Нынешнее правительство есть зловластие и, как таковое, подлежит, следовательно, ниспровержению. Временное правительство должно будет немедля уничтожить рабство, в котором многие миллионы граждан до сих пор обретаются. Дворянство должно безотлагательно отречься навеки от гнусного преимущества владения крепостными душами. Народ российский отныне не должен быть собственностью какого-либо лица или фамилии…— Пора, судари мои, давно пора! — выдохнул Горбачевский.— Будем надеяться, что истинные сыны отечества с радостью примут это постановление, — сказал Пестель.— Оптимизм вовсе неосновательный, — шепнул Якушкин Басаргину.Не то услышав эту фразу, не то догадавшись о ее содержании, Пестель продолжал с угрозой:— Но ежели, паче чаяния, найдутся дворяне, закосневшие в своих враждебных противу народной массы предрассудках и мыслящие, что вся Россия существует для них одних, ежели б нашелся изверг, который словом или делом вздумал бы этому главнейшему действию временного правительства противиться или даже осуждать оное, то такого злодея должно немедленно взять под арест и подвергнуть наказанию, как врага отечества и изменника против основных его законов…Пестель говорил уже около двух часов. Заметив усталость слушателей, он решил, что пора кончать.— Я рассматриваю свою работу, с которою вы теперь еще более ознакомились, как заповедную государственную грамоту, написанную мною для великого русского народа. Грамота эта служит заветом для усовершенствования государственного устройства России и содержит верный наказ как для самого народа, так и для временного верховного правления. Краткое наименование для нее я заимствовал у Ярослава Мудрого.— «Русская правда»? — вырвалось у Бестужева.— Именно, — подтвердил Пестель. — Она должна предупредить все смуты и неустройства, какие обычно сопутствуют революциям. Недостаток в подобной грамоте ввергнул многие государства в междоусобия и ужаснейшие бедствия.— Вновь образованные правительства, волнуемые разными страстями и страхами, естественно, допускали беззакония, не имея пред собою ясного и всестороннего наставления и руководства, — сказал Волконский.— Кроме того, моя «Русская правда» объясняет народу, от чего он будет освобожден и чего может ожидать впредь…— Когда сам он сделается вершителем собственной судьбы, — как бы думая вслух, докончил Сергей Муравьев-Апостол, весь вечер молча просидевший в затененном углу кабинета. — Вспомните радищевское прорицание о русских людях, когда они сбросят с себя рабские оковы: «Скоро бы из их среды исторгнулись великие мужи… Не мечта сие, но взор проницает густую завесу времени, от очей наших будущее скрывающую: я зрю сквозь целое столетие…»Аккуратно выровняв листы рукописи, Пестель завязывал черные шнурки папки.В воцарившейся тишине вдруг явственнее донеслись снизу плавные звуки музыки.— Полонез! — шепнул Барятинский соседу.Пестель чуть-чуть улыбнулся.— Я буду очень благодарен каждому, кто укажет мне на возможные несообразности или неточности «Русской правды» при нашем дальнейшем ее обсуждении, а сейчас… — он приложил руку к уху, как бы для того чтобы лучше слышать бальную музыку.— Nunc bibendi… note 4 Note4
Теперь выпьем. (лат.)

— пошутил Якушкин.Задвигались стулья, кресла. Вошел Степан сменить свечи.С косогора стали долетать пушечные выстрелы.Бывший семеновец солдат Михайло подносил к пушке зажженный фитиль и каждый раз вслед выстрелу посылал сложное ругательство.Пушка скользила с обледенелого склона, и мужики, напрягаясь из последних сил, снова и снова вкатывали ее на верхушку холма.— Мишка, а Мишка, — вдруг обратился к Михайле один из мужиков, — а что ежели бы пушку повернуть хайлом к господскому дому с той же начинкой, какою француза потчевали, да и пальнуть?Михайло поднес зажженный фитиль к лицу этого мужика. Из-под вихрастого чуба на него глядели горящие глаза. Глядели пронизывающе и без улыбки. Незастегнутый ворот зипуна оставлял обнаженной худую шею с острым кадыком.Михайло обернулся в сторону господского дома.Окна обоих этажей были ярко освещены. Сквозь сетку безлистых ветвей его зоркие глаза видели плавно и мерно движущиеся пары.Внезапный порыв ветра донес звуки струнного оркестра и едва не загасил тлеющего в руках Михаилы фитиля.— Пущай их попляшут покуда што, — громко проговорил он. И снова крепко ругнул не то ахнувшую пушку, не то танцующих господ. 6. Бал в зале с колоннами Знаменитый партизан Отечественной войны, родственник хозяев Денис Давыдов запоздал к торжеству и, приехав в Каменку уже за полночь, ввалился прямо в кабинет к Василию Львовичу в огромной медвежьей шубе — шумный, неуклюжий и веселый.— Вели подать скорее водки… — заговорил он, как только в клубах табачного дыма рассмотрел хозяина.Пушкин, забежавший сюда в перерыве между танцами, радостно бросился обнимать Дениса.— Постой, Алексаша, не висни. Дай размотаюсь.Василий Львович помогал кузену снять шубу, размотать шарф.— Денис, голубушка моя, — с улыбкой воскликнул Пушкин. — Ты что же в усах? Я слышал, тебя в конноегерскую бригаду перевести полагали, а ты почему-то отказался.