— Все мы христиане, так зачем же говорить об этом? — беспечно произнесла Ингерид. — Мне тоже кажется, что ты слишком трудным путем идешь к христианству. Хотя все дело сводится к тому, чтобы выполнять требования священника как можно лучше, исповедоваться и каяться.
Видя, что Сигрид не отвечает ей, она продолжала:
— Я надеюсь, что священник Йон выживет, я молилась об этом святому Олаву. Ведь если мне придется исповедоваться перед твоим строгим Энундом, он наложит на меня такое покаяние, что у меня не будет времени заниматься своими делами.
— Я и не знала, что на твоей совести так много грехов, — со смехом произнесла Сигрид.
— Откуда мне знать, какие грехи более тяжкие? Чтобы не попасть впросак, я говорю на исповеди обо всем сразу.
Сигрид снова засмеялась.
— Во всяком случае, тебе это не повредит, — сказала она.
И когда она возвращалась обратно в Эгга, настроение у нее поднялось; болтовня с Ингерид всегда благотворно действовала на нее. Ингерид была такой беспечной; она доверяла свои мысли Финну и священнику Йону, одобряя все, что они говорили ей, не задаваясь никакими вопросами.
В деревне считали, что она слишком доверчива, во всяком случае, когда дело касалось Финна. Он не всегда бывал верен Ингерид. Сигрид знала, что до Ингерид доходили слухи об этом, но она только смеялась над ними.
По мере приближения к Эгга Сигрид снова стали одолевать тревожные мысли; они касались Кальва. Вопреки его большим надеждам, с которыми он отправился в Гардарики, чтобы вернуть домой Магнуса, эта поездка принесла не только радости.
Пять лет прошло с тех пор, как он вместе с другими хёвдингами отправился в Гардарики, и четыре года с тех пор, как они вернулись домой вместе с королем. Все это время Кальв и Эйнар Тамбарскьелве были для мальчика приемными родителями; когда мальчик прибыл в Норвегию, ему было одиннадцать лет.
И все эти годы надежды сменялись разочарованиями и трудностями.
Вскоре оказалось, что удача сопутствует новому королю; это был очень хороший год: в ту осень, когда Магнус вернулся в Норвегию, в Англии умер король Кнут; и вскоре после приезда в страну Магнуса король Свейн, бежавший в Данию, тоже умер.
Но Сигрид быстро обнаружила, что Магнус унаследовал от своего отца его характер, и это ей не понравилось. Олав Харальдссон никогда не был добр, и его вспыльчивость и мстительность принесла мало пользы стране и народу.
Вскоре после своего приезда в Норвегию король Магнус стал гостем Эгга; он был не по годам развитым и сильным.
В народе много говорили о его способностях. Но Сигрид заметила, что ему не понравилось, когда Тронд оказался более умелым, чем он, по части обращения с оружием, хотя это объяснялось тем, что Тронд был на два года старше него. Магнус отбросил в сторону лук, из которого стрелял, сказав, что он никуда не годится. И когда Тронд предложил ему свой, он ничего не ответил, повернулся и пошел в зал.
Кальву пришлось позвать Тронда к себе и сказать ему, чтобы в следующий раз он уступил конунгу.
И король позволил ввести себя в заблуждение во время состязаний по плаванью; при этом он сказал, что Тронд хорошо плавает.
Тронд же после этого был разъярен, как дикий кот. Он спросил у Кальва, не хочет ли тот, чтобы Магнус утопил его. И Кальв был вынужден согласиться с тем, что король продержал под водой Тронда больше, чем требовалось, чтобы доказать свое превосходство.
Тронд тяжело переживал то, что ему приходится во всем уступать конунгу, до этого он не привык уступать никому. Сигрид не была уверена в том, что это не вызовет у него злобу.
Но не только одному Тронду пришлось уступать Магнусу после того, как он прибыл в страну, и не только ему одному это не нравилось.
Отношения между Кальвом и Эйнаром Тамбарскьелве становились все хуже и хуже, и с каждым годом становилось все яснее и яснее, что Эйнар намерен использовать все средства, чтобы стать в глазах короля выше, чем Кальв.
Мысль об этом не давала покоя Сигрид; Кальв был таким радостным, когда вернулся из Гардарики, он был так уверен в том, что теперь все пойдет наилучшим образом, и изо всех сил старался показать королю свою преданность.
И именно благодаря своему рвению и добрым намерениям он забыл об осторожности и дал обвести себя вокруг пальца.
Когда Хардакнут, новый датский король, брат Свейна, стал претендовать на власть в Норвегии, дело дошло до войны между норвежцами и датчанами. Конунг Магнус вынужден был отправиться на юг. И когда Эйнар заявил, что Кальву следует остаться в Трондхейме и взять на себя все заботы, тогда как ему следует отправиться на юг вместе с королем, Кальв не заподозрил его в двуличии. Он счел разумным то, что один из них остается на месте.
