Убедившись, что вода в реке поднялась недостаточно, египетские власти обратились за помощью к императору. Это произошло в июне. Зерно к этому времени уже достигло берегов Италии. Но по приказанию Траяна в обратный путь (в середине июля) корабли отправились не порожняком, а с тем же грузом, что доставили прежде. Если бы суда с египетским хлебом покинули Александрию только в сентябре, как полагает Вальтцинг, весь рейс из Путеол оказался бы бесполезным. Все дело в том, что в Египет вернулся урожай прошлого года, отправленный в Рим еще весной. Совершенно невероятным выглядит предположение, что в это время года в римских лавках еще могло оставаться достаточно продовольствия, чтобы поделиться с Египтом, – если, разумеется, снабжение города осуществлялось из сентябрьских запасов прошлого года.
Последнее подтверждение дает нам рескрипт Аркадия и Гонория («Феодосийский кодекс» от 15 апреля 397 года). Братья-императоры приказывают мореходам треть грузовых судов с пшеницей, предназначенной для Рима, отправлять «с начала навигации». Очевидно, речь идет о напоминании указаний предыдущего приказа, видимо, не выполненных в срок.
В свете изложенного свидетельство Светония, относящееся к 64 году, обретает особое значение. Действительно, Светоний сообщает, что в том году Нерон находился в Неаполе и выступал на тамошней сцене. С особым восторгом его приветствовали александрийцы, «прибывшие с последним караваном». Точной даты поездки Нерона в Неаполь мы не знаем. Однако о ней упоминает Тацит в своих «Анналах», и из его рассказа следует, что это путешествие имело место задолго до римского пожара, который случился в июле. Значит, Сенека находился в Неаполе одновременно с Нероном. Правда, неизвестно, входил ли он в официальную свиту принцепса. Это, конечно, вполне возможно, хотя театральным зрелищам, которые он презирал и которые так нравились Нерону, он наверняка предпочел бы беседы с философами.
Таким образом, мы приходим к выводу, что прибытие александрийского флота в Путеолы, описанное Сенекой в 77-м письме, произошло весной. На этих судах прибыло зерно урожая прошлого года, а сам рейс знаменовал собой открытие мореходного сезона. По всей видимости, тот же флот в течение лета совершал как минимум еще одно плавание, однако Сенека явно имеет в виду не его, а весеннее прибытие кораблей в порт. Именно тогда возобновлялись связи с Египтом, прерывавшиеся на всю зиму, и вместе с кораблями приходили долгожданные вести. В разгар лета, когда морское сообщение действовало на полную мощь, этих новостей не ждали с таким нетерпением.
В 104-м письме мы находим еще одно указание, подтверждающее, что общая хронология переписки установлена нами правильно. В нем говорится о том, что в Риме свирепствует лихорадка. В поисках спасения Сенека перебрался на свою виллу в Номент. Известно, что в ту эпоху жить в черте Рима в августе и особенно в сентябре считалось вредным для здоровья. Действительно, город задыхался от жары и пыли, уличный воздух пропитывался тяжелыми запахами кухни. Совсем по-другому Сенека чувствовал себя в Номенте, среди дорогих его сердцу виноградников. Он называл себя виноградарем и питался в основном виноградом. Ягоды уже созрели, так что, когда подходило время обеда, философ просто шел в сад. Все это не могло происходить позже, чем в середине сентября. Поскольку 91-е письмо датировано днями, непосредственно следующими за пожаром в Лугдуне (август 64 года), а в 122-м письме говорится, что дни стали совсем короткими (конец октября? начало ноября?), легко убедиться, что и здесь хронологическая последовательность полностью соблюдена.
Вместе с тем интенсивность переписки, характерная, по нашему разумению, для ее предшествующего периода, с этого момента заметно меняется. Период с 91-го по 104-е письмо включает 13 писем. Теоретически для обмена ими в данное время года требовалось приблизительно три месяца; но в реальности между первым и последним прошло едва полтора. Точно так же между 104-м (середина сентября) и 122-м письмами (написанным не позже середины ноября) пробежало от силы два месяца вместо ожидаемых четырех. Означает ли это, что все наши выводы ошибочны, а результаты, к которым мы, казалось бы, пришли, недостоверны?
