Может, я и ошибалась, только, на мой взгляд, этот кузов мог в любой момент рассыпаться.
Класс! Будто мало мне и без того забот.
Придурок склонился ко мне, так что я ощутила его зловонное дыхание на своей шее.
– Ну вот, а сейчас мы с тобой немножко покатаемся. Будешь вести себя хорошо, скоро вернешься домой.
Во рту у меня пересохло. Разве не так говорят все похитители своим жертвам? Лишь затем, чтобы жертвы стали податливее? Не станет же этот гад сообщать, что живой из этой передряги мне не выйти, – в противном случае я могу решить, что терять нечего. И попытаюсь завладеть его пушкой.
Или двину ему в пах.
Видимо, придурок прочел мои мысли.
– Я серьезно, – заявил он. – Честное слово, я не сделаю тебе ничего плохого.
Честное бандитское?
– Полезай в машину! – На сей раз голос его слегка дрогнул, и до меня вдруг дошло, что придурок напуган не меньше моего.
Не очень приятно обнаружить это качество в мерзавце, который держит тебя на мушке. А вдруг его руки так сильно затрясутся, что он пристрелит меня нечаянно-негаданно?
Дверца со стороны пассажира была не заперта, и, плюхнувшись на сиденье, я даже подумала, не выскочить ли с другой стороны, а потом пуститься бегом. Нет, лучше не рыпаться – ведь он может выместить злобу на Берт.
Когда гад уселся за руль, я впервые получила возможность его рассмотреть. Ага, да это Глен Ледфорд собственной персоной! Разве Элис Мурмен не описала его в деталях? Подумать только, когда-то я нянчила и сажала на горшок этого недоумка!
Прежде чем завести мотор, Глен обернулся ко мне и осклабился.
А зубы ему надо бы почистить. И как следует.
– Надеюсь, ты никаких фокусов не замышляешь. Наверно, тебе будет грустно, если вынудишь меня пристрелить твою сестру. – Что ему это будет грустно, мерзавец не сказал.
Несколько минут Глен рулил молча. Но пушку не опускал – держал в левой руке, наставив прямо на меня, а правой лапищей крутил руль.
Я старалась не смотреть на пистолет, особенно на дырочку, откуда вылетает пуля. Возможно, опасалась, что если слишком долго буду пялиться на это маленькое круглое отверстие, оттуда что-нибудь да выскочит. И устремится в мою сторону.
В общем, я решила смотреть в ветровое стекло. Мы как раз съезжали с Бардстоун-роуд на скоростную автостраду Уоттерсон.
Мамма миа! Только этого мне не хватало – острых ощущений.
Глен на всех парах скатился под горку, чудом не задев какой-то фургон, и занял правый ряд. И, представьте себе, после этого маневра вдруг сделался болтливым. Надо думать, от облегчения язык развязался.
– Скажи-ка, – обратился он ко мне, – давно ты в здешних краях живешь?
Вопрос с подвохом? Он хочет узнать, давно ли я живу, ибо собрался положить этому конец?
– Всю жизнь, – буркнула я.
Глен ухмыльнулся. Ну и видок, скажу я вам.
– А я где только не бросал якорь. Теннесси, Огайо, Кентукки, Индиана – везде побывал.
Ишь ты, путешественник нашелся!
– Неужели? – отозвалась я. Тут мне пришло в голову, что раз Глен задает мне вопросы, почему бы и мне ему не задать. – Ты женат? – спросила я, вспомнив, естественно, ту дамочку, которую мы с Берт повстречали в шкафу.
Глен покосился в мою сторону:
– Не-а. Пока что. Деньжат не было, чтоб обхаживать куколку как положено. Но скоро… – он снова покосился на меня, – очень скоро я разживусь кучей денег.
– Так уж и кучей? – подзадорила я.
– А то! Шикарная дамочка вроде тебя отлично повеселилась бы с таким парнем, как я.
Мать честная! До меня с опозданием дошло: этот идиот решил, что я с ним заигрываю. Не самое удачное поведение с типом, который держит тебя под прицелом. Меньше всего мне бы хотелось давать пищу его воображению. К примеру, подкинуть идейку меня изнасиловать.
Я перевела взгляд с пистолета на мерзкую рожу. Да уж, пускай лучше застрелит, чем изнасилует.
Старина Глен, должно быть, оказался не так глуп, как я полагала, поскольку, увидев выражение моего лица, сразу догадался, что у меня на уме. И заметно обиделся:
– Слушай, только не надо думать, будто я способен на что-то дурное…
И это говорит человек, который только что невозмутимо пообещал застрелить Берт!
– …чтоб ты знала, никакой я не извращенец. И в жизни не брал женщину силой.
Глазки-бусинки, мясистые губы, о зубах и вспоминать не хочется… Если Глен не врет, то с такой мордой он девственник, не иначе.
– Сегодня вечером, – продолжал девственник, – я сграбастаю столько деньжат, что женщины в очередь ко мне будут строиться.
На ум мне пришли два слова: бред и собачий. Но вслух я их произносить не стала. Напротив, одарила Глена теплой улыбкой:
– Да что ты! И где же ты возьмешь столько денег?