Но впоследствии он понял, что Эйнар использовал это время, чтобы поссорить короля с Кальвом, напомнив ему, на чьей стороне Кальв был в Стиклестаде. При этом он пользовался большой поддержкой тех, кто водил в свое время дружбу с королем Олавом; этим людям не нравилось, что трондхеймцы обладают такой властью.
Впервые Кальв понял, что к чему, когда отправился на юг, чтобы побыть с королем. И он обнаружил, что уже больше не пользуется безоговорочным доверием конунга; его законное место было занято людьми с юга, тогда как Эйнар сохранил свое прежнее положение. И когда он однажды вечером подошел к королю, чтобы поговорить с ним, Эйнар грубо заявил ему, чтобы он убирался прочь. И конунг промолчал; Кальву ничего не оставалось, как отступить.
Домой Кальв вернулся в ярости.
Но он утешал себя тем, что война с датчанами закончилась. Он сам присутствовал при заключении мира между Магнусом и Хардакнутом при посредничестве хёвдингов. Оба пообещали не вмешиваться в дела друг друга, а в том случае, если кто-то из них умрет, не оставив после себя сына, другой вступал во владение его страной.
Вскоре ожидался приезд Магнуса в Каупанг. Кальв надеялся, что когда король увидит, как хорошо он управлял в его отсутствие всеми делами, он оценит сполна его преданность.
Кальв был во дворе, когда Сигрид вернулась в Эгга, и он помог ей слезть с коня.
И ей снова стало не по себе, когда она услышала крики священника Йона. Однако взгляд, брошенный Кальвом в сторону жилица священника, был полон презрения.
— С годами он не стал мужественнее, — сказал он. — Если он захочет уехать отсюда, пусть уезжает.
Сигрид покачала головой.
— Он извел всех своими криками, — сказала Сигрид, — но он не использует имеющийся у него выход: отказаться от пищи, чтобы тем самым уменьшить свои муки.
— Ему хорошо известно, что это все равно, что из огня да в полымя, — сухо заметил Кальв, — и больше всего на свете он боится адских мук. Думаю, он чувствует себя сейчас как вошь под ногтем.

Священник Йон умер в жаркий солнечный день; солнечный свет проникал повсюду, нагревал дерновые крыши, озарял каморку, в которой мучился перед смертью священник.
И когда он умер, Сигрид подумала, что никогда не забудет солнечные полосы, пробивающиеся через маленькое отверстие в стене и падающие на лицо покойного.
Его смерть не была ни героической, ни прекрасной. Сигрид и священник Энунд, бывшие все время возле него, вздохнули с облегчением, когда он, наконец, потерял сознание и больше не пришел в себя.
Даже в смерти он имел жалкий, почти смехотворный вид, с торчащими из-под одеяла тощими ногами, после последнего причастия, совершенного Энундом. Выражение его лица было вопрошающим и как бы извиняющимся.
Сигрид старалась не смотреть на покойника, пока не закрыла ему глаза: встретить взгляд покойника было опасно. И, закрыв ему глаза, она прижала покрепче ноздри и закрыла его рот.
Прочитав молитву, священник Энунд встал. Некоторое время он стоял и смотрел на покойного.
— Блаженны чистые сердцем, — медленно произнес он. — Ибо им предстоит узреть Бога.
Но голос его был хриплым, ему пришлось прокашляться. Повернувшись к нему и встретив его взгляд, она поняла, что не только она одна борется со слезами.
На миг священником овладела слабость. Он опустился на скамью и закрыл лицо руками. Но он тут же встал, подошел к двери и подал Сигрид знак, чтобы она шла за ним.
Глаза Сигрид слипались от усталости, когда она возвращалась домой; она провела возле постели священника Йона не одну бессонную ночь. Она пошла на кухню и дала служанкам распоряжения по хозяйству, после чего отправилась спать.
Но, несмотря на усталость, заснуть она не смогла; она все еще слышала крики священника Йона. И ей казалось, что эти крики смешиваются с другими криками — криками людей, напуганных чем-то или изнемогающих от скорби и боли. Перед ее мысленным взором прошла целая вереница страждущих, кричащих людей. И, уже засыпая, она вспомнила, что Кальв сказал ей однажды, что Бог столь же мстителен, как и святой Олав…
Ложась в постель, Кальв разбудил ее.
— Ты и дальше собираешься спать в одежде?
Вскочив, она некоторое время стояла, оправляя юбку, а потом принялась раздеваться.
— Ты голодна? — спросил он. — Ты не ела целый день.
И только когда он сказал это, она поняла, как проголодалась.
— Да, — ответила она. Она снова стала надевать юбку, решив сходить в кладовую и найти там что-нибудь съестное. Внезапно она замерла и сказала: — Я боюсь идти ночью одна по двору, зная, что в каморке лежит мертвый священник Йон.
— Я схожу с тобой.
Но даже идя рядом с Кальвом, Сигрид не осмеливалась взглянуть в сторону дома, в котором лежал священник.
Когда они подошли к кладовой, Кальв тоже решил, что проголодался. И они взяли с собой хлеб, сыр и бочонок пива.
