– Матильда перевела дух и продолжала: – А Нюры и Феди мама, так она прямо настоящую истерику устроила: "Бедная моя Нюрочка! Она такая, такая нервная! Каждый день у меня на груди рыдает и говорит: "Мамочка! Что же нам теперь с Феденькой делать? Ведь это просто ужас, какие тут кругом бандиты!"
Старшие ребята слушали Матильду, внутренне съежившись. Они понимали, что Матильда переигрывает, копируя речи взрослых, но понимали также, что суть этих речей она передает правильно. Но ведь каждый объяснил родным, почему он так себя ведет, и объяснил под строгим секретом, а выходит, что эти родные его сегодня предали. Настроение у всех четверых круто изменилось. Теперь каждый был зол на своих близких и больше не мечтал о конце хулиганской жизни.
"Я деду Иге этого не прощу", – подумала Оля.
"Ну, мамка, – подумала Нюра, – мы с Федькой теперь назло чего-нибудь похуже учудим!"
Миша ничего хорошего не ждал от своего отца, но он был доволен, что Матильда начала свое выступление словами о том, как все взрослые ужасно врут.
– Мой предок врать умеет, – сказал он как можно равнодушней. – А что про Тараскина болтали?
– А про Тараскина все-все подтвердилось, – понизив голос, серьезно ответила Матильда. – Даже бабушка его ничего не отрицала.
Тут Матильде даже врать не пришлось: ведь она собственными ушами слышала, как Водовозова и Григошвили упомянули о темном прошлом Тараскина, а когда ее выгоняли из шкафа, Антонина Егоровна молчала, онемев от возмущения.
– А обо мне что говорили? – скромно спросил Демьян.
– О тебе? – равнодушно переспросила Матильда. – Ну, твоя мама говорила, что ты, в общем-то, нормальный хулиган, только Тараскин тебя еще больше портит.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Матильде хотелось рассказать что-нибудь похлеще о том, как говорили про Лешу. Она попыталась скоренько это придумать, но не успела. Из подъезда домоуправления стремительно вышла Антонина Егоровна, внезапно остановилась, окинула взглядом двор, посмотрела на ребят и, убедившись, что внука ее нет, так же стремительно удалилась в свой подъезд.
После нее вышел Огурцов-старший.
– Михаил, – сказал он, не останавливаясь. – Зайдешь ко мне для разговора.
Миша в ответ на это приглашение и ухом не повел.
Потом появилась Водовозова. Также не останавливаясь, она повернулась всем корпусом к ребятам и прокричала Демьяну:
– Ну, паразит! Вернется отец – он с тебя три шкуры сдерет!
Демьяна тоже не взволновало это серьезное предупреждение. К тому, что с него сдирают три шкуры, он давно привык.
Вышел Григошвили. Он прошагал по двору с невозмутимым лицом, даже не взглянув на притихших Русико и Зураба.
И наконец, появились остальные участники собрания: Клобукова, Закатов, супруги Красилины, участковый и управдом.
– Вон они, голубчики! – сказала Мария Даниловна. – Почти все тут.
Иван Спиридонович двинулся к противоположному корпусу, а остальные за ним. Подойдя к ребятам, он сказал:
– Ну так как же дальше будем жить, а? Будем продолжать в том же духе или, может быть, осознаем?
Оля и Миша медленно, как бы нехотя встали. Федя тоже начал было подниматься, но тут увидел, что Нюра продолжает сидеть, откинувшись на спинку скамьи и скрестив на груди руки. И он снова сел.
– Встань! Кобыла! Ишь развалилась! – вдруг взорвалась Вера Семеновна. – Тебя что, поведению никогда не учили?!
– Товарищ Красилина, так нехорошо! – тихонько сказала ей Клобукова.
Нюра и Федя на этот раз встали, и участковый продолжал:
– Ну так какой же будет ваш ответ?
Ответа не последовало. Все ребята молчали.
– Значит, разговор окончен? Так вот, имейте в виду, ваших родителей я насчет дальнейших действий со стороны органов милиции предупредил, а теперь всего хорошего! – Он повернулся ко взрослым и козырнул: – Желаю здравствовать, товарищи!
– Вы нас простите, товарищ Сергеев! – сказал Красилин-старший. – У вас небось и без того хлопот...
– Что поделаешь, служба!
Участковый тоже ушел.
– Пошли, Вера! – сказал Красилин и взял жену под руку, но та не спешила уходить.
– А с тобой, Нюрка, мы еще потолкуем!
– Потолкуем, маманя, потолкуем! – пристально глядя на нее и скрестив руки на груди, процедила Нюра.
– Тьфу! – сказала Красилина и удалилась с мужем.
Мария Даниловна тоже сказала несколько соответствующих слов Матильде и пошла было к домоуправлению, но вдруг услышала взволнованный голос:
– Мария Даниловна! Минутку вы можете мне уделить?
Управдом остановилась. К ней подошла Антонина Егоровна. Подбородок ее подрагивал, в то же время тонкие губы улыбались, и в глазах светилась какая-то странная веселость. В руках она держала небольшой лист бумаги.