Глен заулыбался в ответ, очевидно полагая, что слово деньги действует на женскую часть населения как сексуально возбуждающее средство. После чего медленно, будто смакуя, произнес:
– Полмиллиона долларов. Только подумай. Сколько подарков можно купить для такой клевой дамочки, как ты! Цацки, шмотки, путешествия. Причем заметь: волноваться не из-за чего – денежки совершенно чистые. Никаких противозаконных делишек. Правда, правда. Просто я наконец подрастряс одного типа, который мне задолжал.
Я присвистнула:
– Полмиллиона? Ничего себе должок! Быстро взглянув на меня, Глен нахмурился, потом снова уставился на дорогу.
– Считай, еще дешево отделался. Задаром! Этот мужик убил моих родителей. Сломал жизнь мне и брату.
Ага, значит, все так и есть? Рассел и Глен каким-то образом отыскали Леса Теннисона и шантажировали его?
Глен, очевидно, решил, что я так пристально на него смотрю, потому что заворожена всем услышанным. И тотчас принялся приукрашивать свой рассказ:
– Я ведь все помню, знаешь… Помню, когда был маленьким, жил в большом доме, катался на большой дорогой машине. У меня все было самое лучшее – родители старались. А потом этот гад пришел и убил их – и я остался сиротой, нищим. Вырос у чужих людей.
Я заметила, как побелели костяшки на его правой руке, которая сжимала руль. А еще заметила, что в своей жалостливой речи Глен как-то сразу вывел Рассела за скобки. Попытавшись изобразить сочувствие, – что было нелегко, учитывая пистолет, – я вкрадчиво произнесла:
– Какой ужас.
Нищий сиротка согласно дернул головой, не сводя глаз с дороги.
– Поначалу брат просил у этого хмыря двести пятьдесят штук. Но это было до того, как сукин сын пришил и брата моего тоже. И жену его.
Я чуть с сиденья не сползла. Лес Теннисон убил Рассела и Элис?
– А уж тогда я позвонил сукину сыну на работу и сказал, что он задолжал мне еще четверть лимона. Мол, теперь я могу сообщить копам о четырех убийствах, а не о двух. – Глен хихикнул, словно представившийся шанс вытянуть вдвое большую сумму его очень забавлял. – Вот так, этот сучонок у меня в большом долгу. И я с него стребую!
Я слушала Глена и вспоминала тот странный телефонный звонок. «Деньги у меня», – просипел тогда мужской голос. Наверняка это был Теннисон. Оказывается, я разговаривала с убийцей четырех человек. От этой мысли по спине побежали мурашки. Неужто Теннисон пытался выманить меня на встречу, чтобы рассказать, как расправился с Расселом Мурменом? Здорово, должно быть, он удивился, когда я повела себя так, будто не имею представления, о чем он говорит.
Да, но какого черта Лес Теннисон позвонил мне?
Глен тем временем внимательно изучал фронтальную часть моей красной майки. Я поежилась.
– Ну так вот, если будешь со мной мила, по-настоящему мила, может, я и впрямь захочу потратить часть деньжат на тебя.
Меня так и скрутило. Представляете, я наконец-то нашла своего суженого!
Глен снова поглядел на меня, причем раньше, чем я ожидала, и, кажется, заметил отвращение на моем лице. Он тотчас насупился и вперился в ветровое стекло; костяшки его пальцев снова побелели.
Я сделала глубокий вдох. Что сделано, то сделано – физиономию он мою видел, так что к черту: я решила все окончательно прояснить.
– Если я буду с тобой по-настоящему мила, меня просто вырвет.
Глазки Глена полыхнули гневом.
– Острый же у тебя язычок!
– А у тебя глупая рожа!
Не знаю, что на меня нашло. Словно с катушек слетела. Ведь не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: не очень-то разумно злить человека с пушкой.
Может, если б я придержала свой дурацкий язык, не узнала бы, какие хорошие, крепкие узлы умеет вязать Глен. Едва мы вышли из машины и очутились в комнате, он с видимым удовольствием обмотал целый километр веревки вокруг моего несчастного тела, так что я с трудом могла дышать.
Веревки, которыми этот скот привязал меня к стулу, оказались чертовски неэластичными. Сколько я ни тянула их, сколько ни дергалась – не поддались ни на йоту. Судя по тому, как саднили запястья, я содрала с них кожу. Конечно, если б на мне оставалась куртка, ее рукава слегка защитили бы, но, каким бы болваном Глен ни был, он все же сообразил заставить меня снять куртку. А потом злобно швырнул ее на пол, где она сейчас и валялась.
Невольно проникнешься мыслью, что тупица Глен знает, что делает.
Явное наслаждение он получил и вставляя мне кляп.
– Ну вот, а теперь поглядим, как ты будешь умничать, – хихикнул он.
Затычку Глен сотворил из половой тряпки, которую запихнул мне в рот и для пущей надежности укрепил казенным полотенцем, обмотав его вокруг моей головы. Такое ощущение, будто забили рот прелой листвой, только на вкус гораздо омерзительнее. Правда, я никогда не лакомилась прелыми листьями, но думаю, вкус у них именно такой. Уголки рта нестерпимо заныли.
