- Он делает это всем назло, вот в чем дело.
- Назло? - беспомощно отозвался Кавинант. Ему не хватало
осмысленности. Насколько он мог сказать, их компаньон - без сомнения
счастливо или по крайней мере прочно женатый, и без сомнения бездетный -
каким-то образом возымел безнадежную страсть к беспризорного вида женщине
у микрофона. Такое случается. Раздираемый ожесточенной верностью и упрямой
необходимостью, он не мог ничего поделать, кроме как мучиться в поисках
облегчения, напиваясь до бесчувствия, глядя на то, что он желал, но чего
не мог и не должен был иметь.
Имея такое представление об их компаньоне, Кавинант был озадачен
комментариями шофера. Но великан почти сразу же продолжал:
- Конечно. Как ты думаешь, это весело - быть прокаженным? Он думает,
что он точно такой же, как и все вокруг. Почему же ему быть
одним-единственным в своем роде - ты понимаешь, что я имею в виду? Вот что
думает этот гад. Честное слово, приятель. Я его описал таким, как есть. -
Когда он говорил, его грубое лицо маячило перед Кавинантом, как груда
булыжников. - Вот что он делает: он слоняется, где его не знают, скрывает
о себе правду, так что никто не знает, что он болен. Таким образом он
распространяет ее, и никто об этом не знает, и поэтому он осторожничает, а
потом вдруг - у нас эпидемия. От чего Кавинант смеется до безумия. Он все
делает назло, говорю тебе. Поверь моему слову. Ни с кем не здоровайся за
руку, если ты не знаешь парня.
Третий снова тупо простонал: "Моя жена".
Сжав обручальное кольцо, как будто оно могло придать ему сил,
Кавинант решительно сказал:
- А может, это все не так? Может, ему просто не хватает общения с
людьми? Вы когда-нибудь испытывали одиночество - вести эту колымагу
одному, час за часом? Может, этот Томас Кавинант просто не может больше
жить, не видя время от времени человеческих лиц? Об этом вы не думали?
- Ну так пусть тогда катится к своим прокаженным. Что заставляет его
беспокоить приличных людей? Сам подумай.
"Сам подумай!" - Кавинант почти закричал. - "О черт! А что же я,
по-твоему, делаю? Ты думаешь, мне нравится это, быть вот таким?" Гримаса,
которую он не мог сдержать, перекосила его лицо. Закурив, он помахал
официанту - принести еще. Казалось, что алкоголь действует в
противоположном направлении, усиливая его напряжение, а не снимая его. Но
он был слишком рассержен, чтобы задаваться вопросом, пьянеет ли он или
нет. Воздух шумно клубился вокруг клиентов "Двери". Людей, которые сидели
вокруг, он воспринимал как засевших в засаде юр-вайлов.
Когда принесли напитки, он наклонился вперед, чтобы опровергать
аргументы шофера. Но его остановило то, что свет стал гаснуть перед вторым
выходом Сьюзи Терстон.
Их товарищ за столом уныло выдохнул: "Моя жена". Его голос стал
заплетаться. Что бы он там ни пил, оно на него все-таки действовало.
Пока было темно перед выходом на сцену певицы, шофер спросил:
- Ты хочешь сказать, что эта девка твоя жена?
При этих словах, мужчина застонал, как от пыток.
После небольшого вступления, Сьюзи Терстон расположилась в свете
ламп. Под ворчливый аккомпанемент своего ансамбля она придала своему
голосу оттенок страдания и спела о неверности мужчин. После второго такого
же номера из темных провалов ее глаз катились медленные слезы.
Звук ее сердечных жалоб заставил горло Кавинанта сжаться. Он остро
сожалел, что не пьян. Ему хотелось забыть бы и людей, и свою уязвимость, и
упорную борьбу за выживание - забыть и рыдать.
Но ее последняя песня обожгла его. Откинув голову назад, так, что ее
белое горло мерцало в свете огоньков, она спела песню, которая
заканчивалась словами:
Пусть с тобою уйдет мое сердце -
Твоя любовь заставляет меня чувствовать себя слабой.
А теперь я не хочу причинять тебе боль,
Но мои чувства - это часть меня;
То, чего ты хочешь, делает меня бесчестной -
Так пусть с тобой уйдет мое сердце.
Аплодисменты раздались сразу же, как замерла последняя нота, словно
аудитория упорно жаждала ее боли. Кавинант не мог больше терпеть.
Подгоняемый шумом, он бросил несколько долларов - он был не в силах
считать - на стол, и отодвинул стул, чтобы бежать отсюда.
Но когда он обходил стол, ему пришлось пройти всего в пяти футах от
певицы. Неожиданно она обратила на него внимание. Раскрыв объятия, она
радостно воскликнула:
- Берек!
Ошеломленный Кавинант в ужасе застыл.
Н_е_т_!
Сьюзи Терстон была в восторге.