– Мария Даниловна, я вам вот что хотела сказать, – продолжала она возбужденно. – И вы, товарищ Закатов, и вы, товарищ Клобукова, прошу вас, на минуточку подойдите сюда! Я думаю, что это вам будет интересно.
Закатов и Клобукова подошли. Ребята за ними не последовали, но притихли и навострили уши.
– Так мы слушаем вас, – сказала Клобукова.
Подбородок Антонины Егоровны по-прежнему дрожал, губы улыбались и глаза поблескивали.
– Вот послушайте, какую телеграмму я сейчас получила.
Клобукова, Закатов и Мария Даниловна переглянулись.
– А именно? – сдержанно спросил Закатов.
– Значит, телеграмму вот такого содержания, – уже совсем громко, забыв, что ее слушают дети, провозгласила Антонина Егоровна: "Встречайте Валю завтра в двадцать восемнадцать. Вагон девять!"
Взрослые молчали, слегка оторопев.
...Тут опять надо вернуться немножко назад.
Антонина Егоровна вела себя очень сдержанно на собрании, но ушла она с него в состоянии, которое называется стрессом. Ее била нервная дрожь. Хотя участковый и опроверг чудовищную клевету, возведенную на ее внука, она чувствовала, что кое-кто из собравшихся продолжает верить этой клевете, а другие, если и не верят, все же считают Лешу самым отпетым и дурно влияющим на других. Поднявшись на второй этаж, она увидела девушку с кожаной сумкой через плечо, которая стояла перед дверью ее квартиры.
– Вы ко мне? – спросила Антонина Егоровна.
– Телеграмма, – коротко ответила девушка.
Антонина Егоровна взяла телеграмму, увидела, что она из Ленинграда, и сердце ее радостно дрогнуло. Несколько дней тому назад три бабушки сговорились по телефону с родителями Вали об организации встречи двух закадычных друзей, но Валя был простужен, и эту встречу пришлось отложить до его выздоровления. Все междугородные переговоры велись в строжайшем секрете от мальчишек, чтобы преподнести им сюрприз. Было условлено, что Валя узнает о своей поездке в Москву лишь вечером накануне отъезда, а Леша получит телеграмму за день до его прибытия.
Антонина Егоровна расписалась в получении телеграммы и вскрыла ее. Так и есть! Валька приезжает! Возбуждение гневное сменилось возбуждением радостным, вернее, оба эти чувства как-то перемешались в голове Антонины Егоровны, и она спустилась во двор, плохо сознавая, зачем это делает.
– Так! – сухо сказал Закатов. – Приезжает Валя. А какое отношение это имеет к нам?
– Я тоже чего-то недопонимаю, – пробормотала Клобукова.
– Сейчас поймете! – еще звонче сказала Антонина Егоровна. – Надеюсь, вам известна древняя поговорка: "Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, каков ты сам".
– Разумеется, – сказал Закатов.
– Так! Ну а дальше? – сказала Мария Даниловна.
– А дальше будет следующее, – с воодушевлением провозгласила Антонина Егоровна. – Когда вы увидите этого мальчика, изысканно-вежливого, всегда чистенького, опрятного, влюбленного в книги, тогда вы спросите себя: а может ли подобный мальчик дружить с таким чудовищем, каким был обрисован некоторыми Леша Тараскин?
– Рад за вас, – по-прежнему сухо сказал Закатов.
– Может, под его влиянием ваш Леша немножко исправится, – заметила Клобукова.
Антонина Егоровна заулыбалась еще шире:
– Именно для этого, Мария Даниловна, мы его и пригласили. Мальчишка оказывает удивительно благотворное влияние на Алексея. Удивительное!
У Антонины Егоровны в эту минуту как-то вылетело из головы, что ее робкий Леша в присутствии Вали смелел, а посему иногда приходил домой с синяками, что ее Леша благодаря Вале побывал в милиции при Ленинградском вокзале, забыла Антонина Егоровна и другие Валины "художества". Сейчас она помнила только его исключительную благовоспитанность.
– Может, и на других благотворно повлияет, – проговорила Клобукова. Она сказала так, лишь бы что-нибудь сказать, но Антонина Егоровна и это замечание подхватила с прежним энтузиазмом:
– Возможно! Возможно! Главное, вот что интересно! Этот мальчонка... ну... совершенно не переносит хулиганов. Он одного из таких собственными руками в милицию приволок.
О том, что Валя обварил голову одному из хулиганов горячей кашей, Антонина Егоровна забыла упомянуть.
– Прямо-таки дружинник, – опять-таки из вежливости сказала Клобукова.
– А вы угадали! – снова подхватила Антонина Егоровна. – Он решил посвятить себя борьбе с преступностью, и на этой почве в семье конфликт. Представляете? Сын профессора консерватории – и собирается работать в милиции!
– Бывает, – пожав плечами, заметила Мария Даниловна, а Закатов с Клобуковой промолчали.
Антонина Егоровна с досадой подумала, что зря она так распространяется перед этими чужими, равнодушными людьми, которые слушают ее только из вежливости.