И вот теперь, пока Глен ржал над кривляньями Джима Кэрри, я уныло размышляла, поняла ли Берт мой намек. Конечно же, поняла. Не могли же наши близнецовые флюиды так нас подвести, верно? К несчастью, тут же припомнился Лестер Джеффриз, болван из нашей школы, которому Берт назначила свидание от моего имени. Да уж, наши флюиды могут подвести самым плачевным образом.
Фильм закончился, и Глен наконец оторвал зад от кровати. И тут же запихнул свою пушку за брючный ремень. С большим трудом. О'кей, ничего не имею против, пускай отстрелит себе яйца вместо гланд. Я не привередлива.
Глен направился к двери и, не оборачиваясь, бросил мне:
– Пойду куплю чего-нибудь хлебнуть. Понятное дело. Как он еще языком ворочает, сожрав столько сахару и соли?
– Сгоняю тут неподалеку, пивка прихвачу. – Тут он обернулся ко мне, и его крохотные глазки блеснули. – А ты посиди здесь. – И захихикал, довольный своей шуткой.
Да уж, обхохочешься.
Услышав, как поворачивается ключ в замке, я застонала. Черт! Этот ублюдок меня запер! Донесся шум мотора, потом замер.
Я огляделась по сторонам. Телевизор в противоположном конце комнаты теперь был выключен. Может, если дотянуться до пульта, я сумею снова врубить треклятый ящик? На полную громкость, чтобы сюда сбежались озверевшие соседи. Впрочем, что-то я не заметила в этом клоповнике избытка соседей. Но ведь мне нужен всего один!
И потом, надо же что-то делать. Вытянув шею, я углядела телевизионный пульт. Он по-прежнему валялся посреди кровати, в окружении печенья, шоколадных батончиков и пустых оберток. Так-так. И каковы же мои шансы его достать, будучи привязанной к стулу? Правильно! Нулевые.
Разумеется, подобные сцены я не раз видела в кино. Людей там без конца привязывают к стульям, руки за спину, совсем как мои, и, однако же, пленники ухитряются передвигаться на своих стульях и вырываются на свободу. Что мне нужно, так это телефон. Правда, в. этой комнате телефон висит на стене, возле двери. Достать до него я смогла бы, только умеючи летать.
О'кей, тогда, может, я сумею броситься на стену вместе с этим чертовым стулом? И привлечь внимание озверевших соседей, упомянутых ранее?
Я попыталась сдвинуть стул с места. Черт! Никакого эффекта. Теперь я поняла, почему, когда Берт захотела со мной поговорить, Глен поднял меня вместе со стулом. Должно быть, здесь действует какой-то закон физики. Когда тело привязано к тяжелому стулу и оба находятся на толстом – и мерзейшем, между прочим, – зеленом ковре, стул двигаться не способен.
Ладно, пойдем другим путем. Попытаемся совершить рывок вперед вместе со стулом. Но и на сей раз я не сумела, сдвинуться и на четверть дюйма. Вот дерьмо! Видать, еще какой-то закон чертовой физики. Тело, привязанное к стулу, имеет тенденцию находиться на месте. Да сам Арнольд Шварценеггер, если его примотать к этому стулу, не сдвинул бы его с места.
Вдруг меня осенила еще одна идея. Может, если хорошенько раскачать этот поганый стул, что-нибудь выйдет? Доберусь до стены и уж тогда заколочу плечом, приводя в состояние боевой готовности полчища озверевших соседей.
Тут-то я и постигла на практике еще один закон физики. В принципе он гласит: пришедшее в движение тело некоторое время остается в движении. А в данном случае тело, пришедшее в движение, упало и ушиблось.
Короче, как законченная идиотка, я принялась метаться из стороны в сторону, так что вся эта жалкая лачуга заходила ходуном. Однако я не продвинулась вперед ни на дюйм. А посему стала раскачиваться еще сильнее. И еще.
И тут – о проклятье! – задние ножки стула вдруг выскользнули из-под меня, и я навзничь шмякнулась на пол. Можно было предположить, что ковер смягчит мое падение, но я почему-то этого не заметила. Голова моя срикошетила от пола, как бильярдный шар.
Я увидала звезды. Яркие, сверкающие звезды.
А потом – темнота.
Вряд ли я так уж надолго отключилась. А когда вновь открыла глаза, увидела в воздухе свои коленки. Не намного веселее звезд. Хорошо еще, не вырядилась в платье, в противном случае миляга Глен от души бы повеселился.
В висках пульсировала боль, а в затылке точно отбойный молоток зарядил. Хотелось заорать во все горло, но мешал кляп. Тогда я застонала. С небольшим, признаюсь, подвыванием.
Затем снова огляделась. Смотреть особенно было не на что. За исключением отвратного зеленого ковра и моих коленок, болтавшихся в воздухе. Впрочем, очутившись на полу, я учуяла и слабый аромат. Дивная комбинация из мочи, блевотины и шампуня от блох.
Нет, надо поскорей отсюда выбираться!
Лежа на полу с задранными ногами, я дозрела до очередной гениальной идеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29