На самом деле выводы об интенсивности переписки, которые мы можем сделать на основании самих писем, носят приблизительный характер. Реальный ритм обмена письмами мог существенно отличаться, и вот по каким причинам: во-первых, если каких-то писем недостает, во-вторых, если какие-то письма добавлены позже. С другой стороны, и в реальном ритме переписки могли наблюдаться значительные колебания, вызванные двумя другими причинами (помимо связанных с временами года): отправкой части писем не по одному, а по несколько штук сразу и переменами в жизненных обстоятельствах корреспондентов. Разумеется, точно определить, какая или какие из этих причин сработали в каждом конкретном случае, за которым мы чувствуем нарушение нормального хода переписки, чрезвычайно трудно, если вообще возможно. Но все-таки кое-какие средства в нашем арсенале имеются.
Если письма, в которых встречается то или иное хронологическое указание, разместить по порядку со ссылкой на события или факты, представляющие интерес для нашего исследования, а также учитывать интенсивность переписки в отношении тех писем, в датировке которых мы уверены (или почти уверены), мы получим следующую картину.
1. На протяжении первого этапа переписки (летом 62 года, во всяком случае, с конца июля по начало октября) Луцилий, вероятно, находился на Сицилии, а Сенека в Риме. Однако зафиксированная частота обмена (интервал между двумя письмами составляет в среднем 12 дней) оказывается несколько ниже ожидаемой, поскольку оптимальный срок доставки почты из Рима на Сицилию и обратно летом составлял восемь дней. Следовательно, мы вправе допустить, что некоторые из реально существовавших писем при публикации были изъяты, вероятно, в силу того, что носили слишком личный характер. И действительно, в начале 3-го письма мы обнаруживаем намек на то, что корреспонденты обсуждали дела конфиденциального свойства.
2. В промежутке между 12-м и 18-м, а затем между 18-м и 23-м письмами (начало весны) средняя частота обмена практически совпадает с вероятной для зимнего времени года. Очевидно, публикации удостоились все письма, написанные в этот период, что, разумеется, не означает, что они публиковались без сокращений. Сенека наверняка убрал из текста все, что касалось трудностей, переживаемых в тот момент Луцилием.
3. Продолжительность интервала между 23-м и 57-м письмами (с начала весны 63-го до конца осени того же года) заранее лишает категоричности любые выводы. На протяжении такого долгого срока число факторов, способных повлиять на интенсивность (как реальную, так и теоретическую) переписки, неизбежно возрастает, соответственно растет и число возможных ошибок. Этот период приходится на теплое время года и включает только очень небольшой промежуток, когда море оставалось недоступным для судоходства. С другой стороны, если Луцилий по-прежнему находился на Сицилии, а Сенека путешествовал по Кампании, сроки доставки почты должны былиуменьшиться. Поэтому среднее значение реального интервала между письмами (10 дней) кажется неоправданно большим. Эта аномалия находит свое объяснение, если вспомнить, что в начале весны
Луцилий, как почти точно установлено, приезжал в Рим, следовательно, переписка на какое-то время прервалась. Отсюда и нарушение нормального ее ритма. Но поскольку отклонение не слишком велико, логично предположить, что в Риме Луцилий пробыл недолго, вряд ли дольше месяца. Если это действительно так, средняя величина интервала между двумя письмами составит 8,6 дня, что вполне правдоподобно.
4. С начала декабря 63-го по март 64 года (письма с 57-го по 67-е) интервал составляет девять дней. Для зимнего времени года этого слишком мало. Однако известно, что Сенека в ту пору находился в Кампании, следовательно, расстояние, разделявшее корреспондентов, уменьшилось на четыреста километров, что дает выигрыш в три-четыре дня пути (туда и обратно). Поэтому допущение, что в публикацию были включены какие-то дополнительные письма помимо действительно отосланных (как и обратная версия), выглядит малоубедительно. Разумеется, это замечание не касается писем личного характера, которые Сенека мог попутно отправлять с каждой почтой.
5. В период с весны 64 года до прибытия александрийского флота (письма с 67-го по 77-е) средняя интенсивность переписки по сравнению с зимой возрастает вдвое (разрыв с девяти дней сокращается до четырех с половиной). Сенека сначала находится в Риме, затем едет в Неаполь. Луцилий совершает поездку по Сицилии. Навигационный сезон в разгаре, значит, письма идут довольно быстро. К тому же Луцилий буквально засыпает друга вопросами. Сенека отвечает так скоро, как только может. Ускорение ритма переписки частично объясняется взаимным нетерпением корреспондентов. Однако даже крайняя спешка не способна намного сократить сроки доставки почты: как бы ни старался почтовый гонец, он не в состоянии удвоить скорость передвижения. Нам представляется очевидным, что в действительности Сенека принимался за очередное письмо Луцилию, не дожидаясь, пока придет ответ на предыдущее послание. Особенно наглядно это видно на примере 72-го и 75-го писем. В первом из них Сенека сообщает другу, что не располагает ни временем, ни силами, чтобы с должной глубиной ответить на поставленный вопрос. Луцилий явно не удовлетворен объяснением, считая его отпиской. Отголосок этого чувства слышен в 75-м письме, хотя по смыслу оно должно было возникнуть в ответ на 72-е письмо. Это значит, что в один цикл «туда и обратно» вошли не два, а четыре письма. Получается, что интенсивность переписки в этот период удвоилась, что более или менее соответствует реально зафиксированным интервалам между письмами (четыре с половиной дня вместо шести-семи). Мы думаем, что в действительности это ускорение началось после 70-го письма, если датировать его началом апреля. Однако это весьма условная датировка, и, может быть, лучше ее не придерживаться.