- Эй! - воскликнула она, маша руками, чтобы стихли аплодисменты. -
Свет сюда! На него! Берек! Берек, милый! - Горячая волна света из-за сцены
затопила Кавинанта. Пригвожденный ярким светом, он повернул лицо к певице,
часто моргая, с болью в глазах от страха и гнева.
Н_е_т_!
- Леди и джентльмены, люди добрые, я хочу вам представить своего
старого друга, дорогого мне человека. - Сьюзи Терстон была нетерпелива и
взволнована. - Половине песен, которые я знаю, научил меня он. Люди, это -
Берек. - И она начала хлопать ему, а затем сказала: - Может быть, он нам
споет. - Публика добродушно присоединилась к ее аплодисментам.
Рука Кавинанта медленно блуждала вокруг в поисках опоры. Несмотря на
все свои усилия контролировать себя, он посмотрел на ту, которая его
предала, с лицом, полным боли. Аплодисменты отдавались у него в ушах,
доводили его до головокружения.
Н_е_т_!
Под взглядом Сьюзи Терстон он долго съеживался. Затем, как очищение
откровения, зажегся полный свет. Сквозь невнятное бормотание и шорохи
публики щелкнул уверенный голос:
- Кавинант!
Кавинант закрутился на месте, будто отражая нападение. В дверном
проеме стояли двое мужчин. Оба были в черных шляпах и униформе цвета хаки,
с пистолетами в черных кобурах и с серебряными значками; один из них был
высокого роста. Шериф Литтон. Он стоял, упираясь кулаками в бедра. Когда
Кавинант взглянул на него, он поманил его двумя пальцами.
- Ты, Кавинант. Подойди сюда.
- Кавинант? - взвизгнул водитель грузовика. - Ты действительно
Кавинант?
Кавинант неуклюже повернулся, как под разорванным парусом, чтобы
отразить это новое нападение. Когда ему на глаза попался шофер, он увидел,
что лицо этого великана покраснело от какого-то страстного чувства. Он
встретил взгляд его красных глаз насколько мог храбро.
- Но я же тебе говорил, кто я.
- Ну уж теперь-то я тебя достану! - заскрежетал тот. - Теперь мы все
тебя достанем! Какого дьявола ты приперся сюда?
Посетители "Двери" повскакали с мест, чтобы лучше видеть, что
происходит. Через их головы шериф закричал:
- Не трогать его! - и начал пробираться через толпу.
Кавинант от полной растерянности потерял равновесие. Он споткнулся,
ударился лицом о что-то вроде ножки или края стола, чуть не выбив себе
глаз, и растянулся под столом.
Люди вокруг вопили и колотили. Сквозь этот шум шериф ревом отдавал
приказы. Одним ударом руки он выбил стол, стоявший над Кавинантом.
Кавинант затравленно глядел с пола. Его подбитый глаз распух, искажая
все вокруг. Тыльной стороной ладони он стирал слезы. Мигая и с трудом
концентрируя взгляд, он разглядел двух мужчин, стоящих над ним - шерифа и
бывшего соседа по столу.
Слегка покачиваясь на ногах с сомкнутыми коленями, торжественно
выглядевший человек бесстрастно смотрел вниз на Кавинанта. Восторженным
голосом и заплетающимся языком он произнес свой вердикт:
- Моя жена - самая чудесная женщина на свете.
Шериф оттолкнул мужчину и склонился над Кавинантом, покачивая
ухмыляющимся лицом, полным зубов.
- Этого вполне достаточно. Мне как раз нужен предлог, чтобы
изолировать тебя, дабы ты не создавал лишних хлопот. Слышишь меня?
Вставай.
Кавинант чувствовал себя слишком слабым, чтобы двигаться, и не мог
ясно видеть. Но не хотел принимать ту помощь, которую мог ему предложить
шериф. Он перекатился и с трудом оттолкнулся от пола.
Он встал на ноги, накренившись в одну сторону, но шериф не делал
попыток поддержать его. Затем оперся на спинку стула и вызывающе оглядел
затихших зрителей. Джин, наконец, казалось, подействовал на него. Он
выпрямился, с достоинством поправил галстук.
- Давай, иди, - скомандовал шериф с высоты своего роста.
Но еще какой-то миг Кавинант не двигался. Хотя он не мог быть уверен
ни в чем, что сейчас видели его глаза, он продолжал стоять, где был, и
провел ВНК.
- Давай, иди, - спокойно повторил Литтон.
- Не трогайте меня, - когда ВНК был сделан, Кавинант повернулся и
гордо прошествовал из ночного клуба.
Снаружи, в холоде апрельской ночи, он глубоко вздохнул, обретая
спокойствие. Шериф и его помощник повели его к полицейской машине. Ее
красные огоньки зловеще вспыхивали в темноте. Он был заперт сзади, за
защитной стальной решеткой, а оба офицера сели вперед. Когда помощник
тронул повел машину и повел по направлению к Небесной Ферме, шериф
заговорил через решетку.
