или, взявшись за руки, гуляли по берегу, а потом сидели в объятиях друг друга и делились своими мечтами и опасениями.
Ко второй неделе настало полнолуние, и они убежали тайком ночью на берег, чтобы послушать магическую музыку моря, болтая обо всем, что приходило в голову. Он хотел разжечь костер, но она сказала, что этого делать нельзя, потому что его могут принять за световой сигнал контрабандистам.
Она много чего знала о контрабандистах и делилась с ним своими знаниями, а он, романтически настроенный юноша, приходил в восторг от ее рассказов о приключениях фритрейдеров. Потом она призналась в том, что связана с фритрейде-рами кровными узами, что не является дочерью сэра Натани-эла и леди Карслейк, хотя и носит их фамилию. Ее родители — сестра сэра Натаниэла Изабелла и владелец таверны «Георгий и дракон» в деревне Драконова бухта.
Кроме того, Сьюзен рассказала, что ее отец, Мельхиседек Клист, — главарь шайки контрабандистов, так называемый Капитан Дрейк.
Она явно и сама не знала, гордиться ей такими родителями или стыдиться их. Хотя «леди» Бел открыто жила с Мельхиседеком Клистом в Драконовой бухте, они не состояли в браке.
Явная непристойность этой греховной связи приятно щекотала нервы Кона — ведь в Хоук-ин-зе-Вейле никогда ничего подобного не случалось. В целом, однако, такому происхождению, по его мнению, можно было только позавидовать, и в его глазах это придавало Сьюзен еще большую исключительность.
Так как вместе с братом Фредом Кон много времени проводил в деревне, то он принялся выискивать среди жителей Капитана Дрейка. Однако тот ни разу ему не попался, а заходить в таверну «Георгий и дракон» без причины было нельзя.
Тем не менее они отлично проводили время в деревне. Рыбаки, чистившие рыбу или чинившие сети, очень любили поговорить. И ребята с удовольствием слушали рыбацкие были и небылицы, пытаясь угадать, кто из них контрабандист, а кто — нет.
Но если уж говорить правду, контрабандистами были все.
Иногда рыбаки брали их с собой и даже позволяли им вытягивать сети. Фреду нравилось выходить в море на лодке гораздо больше, чем Кону, так что у Кона было время одному побродить по деревне в надежде послушать какие-нибудь секреты контрабандистов.
Глупый мальчишка.
В конце концов он увидел Мэла Клиста, мускулистого мужчину среднего роста с квадратной челюстью и зеленовато-карими, как у Сьюзен, глазами. Его нельзя было назвать красавцем. Это был ширококостный мужчина со сломанным, и, видимо, не один раз, носом, но его можно было без труда представить в роли главаря. Одет он был, как подобает процветающему коммерсанту, каковым и являлся: в визитку и модную касторовую шляпу.
В следующий раз он увидел его вместе с леди Бел, которая была одета элегантно, но несколько вызывающе, чего никогда не позволила бы себе, скажем, леди Карслейк. Ему казалось удивительным, что такая безнравственная женщина — мать Сьюзен, хотя он сразу понял, что она не имеет ничего общего со своими детьми.
Леди Бел вызывала его любопытство, но еще большее любопытство вызывал сам Капитан Дрейк. У него появилась мечта поговорить со своим кумиром.
Его мечта осуществилась, но состоявшийся разговор был далек от того, о котором он мечтал.
Он сидел на каменистом пляже, слушая старого Сима Лоустока, который излагал свою версию убийства дракона первым графом, когда их беседу неожиданно прервали. Его вежливо, но решительно сопроводили в таверну «Георгий и дракон», но не в пивной зал, а в заднюю комнату, обставленную скорее как гостиная джентльмена.
Мэл Клист сидел на софе в костюме джентльмена, а рядом с ним — леди Бел. Кон впервые видел ее вблизи и заметил ее чистую кожу и большие голубые глаза. Обращала на себя внимание ее ярко выраженная сексуальность. Кроме того, ее платье имело слишком глубокое декольте, а шляпку с широкими полями украшало великолепное перо, окрашенное в алый цвет.
Капитан Дрейк и леди Бел восседали на софе, словно король и королева, и Мэл Клист стал говорить о Коне и Сьюзен.
Даже теперь Кон, мужчина, прошедший испытание войной, занервничал, вспомнив об этом разговоре. Или, скорее, судилище.
Нет, Клист не проявил жестокости, тем не менее Кон сразу ощутил всю мощь Капитана Дрейка, прирожденного лидера, а также силу власти человека, от которого зависело благосостояние всех рыбаков на побережье. Если бы он приказал кому-нибудь сбросить Кона с лодки в открытом море, это было бы исполнено беспрекословно.
За последние годы, когда Кону пришлось утверждать собственный авторитет, он не раз обращался к примеру Капитана Дрейка, используя методы прямого предупреждения и скрытой угрозы.
В тот раз это был всего лишь разговор, в ходе которого Мэл признал, что Сьюзен Карслейк его дочь и что она имеет полное право бродить, где ей угодно в этом районе, потому что, будьте уверены, никто не причинит ей никакого вреда. И что такого многообещающего юношу, как Кон Сомерфсрд, несомненно, ждет интересное будущее где-нибудь вдали отсюда, возможно, в армии или в области юриспруденции.
Это было не сказанное впрямую, но облеченное в словесную шелуху, явное предупреждение мужчины мужчине не делать того, что они с Сьюзен сделали на следующий же день.
Кто знает, возможно, именно это предупреждение и заронило мысль об этом в его голову? Его мальчишеское обожание, все его помыслы были чисты в своей основе, но молодое, здоровое тело было нетерпеливо.
Мэл Клист в категорической форме запретил ночные встречи. Он не угрожал, но Кон понял, что, если они с Сьюзен не подчинятся приказу, им обоим придется горько раскаяться в этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42