Генерал Неплюев настойчиво добивался, чтобы все спорные вопросы между Джунгарией и казахскими жузами решались только через него.— Мы приехали сюда для того, чтобы казахи заплатили нам ясак и дали аманатов, — сказали послы контайчи. — Они виноваты перед нами. В то время, как мы были заняты на границе с Китаем, казахи совершили на нас набеги!— По законам Российской империи не позволено, чтобы подвластный нам народ платил ясак или отдавал аманатов на сторону! — твердо отвечал генерал Неплюев.— Вопреки проискам и козням всех наших врагов, мы не допустим неповиновения нашей матушке-государыне, как клялись ей на Коране, — заявили в один голос от имени Младшего и Среднего жузов хан Абулхаир и Джаныбек-тархан. — А предыдущие наши набеги на джунгарские кочевья были лишь продолжением той многолетней войны, что затеял сам контайчи. Если же нет войны, то мы клянемся, что больше не будем нарушать мир, и присутствие при нашей клятве губернатора великой Российской империи вернее всех аманатов на свете!.. * * * — Никогда казахские ханы не выполняют своих клятв, — упорно возражали послы контайчи. — Они уже не раз клялись нам в мире и дружбе!— На этот раз от их имени говорю с вами я! — отрезал Неплюев.— Тогда для продолжения переговоров мы просим вас направить людей к великому и ослепительному Галден-Церену, подобию солнца на земле! — сказали послы Кошку и Бурун.Но они не сразу уехали, эти послы. Молча стояли они на пышной церемонии, наблюдая, как еще сто семьдесят восемь аксакалов, биев и батыров из всех трех казахских жузов клялись с хлебом у рта и Кораном над головой, что добровольно принимают подданство России вместе со всеми своими сородичами. При этом джунгарские послы косились на громадные русские пушки, стоявшие у кромки степи…Генерал Неплюев в парадном мундире с аксельбантами и при всех орденах произнес речь, в которой благодарил новых подданных за доверие к матушке-государыне и от ее имени давал обязательство считать равноправными и защищать от внешних врагов все присягнувшие племена. Особенно выделил он старшин и батыров Старшего жуза, чьи кочевья находились под властью контайчи, а сыновья пребывали в аманатах у джунгар. Это был прямой вызов и откровенная угроза джунгарскому контайчи.Когда послы уехали, Неплюев призвал хана Абулхаира и его соседей — калмыцких ханов решать все вопросы лишь мирным путем и при содействии законных российских органов власти. Чтобы не отвратить и так обиженного хана Абулхаира от России, губернатор дал наконец ему позволение кочевать со своими аулами и табунами вдоль рек Илек и Берды. Казахам разрешалось оседать там на землях рядом с русскими мужиками, и это явилось большим облегчением для наиболее бедной части племен и родов. На этих землях вскоре и возродилось древнее казахское хлебопашество.Хану Абулхаиру, кроме того, разрешалось днем и ночью въезжать в любую российскую крепость, а его самого и личную охрану впредь предписывалось на правах генерала обеспечивать «казенным хлебом». В степи властители поступали так со своими туленгутами, и хан вместо радости ощутил вдруг ледяной комок в горле.Между калмыцкими и казахскими кочевьями проведена была очередная твердая граница по Жаику. Ни одной, ни другой стороне не разрешалось отныне переправляться на противоположную сторону реки. О плененных калмыках, проданных на хивинских и бухарских базарах, уже поздно было говорить, и губернатор лишь обещал похлопотать о них.Таким образом, оказался довольным один лишь Джаныбек-батыр. После торжественного чтения указа царицы о присвоении ему высшего воинского звания первого тархана Киргиз-кайсацкой орды с последующей передачей этого звания по наследству, снова ударили пушки, ибо тархан империи был равнозначен генерал-фельдмаршалу. И сразу на разные голоса заговорили собравшиеся:— Будь вечно счастлив, Джаныбек!— О, как возвысил ты славу рода шакчак!— Скакун твойдоскакал первым, Джаныбек, поэтому не забудь о нас, маленьких!— Раз добился своего, Джаныбек, устрой же пир на все три жуза!И седобородый Джаныбек-батыр, самый храбрый из тогдашних батыров, близко стоящих к хану Младшего жуза, много раз видевший смерть лицом к лицу, заплакал, как ребенок. Даже генерал Неплюев опешил от такого непосредственного проявления чувств. «Боже мой, они же просты и доверчивы, как дети, — подумал он. — Да, неплохой народ пришел в подданство к нашей государыне!»Губернатор оглянулся. Только теперь он увидел, сколько вокруг озлобленных, рассерженных людей, ненавидевших удачливого Джаныбека.