— Не желаю расставаться с красой природы чернобурой, — покосившись на кончик своего уса, сказал Денис.— Так ты, значит, совсем обосновался в деревне? — спросил его Василий Львович.Денис утвердительно кивнул головой:— Не могу больше возиться с драгунами: пресмыкающееся войско. А сидеть в штабе да надписывать на дурацких бумажках: «к сведению», «к исполнению» и тому подобное — может каждый прапорщик, в сто раз меня глупее.— Значит, Денисушка, теперь ты вольная птица? — ласково спросил Пушкин.— Абсолютно! — подтвердил Денис — Учебный шаг, ружейные приемы, размер солдатских пуговиц — все это долой, долой из моей головы! Шварцы-немцы всех видов оружия, торжествуйте! Я больше не срамлю вашего сословия. Едва не задохся, а теперь на чистом воздухе.— Ур-ра! — крикнул Пушкин.— А вы все замышляете? — оглядывая гостей веселыми глазами, заговорил Денис. — Русский «Тугендбунд» прожектируете? Ничего не выйдет, наперед вам говорю.— А как твой роман с панной Злотницкой? — уклоняясь от ответа, лукаво спросил Василий Львович.Денис взъерошил свои густые темные волосы с седой прядкой спереди. Прядка упала ему на лоб.— Седины почтенные, — погладил ее Пушкин.— La flamme du genie note 5 Note5
Пламя гения (франц).

, — насмешливо проговорил Денис, — а вернее — плод невинных и винных проказ— Нет, в самом деле, как со Злотницкой? — раздались голоса.— Ах, Злотницкая! — шумно вздохнул Денис. — Вы знаете, как хороши и привлекательны полячки. Но клянусь вам честью, что нет ни одной, достойной стать с нею наряду. Умираю от любви к ней …— А толстеешь всякой день, — улыбнулся Василий Львович.— У каждого свой манер умирать, — вздохнул Денис. — И хотя я ныне не всегда весел, зато часто бываю навеселе.— Правда ли, что царь принял участие в твоем романе? — спросил Пушкин — И будто бы.Но Денис перебил его:— Напрасно царь беспокоился. Вы, наверно, слышали, что в видах моей женитьбы он сложил с меня долг казне. Но так как панна предпочла другого, то я от царской милости отказался.— Браво, браво! — крикнул Пушкин, любовно глядя на Дениса, пока тот торопливо пил водку и закусывал. — Но ты не горюй, Денисушка: любая из наших красавиц за честь почтет за тебя замуж пойти.— И то меня в Петербурге усиленно принялись женить. Думал, что и ног не унесу от свах. Особливо старалась в этом отношении Катерина Сергеевна Лунина.— Та, что за черным Уваровым? — с живостью спросил Пушкин.— Угy, — обгладывая лапку копченого гуся, ответил Денис. — Очень, между прочим, милая пара. Она отличнейшая музыкантша и, кроме того, привлекает миловидностью и остротой речей, не позволяющих забыть о том, что она приходится родной сестрицей острослову Лунину. Муж ее знаменит своеобразными приемами гостеприимства: «Покорнейше прошу ко мне отобедать, а не то — извольте драться со мной на шести шагах расстояния…»Пушкин расхохотался так заразительно, что никто не мог удержаться от смеха.— Мы ведь были с ним в одном полку, — вспомнил Волконский, — он и тогда отличался склонностью к бретерству и большими претензиями на ум и красоту.— Уваров не без первого, но вовсе без последней, — добавил Денис. — Так эти самые супруги задумали повести на меня лобовую атаку во главе с одной весьма соблазнительной вдовой. Как старый партизан, я покуда неуловим, но…— А брат Катерины Сергеевны все еще в Варшаве? — перебил Волконский— Да, представьте, с царем не ладил, а Константин Павлович сделал его адъютантом и души в нем не чает.— Я считаю Лунина не только другом Марса, Венеры и Вакха, — сказал Пушкин, и веселое выражение его лица сменилось задумчивым, — но все, что мне о нем известно, заставляет меня почитать его умнейшим человеком нашего времени. Многое в этом гусаре напоминает мне другого гусара — моего Чаадаева. Но, находясь ныне в чужих краях, Чаадаев погрузился в изучение философических наук. Лунин же с давних пор занят мыслью о переустройстве политического строя нашего отечества.— И даже всего человечества, — попыхивая трубкой, прибавил Василий Львович.— Сегодня, Денисушка, ты увидишь еще одного из плеяды замечательных людей, — серьезно продолжал Пушкин. — Сюда приехал Пестель. Что за революционная голова!Денис, отбросив салфетку, положил свою большую руку Пушкину на плечо— Не унимаешься, Алексаша?— Неуимчив от природы, — усмехнулся Пушкин, — в этом недостатке меня еще нянька упрекала.Денис все так же пристально всматривался в лицо Пушкина. Потом притянул его за плечи и крепко прижал к груди:— А хорошо, что мы с тобой здесь встретились! А то я собрался было писать к тебе с жалобами на Сенковского: послал я ему в «Библиотеку для чтения» свои вирши, а он их так «исправил», что, ей-богу, я сам себя не узнал… С литерой «ять» у меня, конечно, давние нелады. Но уж, что касается…— Сенковскому учить тебя русскому языку, — снова повеселев, перебил Пушкин, — все равно как бы евнух взялся учить Потемкина…— Васенька, прикажи, милый, «Vin de graves» note 6 Note6
Название вина (франц.).