– Вот, значит, таким образом, – пробормотала она уже совсем другим тоном и посмотрела на Матильду. – Матильда, если увидишь Лешу, скажи, чтобы шел домой. Скажи, что его сюрприз ждет.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Ребята остались одни. Никому из них идти домой не хотелось – ничего хорошего их там не ждало. Кроме того, все были заинтересованы личностью странного гостя, который должен был прибыть к Тараскиным.
– Хотелось бы мне взглянуть на Лешиного дружка, – сказала Оля.
– На евонного воспитателя, – сыронизировал Огурцов.
Демьян предположил:
– А может, бабка Тараскина просто заливает про этого Вальку, что он такой пижон?
– А может быть, это человек с двойным дном? – тихо, но значительно проговорила Матильда.
– В каком смысле – с двойным дном? – переспросила Нюра.
Матильда пожала плечами.
– Ну, Нюра... Ты как будто книжек не читала или кино не видела... Человек с двойным дном – это который двойную жизнь ведет: днем он благородный такой, интеллигентный, все его уважают, а ночью всякими темными делами занимается.
– Па-а-аехала! – махнула рукой Нюра.
Удивительное дело: все старшие ребята за эти дни подметили в Матильде ее склонность приврать или, по крайней мере, что-нибудь преувеличить, но вместе с тем почему-то прислушивались к ее словам, а потом как-то незаметно для себя начинали верить им.
– Во! Тараскин идет! – сказал вдруг Демьян, и все повернулись к идущему по двору Леше.
– Тараскин, Тараскин! Поди-ка сюда! – с ехидцей в голосе позвала Оля, и, когда Леша подошел, она продолжала: – А что мы про тебя узнали!
Леша с недоумением оглядел ребят. Все смотрели на него с какими-то странными ухмылками.
– Что узнали? – спросил он.
– У тебя дружок очень интересненький есть, – в тон Оле ответил Миша.
– Да говорите, в чем дело! – рассердился Леша. – Что вы все вокруг да около?!
– Твоя бабушка тут недавно выступала... – сказала Нюра. – "Скажи, говорит, кто твой друг, и я скажу, кто ты сам такой".
– Ну и дальше что? Не пойму!
– А то, что у тебя есть такой дружок: чистенький-распречистенький, сказала Оля.
– Вежливый-распревежливый, – добавил Миша.
– Все книжки умные читает и хулиганов ненавидит, – сказала Нюра.
– В милиции хочет служить, – вставил Федя.
А Миша вспомнил такое словечко:
– Легавым, короче говоря.
– Да нет у меня таких друзей! – обозлился Леша. – Что вы, в самом деле, пристали!
– А бабка твоя говорит, что есть, – возразила Нюра. – Валей звать.
Леша умолк, будто вспоминая что-то, а в голове его всполошенно метались мысли. Конечно, бабушка рассказала о Вальке на собрании, а может быть, после него, чтобы дать всем понять, с какими хорошими мальчиками дружит ее внук, и, конечно, она предпочла умолчать о Валькиных "художествах", но вовсю расписала его благовоспитанность.
– Так что же у тебя за друг такой Валечка? – спросила Нюра.
Теперь думать было некогда. Леша расстался с Валей лишь в начале июня, и он был уверен, что раньше, чем года через два, ему не удастся встретиться со своим другом, вот он и решил отречься от него.
– Ах, Ва-а-алька! – протянул он. – Да не такой уж он мне друг. Леша помолчал и решил, что надо выразиться поэнергичней. – Вовсе он мне не друг, это бабушка мне навязывает его в друзья, а сам я... терпеть его не могу.
– За что? – спросил Зураб.
– Ненавижу таких гадов, – ответил Леша.
– Ну а за что ненавидишь? – настаивала Оля.
Придумать, за что он ненавидит Вальку, Леше было очень трудно, а отвечать надо было побыстрей, и он сказал:
– Н-ну... у меня с ним старые счеты.
– А он завтра приезжает сюда, – сказала Матильда.
– Кто? – машинально переспросил Леша.
– Ну, Валя этот. Завтра, в двадцать восемнадцать. Там у вас телеграмма лежит. Твоя бабушка велела сказать, чтобы ты скорей бежал домой.
На несколько секунд у Леши отнялся язык, потом он с трудом выдавил:
– А... А зачем он приезжает? То есть с какой стати, я хотел сказать?
– Чтобы перевоспитывать тебя, – улыбаясь ответила Оля. – Твоя бабушка утверждает, что он в один миг из тебя паиньку сделает.
– И нас всех тоже перевоспитает, – добавил Миша.
Леша снова замолчал в смятении. На этот раз паузой воспользовался Демьян. Он выступил с таким предложением:
– А может, врежем ему сообча? Чтоб не воспитывал.
– Не мешает, – согласился Миша.
Нюра и Федя переглянулись, потом Нюра без особого энтузиазма обратилась к Тараскину:
– Леш... Если нужно, мы, конечно, можем подмогнуть... Но ведь ты этого слона знаешь... – Она кивнула на брата. – Он чуток стукнет – и нет человека.
Никогда, ни разу в жизни, даже тогда, когда лез на Федю с кулаками, Леша не чувствовал такого сумбура в голове, такого смятения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25