Все же у Неплюева были веселые глаза. «Как и все дети, они еще завидуют друг другу до смерти. Такими людьми управлять — одно удовольствие. Захочешь наказать человека — награди его при всех!» * * * Перед отъездом гостей губернатор позвал к себе толмача Кудабая.— Знаешь ли ты, милейший, о том, что Абулхаир давно уже ходатайствует о восстановлении древнего города Жамкента в низовье Сырдарьи. Или, как у вас говорят, Сейхундарьи…— Да, слышал не раз, ваше превосходительство!— Для чего это он хлопочет, не знаешь?— Может быть, ему хочется быть поближе к джунгарам, ваше превосходительство!..При этих словах лукавый толмач посмотрел невинными глазами на губернатора. Тот все чаще беседовал с ним в последнее время, и Кудабай начал постепенно привыкать к его грозному виду и громовому голосу.— Что же, это и нам не помешает… — Генерал Неплюев покачался некоторое время с носков на пятки. — Чтобы восстановить разрушенный город, а вернее — построить на его месте новый, следует направить туда топографов и прочих. Вот и поедет от нас в ставку твоего хана прапорщик Илья Муравьев. Помимо своих ученых дел, он будет тебе прямым начальником. Понял?— Рад стараться, ваше превосходительство!..— Ладно, старайся… Но пока прапорщик приедет, глаз не спускай с хана. Чуть что — ко мне! * * * И вдруг Кудабай осмелился высказать свою заветную мысль:— А может быть, ваше превосходительство, не надо прапорщика… Я ведь тоже обучен всяким наукам. Да и подозрений ко мне меньше…Неплюев внимательно посмотрел на способного толмача:— Ладно, ты служи, за нами не пропадет. Богат будешь и в чинах, коль так же предан нам останешься. Пока тебе прапорщик не помеха. Ступай!..А через полчаса тот же Кудабай получил от хана Абулхаира обещанные ему соболью шапку и расшитый золотом кафтан. При этом Абулхаир узнал от своего толмача, что не мешает присматривать за едущим к ним русским прапорщиком.В тот же вечер оренбургский губернатор Неплюев писал в Петербург, в Коллегию иностранных дел: «Хотя Абулхаир отдал в аманаты родного сына и посему не сможет открыто выступить против России, верить ему нельзя, ибо двуличен он и надменен».Да, ни одна серьезная деловая просьба хана Абулхаира не была удовлетворена. Хоть и был обещан ему «казенный харч» и право посещения всех крепостей и воинских команд Российской империи, внутри у него все горело от обиды, и ехал он по своей земле, словно пробирался на ощупь во тьме подземелья… * * * А в это время хан Абильмамбет, считающий, что Россия во всем отдает предпочтение хану Младшего жуза Абулхаиру и хочет сделать его главным ханом казахов, послал в аманаты джунгарскому контайчи своего сына-наследника Абильфаиза. До него уже дошли сведения, что подвластный ему жуз представлял на совещании у губернатора Неплюева Джаныбек-батыр, которому присвоено звание тархана. Это, а также заверения Галден-Церена в том, что казахам будут возвращены Туркестан с прилегающими к нему тридцатью двумя городами, ускорило его решение отдаться под покровительство контайчи. Немалую роль сыграло и то, что у джунгар в это время находился в плену молодой султан Аблай. Так или иначе, а этим решением хан Среднего жуза помогал злейшему врагу в деле полного закабаления казахских земель.Убедившись в серьезности действия хана Абильмамбета, Галден-Церен уже в 1745 году начал строить военную дорогу через степные солончаки и приготовил на самой границе с подвластными России казахскими землями двадцатитысячное отборное войско. Все чаще джунгарские авангарды нападали на приграничные казахские кочевья, разоряя их и уводя пленных.Новая волна казахских беженцев прокатилась через степь. Но, согласно договоренности, казахским аулам запрещено было перекочевывать на западный берег Жаика. Тех, кто по древней степной привычке не обращал внимания на установленные границы, нарушал этот запрет и переправлялся через Жаик, судили по указу сената от 5 марта 1744 года, в котором предписывалось таковых нарушителей «схватить и отправить из Оренбурга в Роговик или же в Сибирь, на Нерчинские рудники и заводы». Мало того, в письме от 11 мая 1747 года Коллегия иностранных дел предписала выжечь все травы на правобережье Жаика до самого Каспийского моря. Незадолго до этого — 20 сентября 1743 года сенат издал указ о передаче охраны пограничной линии Яицкому казачьему войску. По существу, яицкие казачьи старшины становились в этих краях полными хозяевами. Была передана в руки Сибирского казачьего войска и вся пограничная «горькая» линия по рекам Тоболу, Иртышу, Ишиму. Положение казахских племен и родов вблизи этой линии сразу ухудшилось. Началась первая стадия осуществления царской колонизаторской политики, от которой прежде всего страдали неимущие слои кочевого населения. Все сильнее становится гнет царизма и в русских переселенческих районах. Несладко приходилось и казачьей голытьбе. Приближалась великая пугачевщина, в которой впервые в истории побратались и выступили плечом к плечу против своего исконного врага — царизма — русский народ и народы окраин.