В конце концов, Марина права. Они сыщики, и такое в их работе, судя по фильмам, должно быть обыденностью. Нормальная рабочая обстановка.— Ладно, выкладывай! Что там дальше?— Вот, умничка! — Марина оживилась. — Итак, картина была не у Лаврентия этой ночью. Она была здесь у Багажника.— С чего это ты решила? — удивилась Вера. — При чем тут Багажник?— Сейчас объясню. Когда мы выходили из машины, то двое чуваков держали еще одного пленника. Помнишь, они еще спросили, куда его девать?— Да, что-то припоминаю. Руки у него были в наручниках.— А теперь вспомни, как он выглядел.— Да я как-то не обратила на него особого внимания. Вроде бы в костюме он был черном.— Именно в черном шерстяном костюме. Это летом-то! А ты обратила внимание на его лицо?— На лицо? Он его вроде как опустил. Лица я не разглядела. Единственно, что худой он очень, изможденный какой-то.— Вот тебе вторая примета. Да ты прекрасно все запомнила. Теперь осталась последняя деталь.— Какая деталь?— Волосы.— Волосы?— Да волосы.И тут Вера закусила губы. Как только Марина сказала про волосы, пленник со скованными за спиной руками предстал перед ней как на фотографии. Худой, зловещий, в черном костюме, а главное, что у него бросалось в глаза, это длинные до плеч белесые, почти белые волосы.— Так это же он приходил к Скворцову и… — Вера не договорила.— …и убил его, — закончила за нее Азарова. — Да это убийца Скворцова. Именно его описания дала нам тетя Катя. И он не только убил Скворцова, но и забрал у него картину. Нашу картину. Но вернуться к Лаврентию ему не удалось. Багажник его перехватил вместе с Дейнекой.— Почем ты знаешь? А вдруг он схватил его сегодня ночью, а картину тот передал Лаврентию вчера?— Вера, ты меня удивляешь! Зачем, в таком случае, Лаврентию было умыкать у Багажника всю его коллекцию картин?— Ага, понятно! Значит среди картин Багажника он искал картину тети Кати.— Конечно! Из этого можно сделать еще один вывод.— Что за вывод?— Лаврентий никогда не видел картину, которую для него похитил Скворцов.— Точно! Но теперь-то картина у него.— Скорее всего.— И что же нам теперь делать?— Надо постараться выбраться отсюда и обратно к Лаврентию.— Легко сказать.Некоторое время Марина и Вера молчали, обдумывая создавшееся положение. За дверями комнат послышались шаги.— Ладно, отбой, — сказала Марина. — Если что-нибудь придумаю, тебе позвоню. Ты тоже звони, если что. Мой номер седьмой или восьмой, скорее всего. В крайнем случае, девятый. Все, пока! Целую!И Марина положила трубку. Вера тоже. Обе, каждая в своей комнате, прислушались. Особняк Багажника оживал. Бандиты восстановили силы после бессонной ночи и теперь шлялись по дому. Это значило, что скоро возьмутся за них. ЭКСПЕРТИЗА Настроение у Лаврентия Беркутова было хуже некуда. Он сидел в тяжелом кожаном кресле посреди своей гостиной, которая размером была чуть не со спортивный зал, и хмуро смотрел на десятки картин, которые были выставлены перед ним прямо на полу. Вокруг, пытаясь навести хоть какой-нибудь порядок, сновали его люди. Они громко хрустели битым стеклом, переругивались между собой, и пользуясь тем, что по дому гуляют сквозняки, нещадно дымили сигаретами. Лаврентий тупо смотрел на картины и пытался определить, какая же из них та, которую должен был принести ему Тихий. Однако Смотрящий Ленинского района совершенно не разбирался в живописи, и определить, где здесь Суриков, где Шишкин, и тем более Александр Дейнека, никак не мог.