6. С конца апреля, на протяжении мая и всю первую половину июня средний интервал между письмами устанавливается на уровне шести с половиной дней (письма с 77-го по 86-е). Луцилий пишет меньше. Он занят в разъездах по Сицилии. Сенеке приходится ждать писем. Сам он в это время то уезжает в Неаполь (письмо 80-е? в нем упоминается «сферомахия», привлекшая на ристалище толпы народу), то возвращается в Рим (письмо 83-е). Ему не сидится на месте: из Рима он едет в Кампанию (в Литерн; письмо 86-е). Полагаем, из этой части переписки изъятия писем также не производилось.
7. Этого нельзя сказать о следующем периоде, протянувшемся с середины июня до начала августа 64 года. Средний интервал между письмами растягивается до девяти дней, хотя стоит лето. Но тот факт, что часть писем этого периода не была включена в публикацию, не должен нас удивлять. Именно тогда случился римский пожар; между тем, как давно отмечено исследователями, в переписке о нем не упоминается ни словом. Из двух возможных причин – умолчание из осторожности или изъятие части писем – мы отдаем предпочтение второй как более правдоподобной. Это же подтверждает заметно замедлившийся ритм переписки.
8. Напротив, с начала августа (пожар в Лугдуне) до середины сентября (письма с 91-го по 104-е) этот ритм стремительно ускоряется, и перерыв между письмами сокращается до трех дней. Сенека находится в Риме. Луцилий, уже покинувший Сицилию и с весны (письмо 68-е) посвятивший жизнь «действенному досугу», по всей вероятности, успел перебраться в Италию. Возможно, он поселился на вилле в Помпее, где родился (о том, чтобы искать его следы в «ардейской земле», как предполагает Э. Альбертини, не может идти и речи). Если это действительно так, понятной становится и возросшая интенсивность переписки – даже при том, что Сенека порой ленится и тянет с ответом другу (письмо 106-е: «С запозданием отвечаю на твое письмо...»). Аналогичный вывод напрашивается в. отношении последней группы писем (104-е–122-е), интервал между которыми не превышает двух с половиной дней. Мы не думаем, что объем переписки был увеличен за счет добавления фиктивных писем. Сенека в ту пору работал над «Книгами нравственной философии», и письма последовательно отражают ход его мыслей.
Таким образом, гипотеза о фиктивных письмах, якобы добавленных к собранию, кажется нам совершенно необоснованной. Мы придерживаемся мнения, что все письма, составившие дошедшее до нас эпистолярное наследие Сенеки, были на самом деле адресованы его другу и среди них нет ни одного, которое представляло бы собой замаскированный фрагмент отвлеченного теоретического сочинения. В то же время мы согласны, что какая-то часть реально существовавших писем не вошла в опубликованный свод, во всяком случае, это касается отдельных периодов переписки. На ее начальном этапе (лето 62 года) этим, возможно, объясняется отсутствие в письмах упоминаний о землетрясении в Помпее; впрочем, не исключено, что это событие, имевшее место в феврале, к лету успело утратить свежесть новизны. Изъятию подверглась часть писем от 63 года и часть – от лета 64-го, когда случился пожар в Риме. Эти изъятия, так же как вероятные купюры в тексте остальных писем (например, в тех, где Сенека рассуждает о механизме приспособления у животных; см. письмо 121-е), понадобились для того, чтобы избавить публикуемое собрание, задуманное как руководство по нравственному самосовершенствованию, от личностной и событийной окраски, приблизить его тональность к тональности диалогов, в которых также зачастую за рассуждениями обобщенного характера скрываются конкретные рекомендации конкретным людям. Личность Луцилия присутствует в письмах, это несомненно. Но восхождение к вершинам мудрости в том и состоит, чтобы внутренне освободиться от всего, что слишком крепко привязывает нас к своим индивидуальным особенностям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59