Он просто воспользовался ее слабостью перед ним, перед воспоминаниями; пробудил пылавшую в ней в юности страсть. Но только бы он не погиб, только бы не погиб!
Прилив, остановись!


Эллисив старалась не думать о Харальде. Но у нее было слишком много досуга и слишком мало дел. А тревога в душе росла.
Она уговаривала себя, что сны бывают обманчивы и что Харальд, наверное, прав, рассчитывая на победу. Однако это не помогало.
Зато благодаря избытку времени она могла подолгу бывать с дочерьми, У нее уже давно не было такой возможности: конунг Харальд и его дела оттеснили все, даже дочерей.
Трехлетняя Ингигерд больше знала нянек, чем мать.
Эллисив попыталась привлечь к себе дочь, но из этого ничего не вышло. Засунув два пальца в рот, Ингигерд капризничала и просилась к Ауд, своей кормилице, которую Эллисив привезла с собой из Норвегии.
С Марией все было иначе, и не только потому, что она была уже взрослая.
Она жила с Эллисив в изгнании, они очень сблизились в те трудные годы.
Мария росла без сверстников, это сделало ее неразговорчивой. Ее друзьями были ветер и море, прибрежные камни, птицы, овцы, любая живая тварь. Она научилась слушать и смотреть, была открытой и доверчивой. Ей было доступно многое, недоступное другим, — она слышала вздохи не обретших покоя мертвецов и духов-покровителей, что незримо сопровождают некоторых людей, ей снились вещие сны, она видела сияние над ракой святого.
С такой открытой душой Мария легко может оказаться жертвой любого злого умысла, часто думала Эллисив.
Но Марию как будто хранили ангелы.
Марии было четырнадцать лет, когда Харальд вдруг обнаружил, что дочь у него красавица. Стройная и светловолосая, она походила на отца, только в лице у нее не было ни высокомерия, ни суровости.
С той поры жизнь Марии изменилась.
Харальд стал посылать за ней, и она, знавшая прежде лишь скалы да море, вскоре освоилась в покоях конунга и подолгу гостила у отца.
Сперва Эллисив радовалась за дочь. Но, когда поняла, что Мария безгранично предана отцу и не видит его пороков, ей стало тревожно. Она-то слишком хорошо знала жестокость Харальда, его себялюбие, его ядовитые насмешки, которыми он любил унижать других.
Однако, судя по всему, Харальд желал Марии только добра — он заботился о дочери так, как не заботился никогда ни о ком. Пообещав Марию в жены Эйстейну Тетереву, а не какому-нибудь чужеземному конунгу, он хотел не только вознаградить преданность своего лендрманна. Это он мог бы сделать и по-другому. Харальду хотелось удержать Марию под своим крылом.
Какое ему было дело до Эллисив, которой было не по душе отдавать дочь за брата Харальдовой наложницы!
И снова у Эллисив сердце болело за дочь: что станет с Марией, если Харальд погибнет?
Но Мария казалась безмятежной, наверное, она и мысли не допускала, что отца может ждать поражение.
В те дни они были неразлучны и говорили о многом. Только разговоров о будущем Эллисив избегала.
Они часто сидели в покоях епископа, занимаясь рукоделием, или бродили по острову.
Кроме церкви и построек, где обитал епископ, на острове находилась еще и усадьба Торфинна ярла, она была расположена между кладбищем и проливом. Усадьба состояла из большой гридницы и примыкавших к ней домов поменьше.
Еще до того, как Харальд отправился в поход, Эллисив представился случай познакомиться с домом ярлов. Их пригласили туда в гости. Суровый и неприхотливый когда-то, Торфинн позаботился, чтобы в преклонные годы у него было удобное жилище. Теплый воздух, идущий из соседнего помещения, где был очаг, обогревал гридницу. Вода шла прямо в дома, неподалеку стояла баня.
На Борге были и другие жилища. Они занимали восточную часть острова, в них жили люди ярла или епископа.
Мария первая заговорила о Харальде и о будущем.
Утром все было окутано туманом. Но в полдень проглянуло солнце.
С утра Мария решила освежить в памяти свои познания: ей захотелось проверить, помнит ли она славянскую грамоту, которой Эллисив обучала ее в отрочестве. Они достали главное сокровище Эллисив, привезенное ею из Киева, — Псалтырь и Четвероевангелие. Обе с радостью убедились, что Мария, как и прежде, бегло читает по-славянски.
Когда туман поредел, они поднялись по длинному склону на самый высокий уступ, нависший над морем.
Сверкающие волны выскальзывали ид тумана, еще не рассеявшегося внизу, они дыбились на отмели и разбивались об отвесную стену уступа. Эллисив и Мария разглядели торговый корабль — он шел с юга, мерно работали весла.
— Они, наверное, знают об отце больше, чем мы, — сказала Мария, показав на корабль.
— Вряд ли, — возразила Эллисив. — Ведь прошло неполных три недели, как он отплыл.