— Кошмар, сколько мазни. Целая Третьяковская галерея. Куда Багажнику столько картин? Камаз! — позвал он. — Поди сюда!Камаз приплелся к боссу и захлопал заспанными глазами.— Ты не знаешь, кто из братков сечет в живописи?Камаз задумался. Долго молчал, чесал голову, трещал пальцами, потом пробормотал:— Не знаю.— Пошел вон! — устало прорычал Лаврентий. — Академика ко мне!Через две минуты в гостиную вошел долговязый лохматый очкарик в висящей на нем словно на вешалке майке и широких невероятно обвисших трико с лампасами. Это и был Академик. Прозвище свое он получил, потому что разбирался в компьютерах и обслуживал сеть Лаврентия.— Ты в живописи разбираешься, Академик?— Не особо.— Такого художника по фамилии Дейнека знаешь?— Это немец что ли?— Почем я знаю? Может и немец. Но скорее всего еврей. Они все евреи, эти художники, композиторы. Евреи, кругом одни евреи. Так знаешь, или нет?— Нет, не знаю.— Тьфу! — Лаврентий ударил кулаком по ручке кресла. — Я вам плачу такие бабки, а вы не можете мне объяснить элементарные вещи! А через этот, как его дьявола, Интернет, можешь узнать?Академик оттопырил нижнюю губу и посмотрел в пол.— Чего молчишь?— Интернет не работает. Там кабели с компов все сорваны и модем разбит. Пока не заменим, выхода в сетку не будет.Лаврентий побагровел, глаза его налились кровью. Со стороны он стал похож на быка, разве только землю копытами не рыл. В таком состоянии он мог и убить. Академик быстро поправил очки на носу и торопливо сказал:— Так, художники обычно на картинах свои фамилии пишут. Надо посмотреть. Можно я попробую?— Валяй!Академик стал ходить вдоль картин и внимательно их рассматривать. Особенно тщательно он всматривался в углы полотен. Картин было сорок четыре штуки. Подписи художников стояли на двадцати семи. Дейнеки среди них не было. Так через полчаса Академик и доложил Лаврентию.— Значит осталось семнадцать картин, — задумчиво произнес Лаврентий. — ты их мне поставь отдельно. Ага, вот так. Теперь дальше что будем делать? Думай, Академик. Думай. Зря что ли ты такое погоняло получил? Думай, сынок. Или я найду нового программиста, а тебя уволю.Глаза Академика забегали из стороны в сторону. Никогда еще его жизнь не висела на таком тоненьком волоске.— Эт-то, — заикаясь пробормотал он, — надо специалиста позвать. Че я то?— Специалиста? Какого специалиста?— Ну откуда-нибудь.— Откуда откуда-нибудь?— Можно с Художественного музея.— С Художественного музея? А у нас такой есть?— Конечно есть. В самом центре Черноборска, сразу за Калининским мостом.— Тогда бери Вентиля, садись в тачку, и чтобы через час специалист был ко мне доставлен. Понятно?— Понятно!Академик исчез на этом слове, а Лаврентий остался сидеть в кресле. Он не отводил с картин глаз и совершенно не видел, что творится вокруг него. Не видел он, как приехали рабочие-ремонтники, стекольщики и уборщики, как порушенный особняк под быстрыми и умелыми руками обретал свой первоначальный вид.Лаврентий не заметил, как задремал. Прикрыл глаза и забылся. Ровно через полтора часа он открыл глаза и спросил:— Доставили специалиста?— Доставили, босс, тепленького прямо из ванны выволокли. Душ принимал, — стал объяснять Вентиль. — Жена его конечно визг подняла, да я ей пасть быстро заткнул.— Каким образом? — Лаврентий нахмурил брови. — Неужели кулаком? Или еще хуже?Вентиль даже обиделся:— Зачем же кулаком? Я че мудак полный? Нет! Я ей в пасть двадцать баксов сунул, она сразу и заткнулась. А этот, — бандит вытолкнул вперед себя лысоватого мужичка в жилете и с небольшим пузом и бегающими от ужаса маленькими глазками, — вот он. Академик его нашел. Звонил все кому-то. По сотке. Баксов на тридцать наговорил.