бутылочку, — попросил Денис Василия Львовича.Тот вышел.В коридорах и по всей анфиладе парадных комнат горели люстры, и слуги, осторожно ступая по натертому паркету, разносили подносы с прохладительными напитками, мороженым и фруктами.Спускаясь по витой лесенке, Василий Львович столкнулся с Машей Раевской.— Пушкин у вас? — спросила она.Василий Львович оглядел ее от прически с высоко подобранными локонами до белых бальных башмачков.— Очень мила, — похвалил он. — И платьице и эти бутоны в прическе. А поэта я сейчас позову.Он вернулся в кабинет, и через минуту Пушкин быстрой и легкой поступью шел Маше навстречу, натягивая на ходу белые перчатки.— Я опасалась, что вы забудете о том, что нам с вами идти в первой паре, — с улыбкой сказала Маша. — И тогда мне опять влетело бы от maman.— Опять? — наклоняя к ней лицо, спросил Пушкин. — За что же в первый раз?— Зачем я Олизару отказала в мазурке.— А как Софья Алексеевна узнала об этом?Маша бегло взглянула на Пушкина.— Аглая слышала, как я вам обещала мазурку… Ну, и сказала маменьке.— Ах, так вот она как… — начал Пушкин, и что-то недоброе промелькнуло в его лице.Маша поспешила переменить разговор.— Элен нынче необычайно оживлена, — сказала она о сестре, — вы, верно, заметили еще давеча за обедом?От Пушкина тоже не ускользнуло, что третья дочь генерала Раевского, так не похожая на остальных членов семьи ни своим мечтательно-мягким характером, ни белокурыми волосами и голубыми глазами, во время обеда была действительно очень оживлена. Соседом ее слева был Пестель. Когда он обращался к ней, что-то светлое и горячее, как солнечные блики, скользило по энергичным чертам его лица.— Элен, конечно, была увлечена соседом слева, — сказал Пушкин. — Оно и немудрено: Пестель интересен до чрезвычайности. Это один из самых оригинальных умов, которые я знаю. Зато ее сосед справа был целиком захвачен моей прекрасной собеседницей.Пушкин выразительно поглядел на Машу. Она слегка покраснела:— Волконский, точно, занимателен. Он рассказывал о своих путешествиях забавные истории. Но мое внимание было отвлечено поведением моего несносного vis-a-vis…— А что я? — задорно повел плечами Пушкин.— Будто вы не знаете! — укоризненно ответила Маша. — Все заметили, что вы ссорились с Аглаей. Вы оба так горячились…Когда они проходили через гостиную, гувернантка, мисс Матен, отозвав Машу в сторону, заговорила быстро и взволнованно. При этом кончик ее крючковатого носа шевелился так, словно она клевала им что-то.Поджидая Машу, Пушкин остановился у одной из колонн, отделяющих гостиную от танцевального зала.Рядом, за карточным столом, слышался зычный голос князя Федора Ухтомского:— Нет, в самом деле, далась им эта Россия! Брали бы пример с меня. Весь мир для меня — усадебный дом со всяческими удобствами. К примеру, Англия — фехтовальный и для иных гимнастических упражнений зал. — Князь бросил карты на сукно и загнул палец. — Затем Германия — кабинет для занятий филозофических. Франция — салон политический, — загнул он еще два пальца.— И позвольте, ваше сиятельство, добавить, — с улыбкой сказал один из партнеров князя, старик Лопухин, — что в салоне том за плотными драпри скрыт уютный дамский будуар с канапе и прочими привлекательностями.— Уж ты мастер за занавески заглядывать, павловского двора выученик, — шутливо погрозил ему князь Федор и загнул четвертый палец. — Италия — зимний сад…— И Россия? — прозвучал сзади резкий вопрос.Князь Федор с трудом повернул тяжелую, на короткой красной шее голову и встретился с возмущенным взглядом Пушкина.— А, наш пострел везде поспел! — оглядывая поэта с головы до ног, недовольно проговорил он. — Изволь, и об России скажу. Россия для меня, милый мой, — скотный двор, псарня, пасека, амбары…— И главным образом девичья, — опять вмешался в разговор старик Лопухин.За столом засмеялись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106