— Ты же знаешь, отец все делает стремительно. — Мария улыбнулась. — Я думаю, мы вот-вот получим от него вести.
Эллисив молчала, ее взгляд был прикован к туману, к волнам у подножия уступа.
— Ты не веришь, что отец победит? — вдруг встревожилась Мария. — Потому ты молчишь?
— На все воля Божья, — нехотя отозвалась Эллисив.
— Ты не должна сомневаться! — с укором сказала Мария. — Только не ты! Ведь ты его знаешь. Пусть сомневаются другие.
Эллисив повернулась к ней.
— А кто сомневается?
— Те, кому снились перед походом дурные сны.
— Я не думала, что ты знаешь об этих снах.
— Ну что ты! Как же я могла не знать о них? Все только об этом и говорили, когда мы покидали Солундир.
Но отец не может потерпеть поражение, он этого не допустит. Я знаю, что не допустит. Он скорее умрет. — Мария запнулась и умолкла, последнее слово как будто повисло в тишине.
Спокойное лицо Марии исказилось, словно от муки, — Эллисив вспомнила: такие лица бывают у воинов, получивших смертельный удар.
Она поняла, что, обронив случайно эти слова, Мария вдруг осознала то, что может произойти.
— Мария…— Эллисив обняла дочь.
— Скажи, что отец не умрет! — Теперь в голосе Марии звучал страх. — Скажи, что этого не случится! Только не говори, что все в воле Божьей.
Эллисив медлила, она с трудом овладела своим голосом:
— Отец все предусмотрел. У него есть основания рассчитывать на победу, если она зависит от человека. Но судьба не всегда в руках человека, и нам остается только молиться за него.
— Так давай молиться. — Голос у Марии снова стал спокойным, но в глазах затаился страх.
С того дня Мария неотступно возвращалась к этому разговору: теперь ей тоже снились зловещие сны.
Сеча, кровь, сражающиеся воины, и среди них как будто ее отец.
Своего жениха, Эйстейна Тетерева, она ни разу не помянула — да и неудивительно, ведь она едва знала его.
Зато битву Мария описывала так живо, что Эллисив становилось жутко. Как можно, не видев ни одной битвы, так точно ее описать?
Вскоре Эллисив уже нигде не находила спасения от терзавшей ее тревоги. Ей не было покоя ни в церкви, ни тем более в гриднице епископа. Она через силу разговаривала с людьми, но еще тяжелее ей было оставаться одной.
Однако она старалась подбадривать Марию.
На третий день после их разговора о смерти Харальда к Боргу пристали два торговых корабля. Мария стала упрашивать мать спуститься с нею на берег, чтобы узнать, нет ли вестей из Англии.
— Если у них есть для нас новости, мы и так их скоро узнаем, — отговаривалась Эллисив.
Но Мария не уступала. И хотя им не пристало проявлять свое нетерпение, Эллисив поддалась на уговоры дочери. Правда, она взяла с собой несколько человек из дружины епископа — сам епископ и двое из его священников уехали на Россей, — так что к пристани отправилась небольшая процессия.
Мария так торопилась, что Эллисив напомнила ей о степенности, которая подобает дочери конунга. Мария остановилась, глаза у нее были какие-то отрешенные.
— Надо спешить! — воскликнула она. — Ты разве не слышишь?
— А что я должна слышать?
— Боевые крики, лязг оружия.
Эллисив пристально посмотрела на дочь. Мария была такой же, как всегда, если не считать этого отрешенного взгляда. Но раз она говорит такое, значит, она не в себе.
— Я ничего не слышу. Осторожней! — прибавила Эллисив. Они спускались к берегу по крутому склону.
Мария продолжала бежать по неровной и узкой тропе, Эллисив старалась поспевать за дочерью. Она боялась, что в таком состоянии Мария может оступиться.
— Отец! — Мария вдруг остановилась как вкопанная.
Этот крик прозвучал, словно мольба о помощи.
Мария пошатнулась, Эллисив поддержала ее.
Но Мария уже сделала шаг и, споткнувшись, покатилась по склону.


Люди входили и уходили, они тихо переговаривались, бросали украдкой взгляды на Марию.
В покоях епископа горел очаг и было нестерпимо жарко.
Мария неподвижно лежала на лавке.
Лицо у нее было залито кровью. Смывать кровь было бесполезно — она все текла и текла. Кровоточили раны, кровь бежала из носа и изо рта.
Одна рука была вывернута.
Но Мария дышала, в горле у нее что-то булькало.
Эллисив, оцепенев, смотрела на кровь.
Падение Марии не казалось особенно опасным. Склон, с которого она скатилась, был не очень высок. Наверное, все не так ужасно, как представляется на первый взгляд.
«Отец!»— крикнула Мария. Что она тогда видела?
Господи! Нет, бесполезно взывать к Богу, если ты пренебрег его волей.
Нужно перевернуть Марию вниз лицом, чтобы кровь изо рта и носа текла свободно.
Эллисив встала и перевернула Марию. Если б она хоть намного владела лекарским искусством!
