Каждый день к нему приходили высокопоставленные гости: то Серапион, то Клеон с братом, то другие члены Совета или сумевшие быстро и ловко разбогатеть бывшие рабы.
Изредка появлялся Евн, он возникал в доме всегда неожиданно — ласковый, веселый, но с быстрым, обжигающим взглядом.
Для того, чтобы угощать всех этих гостей, а также поддерживать чистоту в залах и комнатах, увешанных пурпурными коврами, уставленных золотой и серебряной посудой Тита, Прот купил несколько рабов из числа сицилийцев, которые так и не примкнули к движению Евна.
Так в доме появились Сарды, Фраки, Геты и один Герм — рослый германец с косматой черной бородой.
В первые дни, чувствуя себя неловко, когда эти люди кланялись перед ним и называли его господином, Прот не разрешал назначенному надсмотрщиком илирийцу Протодору, подаренному ему Серапионом, прикасаться к ним даже пальцем. Но после того как подававший во время пира вино Сард неосторожно опрокинул кувшин и несколько алых капель пролилось на белоснежный хитон гостившего у него Евна, перепуганный Прот вызвал надсмотрщика и приказал строго наказать раба.
С тех пор всем его слугам стало житься ничем не лучше, чем в доме своих бывших господ. Не было такого дня, чтобы плеть Протодора не свистела над спиной очередного несчастного у вкопанного в землю за домом столба.
Сам же Прот все больше и больше входил во вкус своей новой жизни. Он не стал менять данное отцом Луция имя на свое истинное — Дейок или более значительное, как это сделали несколько бывших рабов, а теперь преуспевающих господ, ставших из Сиров и Тавров Каллистами, Асинкритами, Викторинами.
Имя Прот — то есть, первый, главный, — вполне его устраивало, и он надеялся, что оно приведет его в Совет, а там, как знать, может, и на одну из самых почетных должностей, окружающих царя. Ведь, если уж на то пошло, думал он, то и самого Евна-то забитые сирийцы избрали не столько благодаря его магическим трюкам, сколько из-за его имени, веря, что оно является залогом их непобедимости и счастливой жизни.
И все-таки Прот скучал. Днем он обходил лавки со своими товарами и вместе с нанятыми торговцами подсчитывал прибыль, вечерами пировал с кем-нибудь из Совета под музыку и танцы молодых эллинок, а по ночам просыпался и долго смотрел невидящими глазами в темноту, потому что ему снился Пергам и старые, возможно уже умершие, родители. Тогда весь этот дом, ковры и вазы казались ему золотой клеткой, которой его окружил Евн.
Выход был, и о нем напоминал Фемистокл во время своих редких встреч с Протом.
Эллин убежденно говорил, что Проту нужно немедленно расстаться со своим богатством, отдать его Евну, и тот незамедлительно сдержит свое слово, даст ему римскую трирему, которая в считанные недели доставит его в Пергам.
— Ты должен предупредить свой народ, своего базилевса о грозящей опасности! — твердил Фемистокл, но был уже день, свет которого и ожидание новой попойки заглушали ночные мысли Прота, и он каждый раз повторял надоедливому эллину:
— Ты просто завидуешь мне, моему богатству! Что я буду делать в Пергаме таким нищим, как ты? Или ты предлагаешь мне, чтобы я через месяц-другой продал там себя за долги в рабство и стал таким же, как мои Сарды и Фраки?
— Я предлагаю тебе остаться человеком! — каждый раз заканчивал разговор Фемистокл. — Чтобы ты не стал в конце концов таким же мерзавцем, как твой бывший хозяин, выбросивший тебя на остров Эскулапа!
Шли дни, недели, месяцы, и опасения Фемистокла понемногу стали сбываться.
Прот, для которого не было других примеров в своей рабской жизни, кроме Луция, постепенно перенял многие его привычки и становился все более похожим на своего бывшего господина. Сначала робко, а потом все смелее он стал заниматься подлогами, лжесвидетельствами против своих конкурентов в продаже хлеба и вина, которых он закупил неслыханное количество. С рабами он говорил, цедя слова сквозь зубы и уже не стеснялся отвешивать тяжелые и звонкие оплеухи за самые малейшие провинности.
Совесть уже не мучила его по ночам. Он стал понемногу забывать о той опасности, которая грозила Пергаму.
Евн, Серапион и Клеон одобряли образ его жизни, и был лишь один человек, который еще напоминал ему о своем долге, — Фемистокл. Но Прот старательно избегал его, и когда, на исходе осени, тот вместе с Ахеем уехал в Мессану, проверять, как восстанавливаются ее полуразрушенные стены, казалось, и вовсе забыл о нем.
Дни по-прежнему текли в праздности и развлечениях, когда однажды по городу пронеслась весть: сменивший нерешительного Флакка новый консул Кальпурний Пизон неожиданным штурмом захватил Мессану и со всей консульской армией двинулся на Тавромений. Весь гарнизон Мессаны и Ахей погибли, оставшиеся в живых несколько тысяч человек были распяты на крестах.