Правда, генерал Неплюев сознавал, что наиболее правильный путь дальнейшей колонизации края — это мирные переговоры и расширение торговли. Он даже писал в своем рапорте в Коллегию иностранных дел о том, что «надо изыскивать возможности подчинения этого народа не только путем насилия и угроз, но и путем благодеяний через расширение торговых отношений». Но наряду с этим тот же Неплюев не преминул попросить войскового начальника на Уильской дороге генерал-лейтенанта Штокмана выделить для насильственного подчинения казахского населения, если таковое окажет сопротивление, две тысячи казаков и пять тысяч солдат из Орской крепости. В дополнение, если в этом возникает необходимость, предлагалось выделить еще десять тысяч вооруженных людей из числа подвластных России «инородцев», как-то: калмыки, башкиры, крещенные татары, черемисы и прочие.Куда было отступать казахским родам и племенам, если с другой стороны стоял наготове со своей конницей кровавый контайчи? Ханы и султаны быстро нашли свой путь, приспособившись если не к одной, то к другой стороне, а несчастный народ заметался, как зверь в капкане, неистово и слепо дергаясь в разные стороны и с каждым движением теряя кровь и силы. Снова появились сотни больших и малых отрядов, которыми чаще всего руководили неродовитые батыры, а то и просто табунщики. Эти отряды нападали на царские воинские команды, обозы, караваны и на богатые байские табуны и кочевья. Их называли в различных документах разбойниками, но первая, еще не организованная стадия народного сопротивления всегда и везде принимала такие формы. В движение Степана Разина тоже вливались когда-то такие крестьянские ватаги.Отряды, которыми руководили батыры Баян, Малайсары, Елчибек и другие, продолжали наносить непрерывные удары по захватившим их земли джунгарским нойонам. В степи разгорался пожар народной войны…А хан Абулхаир чем дальше, тем все больше отдалялся от дел. Так и не добившись у оренбургского губернатора ни регулярных войск в свое подчинение, ни права на самостоятельные действия на юге против Надир-шаха, ни пастбищных угодий за Жаиком, ни даже возвращения своего сына из аманатов, он быстро терял в степи свой авторитет. Это, пожалуй, было не так его собственным просчетом, как просчетом самого губернатора, ибо хан Абулхаир, заслуженный степной вождь и военачальник, олицетворял политику присоединения к России.Теперь постаревший хан Младшего жуза метался по степи, не зная, что предпринять. Он докатился до того, что принялся подталкивать некоторые казахские роды к уходу на земли среднеазиатских ханств. При этом он надеялся, что, увидев, такое непослушание новых подданных, губернатор снова призовет его и даст ему войска для возвращения беглецов. Когда и это не помогло, потому что в любом случае казахские аулы чувствовали себя в большей безопасности на подвластной России территории, хан Младшего жуза начал исподтишка, а затем открыто выступать против российских властей.По наущению хана Абулхаира в середине зимы 1746-1747 годов два отряда казахских джигитов перешли по льду через Жаик и в урочище Кзыл-жар разгромили калмыцкие кочевья и поселок русских рыбаков, угнав много скота и свыше шестисот пленных, среди которых были и русские. Вслед за этим большой казахский отряд дошел уже до Волги, разгромив по дороге ряд мирных поселений. Но на обратном пути лихие джигиты наткнулись на засаду и еле спаслись, потеряв немало убитых и пленных, которых судили потом по законам военного времени. Петляющий по бескрайней степи хан Абулхаир подумывал уже о новых больших походах на российские укрепления, которые сам разрешил когда-то строить. Вокруг него начали объединяться другие обиженные родовые вожди, примыкать летучие отряды батыров…И все же хан Абулхаир прекрасно понимал, что невозможно осилить такую великую державу, как Россия. Все эти действия предпринимались в надежде повысить себе цену в торге с губернатором. Именно поэтому, да еще оглядываясь на своего сына Кожахмета, остающегося в аманатах, он приказал разыскать и немедленно отпустить всех русских пленных. «Поняв тщету своих действий против русских, Абулхаир сделался еще смирнее, чем прежде», — писал генерал Неплюев в Коллегию иностранных дел. Царские власти опять поняли превратно хана Абулхаира.Совсем по-другому складывались в это время дела Среднего жуза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42