В покоях было настоящее пекло.
— Кто велел растопить очаг? — сердито спросила она служанку, стоявшую рядом с ней.
— Вы сами так приказали, королева Эллисив.
Дыхание Марии становилось все более затрудненным.
— Королева Эллисив, дозвольте мне подойти! — властно произнес чей-то голос.
Эллисив медленно обернулась.
Это был тот странный священник, который избегал приветствовать ее.
— Где епископ Торольв? — рассеянно спросила она.
— Уехал на Россей. И с ним все священники. Разрешите мне подойти?
Эллисив забыла, что епископ в отъезде.
— Ты умеешь врачевать? — спросила она.
— Нет. Но нельзя же, чтобы ваша дочь умерла без причастия.
Эллисив посторонилась.
В его голосе не было сострадания — возможно, именно это и вернуло ей ясность мысли. До тех пор у нее перед глазами все дробилось, как отражение на воде, тронутой рябью.
Пока священник бормотал латинские молитвы, Эллисив сидела, обхватив голову руками, и пыталась осознать случившееся.
Мария слышала шум битвы, а между тем ни на Борге, ни на Россее никто не сражался. Что ей слышалось и что открылось ее взгляду в тот миг, когда она позвала отца? Они узнают, только если она очнется. Но что бы это ни было, это так на нее подействовало, что затмило ей рассудок.
А вдруг Мария уже умерла?
От отчаяния Эллисив забыла обо всем на свете.
Священник причастил и соборовал Марию, потом опустился на колени возле лавки и стал молиться.
Эллисив тоже попробовала молиться. Но не смогла — впрочем, она знала, что не сможет.
Вдруг священник умолк. Он встал и склонился над Марией.
— Она больше не дышит.
Он отвернулся и пошел к двери.
— Ты уже уходишь? — Эллисив решила, что она не поняла его.
— Я выполнил свой долг. — Священник все-таки остановился.
Они были вдвоем возле умершей, все остальные удалились, когда пришел священник.
Горе, причинявшее Эллисив жгучую боль, вдруг обернулось ледяной яростью против этого человека, называвшего себя священником, а поступавшего, как худший из фарисеев.
— Убирайся! — Эллисив выпрямилась во весь рост. — И пусть люди откажут тебе в милосердии, ибо ты сам лишен сострадания.
Священник спокойно выдержал ее взгляд.
— Конунг Олав, брат конунга Харальда, повинен в смерти моего отца и двух братьев, — произнес он. — Конунг Магнус, племянник конунга Харальда, нарушил слово, данное моему приемному отцу, —он отправил его в изгнание, а вместе с ним и меня. Измена конунга Харальда привела к смерти моего приемного отца. Вопреки закону Харальд лишил меня отцовского наследства и изгнал из Норвегии. Вы, королева Эллисив, потеряли дочь. Но она была и дочерью конунга Харальда. И вы считаете, что у вас есть право на мое сострадание?
Ярость угасла в ней так же быстро, как вспыхнула. Горе снова завладело всем существом Эллисив. А вместе с ним пришла и усталость.
Эллисив сидела, уронив голову на руки. Когда же она снова подняла голову, священник все еще стоял рядом, наверное, ждал ответа. И она должна была ответить ему.
— Да, я не имею права на твое сострадание, — медленно сказала Эллисив. — И не имею права желать тебе зла.
Священник промолчал. Опустившись на колени, он начал читать заупокойную молитву.
Из глаз Эллисив потекли слезы, она тихо плакала, закрыв лицо руками.
Услышав, что священник поднялся, она вытерла слезы и посмотрела на него. Но унять слез не могла.
Лицо у священника было искажено.
— Благодари Господа за то, что можешь плакать, — сказал он. — Моей матери было не так легко.
Эллисив хотела ответить, но тут послышались голоса. Дверь распахнулась — епископ со своими людьми вернулся на Борг.
Марию дочь Харальда похоронили возле могилы Торфинна ярла.
После похорон Эллисив удалилась к себе, она не могла видеть ни разговорчивого и приветливого епископа Торольва, ни других людей.
Все смотрели на нее скорей с любопытством, чем с сочувствием.
Она знала, что люди говорят о сражении, которое Мария видела перед смертью, о том, что она позвала отца. Они считали, что конунг Харальд погиб.
Но Эллисив отказывалась в это верить.
Харальд не проиграл ни одного сражения, он побеждал при любых обстоятельствах. Даже если в тот день, когда умерла Мария, Харальд действительно сражался с врагом, это еще не означало, что он погиб.
На Борге было трудно избежать людей или разговоров, остров был слишком маленький.
И все-таки Эллисив пыталась уединиться, ей хотелось уйти как можно дальше от жилья.
Она опустилась на траву у подножия скалы, это было чуть южнее того уступа, где они с Марией беседовали о Харальде.
Над нею с криком кружили чайки, невдалеке паслись несколько овец. Внизу гудел прибой, недавно была буря, и волны еще не улеглись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30