Новость эту принес чудом уцелевший Фемистокл, который теперь стал самым желанным гостем во всех знатных домах столицы.
Не смог побороть в себе искушения, чтобы не пригласить его и не узнать всех подробностей взятия Мессаны, а главное, разузнать, так ли уж велика опасность, и перепуганный Прот…
2. Беглец из Мессаны
Фемистокл вошел в дом Прота в полном вооружении. Грудь его защищали дешевые, но надежные в бою против копий и стрел бронзовые бляхи. С пояса в ножнах, едва не доставая до пола, свисал длинный сарматский меч. Рука и шея его были перевязаны, но держался он твердо и сразу же повел разговор о Мессане.
— Я никогда не видел римлян такими яростными и кровожадными! — сказал он, и лицо его исказилось недавними воспоминаниями. — Когда я крикнул одному центуриону, зачем же он добивает пленных, ведь из них еще могут получиться рабы, он сказал мне: «На наш век еще хватит провинций и новых рабов! А ваше царство мы вырвем с корнем, по цветочку, по травинке, и ни одна рабская душа не останется здесь в живых! «Я был крепко связан и не мог ответить ему достойным образом, — покачал головой Фемистокл. — Наутро меня должны были распять!
— Как же тебе удалось бежать? — прошептал смертельно побледневший Прот.
— К счастью, у одного из моих товарищей при обыске не нашли нож, — объявил грек. — И нам удалось развязать веревки. Но до Тавромения я добрался только один. По всем окрестностям уже действуют отряды этого Пизона. Они вылавливают сторожевые посты и просто отбившихся от городов рабов и тут же либо распинают их, либо просто сжигают на кострах. Но все это мелочи по сравнению с тем, что было в Мессане! Кровь наших братьев текла там такими потоками, что невозможно было бежать по улицам, не поскользнувшись на ней. Настоящее подземное царство сделал из города Пизон и по достоинству занял в нем трон самого Аида!
— Что же теперь с нами будет? — с мольбой уставился на Фемистокла Прот.
— То, что мы заслужили своей трусостью и бездействием! — жестко ответил грек. — Смерть — кому на крестах, кому в огне. Но ты еще можешь спастись и спасти других.
— Я? — не веря в свое спасение, воскликнул Прот. — Но как?
— Сегодня же отдай все до последнего обола Евну! Сегодня же, потому что завтра может уже быть поздно!
3. Царское слово
Весь день Прот ходил мрачнее тучи из угла в угол главной залы своего дома. Два противоречивых чувства боролись в нем: страх снова стать нищим или же расстаться с жизнью.
Он привык к этой окружавшей его почти год роскоши, к тому, что он всесильный господин, которого уважают и боятся в Новосирийском царстве. И отказаться от своего нового положения и достатка он был уже не в состоянии.
Под вечер пришел хмурый Клеон.
— Римляне совсем близко! — осушив кубок вина, сообщил он. — Этот Пизон, оказывается, неплохой вояка, и если бы не милость Астарты к нашему базилевсу, то через месяц — другой Тавромений был бы в его руках.
— Чем же так опасен этот Пизон? — с трудом ворочая языком от страха, спросил Прот.
Ставший главнокомандующим вместо погибшего Ахея Клеон отставил пустой кувшин и своим обычным резким голосом ответил:
— А тем, что он за считанные недели сумел сделать то, что за целый год не удавалось Фульвию Флакку! Он взял Мессану с одного удара, разбив в бою восемь тысяч наших воинов и еще больше взяв в плен. Он обеспечил надежную связь между Италией и Сицилией! А главное, он так уверен в своей силе, что спокойно оставил наши города на восточном побережье и двинулся на Тавромений. Дисциплина и осторожность — вот чего перестало хватать нашей армии и чего с лихвой достает легионам этого Пизона!
— Говорят, — встрял в разговор, как всегда гостивший по субботам у Прота, Серапион, — когда в первые дни пребывания Пизона в Сицилии один из конных отрядов был окружен нами и принужден сдать оружие и пройти под ярмом, — Пизон очень необычно наказал его командира. Он заставил его ежедневно всякий раз, когда менялась стража, стоять перед палаткой главнокомандующего в обрезанной тоге, без пояса и с босыми ногами, что для римского офицера обозначает небывалый позор. Сверх того, он воспретил ему общение с другими и пользование баней. А у всего конного отряда были отняты лошади, и теперь они должны воевать простыми пращниками…
— Это похоже на Пизона, — мрачно кивнул Клеон. — И, как главнокомандующий армией, переставшей верить в себя и разложившейся, я завидую ему, потому что он может повелевать всеми своими тысячами, словно единым человеком! Но я верю в непобедимость Астарты и не завидую ему, потому что с нами человек, говорящий ее устами, — великий Антиох! Он укажет нам путь разбить непобедимую консульскую армию.