- Мы слишком долго искали тебя, Кавинант. Меган Роман сообщила, что
ты собираешься прогуляться, и мы решили, что ты попробуешь свои шуточки
где-нибудь в другом месте. Только неизвестно где. Но здесь все еще моя
территория, и у тебя могут быть неприятности. Против тебя нет закона - я
не могу арестовать тебя за то, что ты сделал. Но это, конечно, подло.
Послушай, ты. Мое дело - порядок в этом округе, и ты это не забывай. Я не
хочу охотиться за тобой, как сейчас. Если ты снова примешься за свои
фокусы, я запихну тебя за решетку за нарушение порядка, хулиганство или
что-нибудь другое - найдем, за что. Понял?
Стыд и ярость боролись в Кавинанте, но он не мог найти для них
выхода. Ему хотелось заорать через решетку: "Это незаразно! Это не моя
вина!" Но горло у него было сжато спазмом; он не мог высвободить
заключенный в нем крик. Наконец он смог только промямлить: "Выпустите
меня. Я пойду пешком".
Шериф Литтон внимательно посмотрел на него, потом сказал помощнику:
- Ладно. Выпустим его прогуляться. Может, он попадет в аварию.
Они как раз только что миновали выезд из города.
Помощник остановил машину возле обочины, и шериф выпустил Кавинанта.
Мгновение они вместе стояли в ночи. Шериф внимательно посмотрел на него,
как будто пытаясь оценить его способность принести вред. Затем Литтон
сказал: "Иди домой. И оставайся дома". Потом вернулся в машину. Она
развернулась с громким пронзительным скрежетом и покатила к городу.
Мгновение спустя Кавинант выпрыгнул на дорогу и закричал вслед удаляющимся
огонькам: "Гадкий, грязный прокаженный!" В темноте огоньки выглядели как
кровь.
Его крик, казалось, не потревожил тишину. Он повернулся и пошел к
Небесной Ферме, чувствуя себя маленьким, как будто немногочисленные звезды
на светлом небе насмехались над ним. Ему предстояло пройти десять миль.
Дорога была пустынной. Он двигался в тишине, как если бы его окружала
полная пустота: хотя он шел по открытой местности, он не улавливал ни шума
травы от ветра, ни ночных разговоров птиц или насекомых. Из-за тишины он
чувствовал себя глухим, одиноким, беспомощным, как будто сзади его
настигали хищники.
Это было заблуждением! Протест поднялся в нем как вызов; но даже для
него самого он звучал глухим стоном отчаяния, состоящим из поражения и
упрямства. Он мог слышать сквозь него, как эта девушка кричала "Берек!"
подобно сирене из ночного кошмара.
Затем дорога пошла через рощу из частых деревьев, которые закрывали
тусклый свет звезд. Он не мог ощущать ногами дорогу; был риск заблудиться,
упасть в канаву, пораниться о дерево. Он старался сдерживать шаг, но
опасность была слишком велика, и он наконец был вынужден идти, вытянув
перед собой руки и нащупывая дорогу при каждом шаге, как слепой. Пока он
не добрался до края леса, он двигался как заблудившийся, как во сне, в
испарине и прозябший.
После этого он заставил себя идти твердым шагом. Его подгоняли крики,
несущиеся ему вслед: "Берек! Берек!" Когда, наконец пройдя долгие мили, он
достиг поворота дороги на Небесную Ферму, то почти бежал.
В заповеднике своего дома он включил все огни и запер все двери.
Распланированная строгость его жилища приняла его в себя с догматичной
неутешительностью. Взгляд на кухонные часы сказал ему, что уже за полночь.
Новый день, воскресенье - день, когда другие идут в церковь. Он заварил
кофе, сбросил куртку, галстук и рубашку, потом принес дымящуюся чашку в
комнату. Там он устроился на диване, поправил портрет Джоан на кофейном
столике так, чтобы она смотрела прямо на него, и сел, обхватив колени
руками, пережидая кризис.
Ему был нужен хоть какой-то ответ. Все его ресурсы были исчерпаны, и
он не мог продолжать жить как раньше.
Б_е_р_е_к_!
Крик этой девушки, и саднящий звук аплодисментов публики, и
оскорбления шофера отдавались в нем как заглушенные толчки в глубине
земли. Самоубийство маячило со всех сторон. Он был в ловушке между
безумным заблуждением и угнетающим отношением к нему со стороны окружающих
людей.
"Гадкий, грязный прокаженный!"
Он сжал себе плечи и напрягся, стараясь успокоить судорожно
забившееся сердце.
"Я не могу этого вынести! Кто-нибудь, помогите мне!"
Вдруг зазвонил телефон - звонок хлестнул по его сознанию как бич.
Разболтанно, как плохо соединенная куча вывихнутых костей, он вскочил на
ноги. Но потом остановился без движения. Ему не хватало мужества снова
встретиться с враждебностью и проклятиями.
Телефон прозвенел снова.
Дыхание застряло у него в легких. Джоан, казалось, упрекала его из-за
стекла рамки на столе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12