— А че я? Че все время я? — залепетал до этого молчащий Академик. — Мне было велено спеца найти по живописи, я и нашел. Самый лучший, между прочим, специалист. В Москве преподавал.— Молоток, Академик, теперь можешь идти, — похвалил его Лаврентий и обратился к мужичку. — Как тебя зовут, любезный?— Арнольд Моисеевич, — пролепетал тот.Лаврентий слегка поморщился:— Моисеич значит? Ладно, пусть будет Моисеич. Ну а я Лаврентий Палыч. Будем знакомы. Ты, говорят, спец по картинам?— Кандидат искусствоведения, — скромно поправил специалист. — Доцент Художественного факультета Черноборского Пединститута. Без ложной скромности скажу, что в данной области в этом городе я первый.— Что доцент, это хорошо, — довольно произнес Лаврентий. — Что первый, тоже. Мне пустышки не нужны. Скажи мне тогда, раз ты такой претакой, какую из этих картин нарисовал художник Дейнека. Знаешь такого?— Дейнека? — переспросил Арнольд Моисеевич. — Как же не знать? Как же? Позвольте, позвольте.Он достал из жилета очки, нацепил их на остренький носик, вслед за очками достал огромную лупу подошел к полотнам и склонился над ними, как аист над болотом, где водятся лягушки.— Очень интересно, очень интересно, — бормотал он, переходя от одной картины к другой. — Оригинально. Очень оригинально. Ну это полное дерьмо, вы уж меня извините. Подделка. И это тоже. А вот это явно эскиз Пиотровского. Точно, это его рука. Вот это его штрих. Он неповторим. Очень хорошо сохранился. Бесподобно! Впрочем я от Пиотровского не в восторге. Так, что дальше? Мазня. Халтура. Явно Козлович намалевал. Точно Козлович. И это тоже Козлович. А это Яша Кукушкин, царствие ему небесное, сделал. Вот уж мастер был! Гений! Если бы не пил… так, а это ранний Прудкин. Без сомнения Прудкин. Замечательный офорт. Просто прелесть.Арнольд Моисеевич завис было над офортом Прудкина, но стоящий рядом Вентиль так грозно крякнул и поскреб небритую щеку, что специалист по живописи даже подпрыгнул и тут же оказался у соседнего полотна.— Не торопись, Моисеич! — успокоил его со своего кресла Лаврентий. — У меня время есть, и ошибки мне не нужны.Арнольд Моисеевич победно взглянул на Вентиля, затем смело отпихнул его и вернулся к офорту Прудкина.— Какие линии, какие формы, — снова забормотал он. — Нет, вы только подумайте! И такого мастера из Союза художников! И за что? За то, что отказался рисовать портрет вождя для Совхоза, в котором директором был любовник его жены. Да ведь это интрига! Все было задумано органами! Это же ежу понятно. Нет, но каковы глаза! Ведь это глаза Серафимы. Серафима, скажу вам, как раз его жена. Большая была шлюха.Доцент пединститута еще долго не мог оторваться от этой работы, потом все-таки пересилил себя и стал изучать остальные работы. Наконец он снял очки и повернулся к Лаврентию.— Вы сказали Дейнека, если я не ослышался?— Не ослышался.— Тогда должен вас разочаровать, уважаемый Лаврентий…гм… Павлович. Здесь нет работы этого мастера.— Ты уверен? — тихо спросил Лаврентий.— Голову даю на отсечение.Лаврентий молчал целую минуту, затем заговорил тяжелым голосом:— Что ж, в таком случае, больше я в твоих услугах не нуждаюсь, Моисеич. Что бы ты хотел получить в качестве гонорара?И царственным жестом он указал на картины, которые только что изучал Арнольд Моисеевич. Когда до того дошел смысл сказанного, он даже задрожал от волнения:— Позвольте, я не ослышался? Вы имеете в виду эти работы? Я что могу выбрать?