Последние слова главнокомандующего привели Прота в полное отчаяние.
Веру в сверхестественные способности Евна он потерял после того, как однажды в этой же зале, где молился с пеной на губах своей Астарте Евн, нашел после ухода гостей кусочек корня какой-то травы.
Опасаясь отравы, он дал пожевать его рабу, и когда у того появилась на губах пена, точь-в-точь такая же, как он видел у Евна, понял, что это красящий корень растения струтия. Такую он жевал в детстве с мальчишками, пугая друг друга.
Поняв, что Тавромений и все Новосирийское царство обречено, раз даже главнокомандующий, не раз бивший наголову римлян, теперь уповает лишь на сомнительную поддержку Астарты, Прот решился немедленно последовать совету Фемистокла.
— Серапион! — окликнул он придремавшего начальника кинжала, и когда тот уставился на него своим обычным бегающим взглядом, торжественно сказал: — Слова Клеона о великой Астарте глубоко тронули меня. И в этот тяжелый час всего нашего царства я решил отдать ей в жертву все свое состояние — этот дом, эти ковры и статуи, все свои лавки, посуду и деньги до единого обола!
— Я могу прямо сейчас сообщить эту новость нашему базилевсу? — вскочил Серапион.
— Да! — кивнул ему Прот. — Передай мои слова и скажи, что я всегда свято чтил Астарту, тем более что Антиох поклялся ею отпустить меня на родину, и, надеюсь, еще не забыл своего обещания!
Серапион выбежал. Клеон долго и с чувством тряс вспотевшую руку Прота.
— Я всегда был уверен в тебе, Прот! С первого дня был уверен в тебе! Помнишь, как я впервые увидел тебя?
За кубком вина они стали вспоминать тот далекий уже день, когда Прот окликнул стоящего у фонтана Клеона, и тот едва было не задушил его, заподозрив в нем римского лазутчика.
Через час в залу вбежал Серапион. Окинув деловым взглядом стены и убедившись, что ковры, статуи и золотая утварь на месте, он торжественно сказал Проту:
— Величайший базилевс велел передать тебе свое признание за то, что ты принес в жертву великой Астарте все свое состояние! Он хотел лично сказать тебе об этом, но он молится сейчас великой богине! — многозначительно добавил начальник кинжала, умалчивая, что Евн на самом деле пирует со своим шутом и наложницами. — И еще, несмотря на свою занятость, базилевс нашел время, чтобы испросить совета у Астарты насчет твоего отплытия в Пергам…
— И что же ответила ему Астарта?! — подался вперед Прот, забывая изобразить на лице почтительную мину, чем изумил богобоязненного Клеона.
— Она ответила, — растягивая каждое слово, сказал Серапион, — что ты немедленно можешь отправиться в Катану и брать любую из стоящих в ее порту римских военных трирем. Соответствующее письмо уже подготовлено. Гребцов и триерарха ты также найдешь в Катане. — Серапион на секунду задумался, вспоминая, как на его вопрос о дальнейшей судьбе Прота, Евн сказал: «Пускай теперь убирается куда хочет, а корабль возьмет в Катане, все равно все они скоро опять станут римскими!» — но решил смягчить слова царя: — Базилевс желает тебе счастливого пути и советует не мешкать, потому что надеется уговорить Астарту, чтобы она отвернула армию Флакка от Тавромения и направила ее на восточное побережье!
Несколько минут Прот смотрел, как вошедшие по знаку Серапиона люди снимают со стен ковры и уносят золотую посуду, уводят его рабов, берут у Протодора ключи от подвала, где хранились бочонки с золотыми сиракузскими статерами, афинскими тетрадрахмами, родосскими драхмами, но, не выдержав такой пытки, выбежал из своего бывшего дома, взяв на ходу из рук подоспевшего царского писаря письмо с личной печатью Евна.
У городских ворот, где все уже было готово к обороне, он увидел явно поджидавшего кого-то Фемистокла. Отведя Прота за мешки с песком и огромные чаны со смолой, под которыми горели костры, Фемистокл протянул ему мешочек с едой и сказал:
— Это тебе пригодится в дороге! — Внимательно посмотрев на Прота, добавил: — Ну вот, ты наконец снова стал хоть и нищим, но человеком.
— Может, пойдешь со мной? — спросил Прот, неожиданно почувствовав признательность к этому, так досаждавшему ему раньше, греку. — Евн дал мне целую трирему с гребцами, и я завезу тебя в твои Афины.
Фемистокл отрицательно покачал головой.
— Нет, — не сразу ответил он. — Я начинал это восстание, и я отвечаю за жизнь тех, кто верит мне. Эти люди дороги и близки мне, поэтому я останусь с ними.
— Смотри, завтра будет уже поздно! — недавними словами эллина предупредил Фемистокла Прот. — Может, все-таки поедешь, а?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73