Во время еды они сидели и разговаривали.
В последние годы их отношения переросли в настоящую дружбу. Они говорили друг с другом о своих радостях и невзгодах; и они редко принимали теперь решение, не посоветовавшись друг с другом.
На этот раз Сигрид рассказывала о смерти священника Йона. Запивая хлеб с сыром пивом, она то и дело бросала взгляд на Кальва, слушавшего ее рассказ. В бороде у него застряли крошки, время от времени он чесал себе затылок.
— Поискать у тебя вшей? — спросила она.
— Это было бы хорошо, — ответил он.
— Ты еще более голоден, чем я, — сказала она. Кальв, проглотивший большую часть еды и питья, улыбнулся.
— У меня был длинный день, — ответил он, тяжело вздохнув, и, пододвинувшись к ней поближе, наклонил голову.
Некоторое время они молчали. Потом он снова заговорил.
— Я собираюсь съездить на неделю в Каупанг, — сказал он. — Король ждет и тебя тоже. И мне бы хотелось, чтобы в этот раз ты и дети отправились вместе со мной.
Сигрид была явно не в восторге от этого предложения.
— Мне нечего делать в Каупанге, — сказала она. — Если король там, Сигват Скальд наверняка тоже поблизости; ты хочешь, чтобы он познакомился с Суннивой?
— Я не собираюсь приглашать его в гости, — сухо заметил Кальв.
— Почему ты хочешь, чтобы мы поехали с тобой?
— Никогда не знаешь, что случится завтра, — задумчиво произнес он. — Может случиться такое, что я вынужден буду бежать из страны, и тогда мне хотелось бы взять вас с собой. Я думал также взять с собой на юг часть денег, на тот случай, если мы не сможем вернуться сюда.
Сигрид уронила руки.
— Не хочешь ли ты сказать, что король намерен лишить тебя жизни?
— Не король, — ответил он серьезно. — Он всего лишь пятнадцатилетний юнец и дает управлять собою другим. Власть принадлежит тем, кто теперь окружает его, и им этого мало. И чем меньше власти у меня, тем больше ее у них. Кстати, вряд ли они сейчас намерены убить меня. Но они могут потребовать выкуп, превышающий тот, который я в состоянии заплатить.
Сигрид похолодела; она сразу ничего не могла ему ответить.
— Ты думаешь, что нам придется уехать отсюда? — тихо спросила она.
— Нет, — ответил он. — Я так не думаю. Но, может быть, оставаться здесь еще хуже. Ведь тот, кто стоит за всем этим, не захочет лишиться этой усадьбы и всех наших домов. Эйнар Тамбарскьелве не забывает о том, что Тронд происходит из рода Ладе и, возможно, когда-нибудь он или его сын станут наследниками этого рода.
Они прибыли в Каупанг незадолго до дня летнего солнцеворота. Сигрид не была там почти год и теперь удивлялась, как разросся за это время город.
Но ее не покидало беспокойство с тех пор, как Кальв сказал, почему он хочет взять ее с собой. Ее уже не радовала, как прежде, прогулка в гавань, когда там появлялся чужеземный корабль с товарами на борту; или прогулка по мастерским и торговым лавкам в поисках новых украшений.
В городе было оживленно, и в ожидании приезда короля прибывало все больше и больше народу.
Через несколько дней в гавань вошел королевский флот. Кальв пошел встречать короля, а Сигрид осталась дома; и только поздно вечером, когда он вернулся, она узнала, как обстоят дела.
Она сидела и ждала его, и когда он вошел, она поняла по выражению его лица, что встреча эта его не обрадовала.
— Король? — сказал он, когда она спросила его о нем. — Я почти не говорил с ним.
Взяв пивной бочонок, который она поставила специально для него, он основательно приложился к нему, прежде чем лечь в постель.
Сигрид была удивлена, когда через несколько дней получила от Бергльот дочери Хакона приглашение навестить ее. Она решила посоветоваться с Кальвом. Он сказал, что ей нужно пойти, но только навострив уши и закрыв, по возможности, рот.
Но Сигрид была удивлена еще больше, когда Бергльот захотела поговорить с ней наедине.
Как обычно, Бергльот сразу приступила к делу.
— Вряд ли для тебя является тайной то, что Эйнар делает все, чтобы уничтожить Кальва, — сказала она.
— Вряд ли… — ответила Сигрид. У нее перехватило дух от прямоты Бергльот.
— Он никогда не принимал всерьез договор, заключенный с Кальвом в Каупанге перед их совместным отплытием на Восток, — продолжала Бергльот. — Он пошел на то, чтобы разделить на равных власть с Кальвом, только потому, что вынужден был сделать это. Я вызвала тебя сюда, чтобы обсудить это. Большинство женщин имеют власть над своими мужьями; и меня очень удивило бы, если бы ты не имела такой власти над Кальвом… Даже несмотря на то, что однажды он уехал из страны, не сказав, куда собирается, — добавила она с улыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36