— Можешь, можешь. Выбирай быстрее, а то у меня времени мало.— Тогда я безусловно возьму Прудкина! — звенящим от счастья голосом воскликнул Арнольд Моисеевич, и тут же схватил вожделенную работу. — Право, просто не знаю, как вас и благодарить, уважаемый Лаврентий Павлович. Это щедрый, я бы сказал, царский подарок. Дай вам бог крепкого здоровья. И вашей семье тоже.— Теперь ступай, — Лаврентий уже не смотрел на специалиста. Его взгляд был направлен за окно, где красовался забор.Арнольд Моисеевич, повторяя благодарственные слова и еще что-то о злодеях, которые загубили настоящий талант, но время пришло, все встало на свои места, настоящие ценности вновь имеют свою цену, и есть еще меценаты на бескрайних просторах земли русской и что-то еще схожее с предыдущим.— Что за чертовщина? — сказал Лаврентий, когда специалист по живописи ушел. — Где же тогда Дейнека?— А вдруг этот козел нас наколол? — сделал предположение Вентиль. — Может он ничего не шарит в картинах?— Ты что ли шаришь? — усмехнулся Лаврентий.— А что? Может и шарю. Я в зоне, знаешь, какие тату братанам делал!— Ой, не зли меня, Вентиль, не то убью! Что же теперь делать?— А ничего не делать. На хрен тебе этот Дейнека сдался? Вон у тебя сколько картин тут. На много тыщ.— Слушай, Вентиль, канай отсюда! От греха подальше.Вентиль обиженно замолчал и отошел от босса. Увидел, как рабочие стеклят окна в бассейне, подбежал к ним и стал указывать, кому что делать.— Кто бы мне объяснил, что происходит, — сказал Лаврентий. — Я уже ничего не понимаю. Хоть бы Багажник позвонил что ли?И тут мобильбник в его внутреннем кармане запел. Лаврентий взял его и поднес к уху:— Алло?— Лаврик?Звонил Багажник. Лаврентий оживился. Сей звонок показался ему добрым знаком.— Да это я, Багажник. Как там мои дочки?— Нормально. Отдыхают. Сейчас на завтрак прибудут. Хорошие у тебя девчонки. Ты не дрейфь, Лаврик, я их не обижу. Если конечно договоримся.— Договоримся.— Нет, с картинами ты меня круто кинул.— Я тебе их верну.Багажник засмеялся:— Конечно вернешь! Не просто вернешь, а еще просить будешь, чтобы я взял.— Не зарывайся, Багажник. Ты меня за горло не держишь.— Тебя нет, зато твоих дочерей обоих могу хоть сейчас поиметь.— Ладно, ладно, — Лаврентий сделал вид, что напуган. -Чего ты хочешь?— Я тебе уже сказал один раз. Повторять не собираюсь.— Хорошо, я сделаю, как ты просишь. Но тогда и у меня для тебя есть небольшое условие.— Не тебе ставить мне условия.— Не согласен. Мы с тобой совершаем сделку. Разве не так?— Хм, согласен.— А когда две стороны совершают сделку, то обе имеют право предъявлять условия сделки.— Хорошо, я тебя слушаю. Чего ты хочешь?— Ты отдаешь мне картину, которую отнял у Тихого и возвращаешь ее мне сегодня же. Дальше я сделаю чего ты хочешь, то есть в понедельник сам предложу Папаше твою кандидатуру. А в качестве гарантии мои девочки остаются у тебя до вторника. Давай, Багажник, соглашайся. Все выгоды на твоей стороне. Совершим обмен картинами в знак доброй воли. Мне твои картины не нужны. Тебя моя… может и нужна, я знаю, ты большой ценитель искусства, но все же верни. Картина дорога мне, как память о покойном друге.— Тогда понятно. А я то думал, с чего бы Лаврентию понадобилась эта мазня. Только я не врублюсь. Как я ее тебе верну, если ты все картины у меня экспроприировал?Лаврентий почувствовал, как у него екнуло сердце.— Я взял у тебя все твои картины, — осторожно сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31