Женщина – всегда самое слабое звено в цепи. Как бы в подтверждение его мыслей она сказала:– Не давайте мне много пить, а то я разболтаюсь и даже через три часа не выкачусь отсюда.– Не пейте, кто вас заставляет? – Рассчитанным жестом он потянулся к стакану, будто собираясь его отодвинуть.– Нет-нет, не убирайте, поглядела в я на вас, как бы вы не стали пить, когда наутро вам надо было с мясником под венец идти. – Она отобрала у него виски, еще как следует хлебнула и, не ставя стакан на место, о чем-то задумалась.Так, значит, жених ее – мясник. Уже легче: Маскаранти его мигом установит, вряд ли завтра так уж много мясников женится, возможно, всего один.– Вот что, – сказал Дука, – пожалуй, здесь надо немного проветрить, я погашу свет и раздвину занавески.– Простите, я вам тут надымила.– Да нет, что вы, – мягко отозвался он из темноты, раздвигая шторы и впуская в комнату прохладную миланскую ночь, – просто в этой квартире плохая вентиляция.– Раз уж окна открыты, дайте-ка мне еще сигарету, сами прикурите. – Последние слова она произнесла тягуче и томно.Он поглядел на красноватый огонек окурка у нее между пальцами.– Вы много курите, вам не кажется?С этой помойкой надо быть начеку. Загадочный посетитель, о котором он знает только, что его зовут Сильвано Сольвере, подсунул ему эту потаскуху, и она вешает ему лапшу на уши наверняка с какой-то своей целью. Да, надо быть начеку, он больше не имеет права на ошибки – слишком много наделал их в своей жизни.– Спасибо, – протянула она, когда Дука подал ей зажженную сигарету. – А знаете, мне здесь даже нравится, особенно когда темно и такой вот ствол рядом – я вас имею в виду.При слове «ствол» он поморщился, но в то же время ему вдруг стало смешно: с какой наглой самоуверенностью они держат всех остальных за болванов.– А мне не нравится! – отрезал он.– Да ладно, хватит беситься, а то, чего доброго, мне здесь еще больше понравится. Я ж вас предупреждала, что люблю таких сердитых петушков.Он даже слегка растерялся: а вдруг это вовсе не ловушка с целью испытать его на прочность?– Десять минут прошло, – донесся из прихожей голос Маскаранти.Дука задернул шторы и снова зажег свет. Она лежала совершенно голая.– Это ни к чему, – сухо сказал он. – Прикройтесь.– Ну позлись, позлись еще малость, я вижу, ты хочешь совсем меня с ума свести!– Прекратите, иначе я вас живо отсюда налажу!– Во-во, наладь меня, иди сюда и наладь!О Боже, вечно ему попадаются вот такие подарочки! Ну как теперь быть с этой нимфоманкой?! Он подошел к кровати, схватил ее за волосы и, прежде чем она успела опомниться, ударил ребром ладони промеж глаз – не со всей силы, правда. Пощечины в таких случаях не помогают, они бы ее еще больше распалили, а от этого удара она задохнулась, обмякла, но сознание не потеряла, только весь ее пыл сразу угас, и на какое-то время она сделалась совсем пассивной.– Одевайтесь. Я сейчас вернусь. – Он поднял лифчик и комбинацию, которые она бросила на пол, прямо на окурки, положил их на стол и пошел на кухню.Когда он вернулся с простерилизованными инструментами з судке, она, уже одетая, сидела на постели.– Чего это вы со мной сделали? У меня голова кружится, как в Риме, когда нажрусь баранины и накачаюсь вином – ей-богу, так же!– Сейчас пройдет, посидите.Он поставил на стол судок, отодвинув чулки и трусики. Потом открыл кожаный чемоданчик, который лежал на стуле, – отличный медицинский чемоданчик, подарок отца, со всеми необходимыми инструментами и специальным отделением для средств первой помощи, – и достал два тюбика и коробочку (их он специально приобрел, как только решил для себя, что согласится на эту операцию).– Еще сигарету и виски, – ворчливо потребовала она. – Мне уже лучше, и я вас прощаю, но взамен вы должны научить меня этому удару.Ишь ты, теперь у нее спортивный интерес пробудился. 5 Пачка «Паризьен» была пуста, но в сумочке нашлись еще две. Он подал ей нераспечатанную пачку и зажигалку, налил виски, а затем, вместо того чтоб готовиться к операции, взял стул и уселся напротив.– Скажите, вам действительно так уж необходима эта пластика?Подобный вопрос ошарашил ее не меньше, чем удар по лбу, однако теперь она пришла в себя гораздо быстрее:– А ваша какая печаль? Делайте, что вам положено, да поживей!От прежней чувственности не осталось и следа, на лице читалась одна враждебность. Что ж, тем лучше: он предпочитает иметь дело с врагами.– Ладно. Ложитесь.– Мне будет больно?Он надел перчатки, еще раз сбрызнул их спиртом.– Нет.– Простите, что нагрубила вам.Не утруждая себя ответом, он вставил шприц в ампулу с анестезирующим средством, потом продезинфицировал спиртом и помассировал место укола.– Если б вы знали, как я извелась, – продолжала она.Он молча вонзил иглу в самый чувствительный кусочек ее юного тела; она слегка вздрогнула.– Потерпите, теперь уже больно не будет.Вот почему все у него сложилось так неудачно: он слишком жалел больных, слишком хотел вылечить, помочь, даже сейчас, когда пришлось участвовать в такой опасной буффонаде; мало того – он всегда физически ощущал боль своих пациентов, а таким слюнтяям в медицину соваться нечего, для них самое милое дело – сидеть в саду на скамеечке да газетки почитывать.– Весь вечер, прежде чем прийти сюда, я думала, как бы мне смыться с Сильвано, и он тоже об этом думал, ну не хочу я выходить за того мужлана, не хочу, чтоб меня зашивали, я же понимаю, что это идиотство, а он, дубина, если узнает, что я уже не девушка, возьмет свой ножище для разделки мяса и прирежет меня, сколько раз он уж об этом твердил, а я за такого олуха не хочу выходить, я хочу быть с Сильвано, да нельзя... – Она грязно выругалась. – Так наша жизнь устроена: чего тебе больше всего хочется, то и нельзя. – Она выплюнула еще одно ругательство. – И, стало быть, завтра оденусь я в белое платье, умора – я в белом платье, ах-ха-ха! – От смеха даже кровать затряслась.– Не шевелитесь. – Он вскрыл тюбик с местной анестезией.– Дайте еще выпить.Ладно, пусть себе пьет, наркоз только лучше подействует. Он подал ей стакан с виски, потом зажег для нее сигарету и стал вводить местный наркоз.– И потом, сами знаете, эта дыра... Ну ладно, брошу любовника, выйду за болвана, но ведь придется жить в его деревне, а я оттуда сбежала еще девчонкой, потому что мне там было невмоготу, это ж даже не деревня, всего четыре двора, а название, смех один, Ка'Тарино, округ Романо-Банко, провинция Бучинаско – адрес напишешь, и можно ручку выбрасывать. Вы бывали в тех местах?Пинцетом он стал вытаскивать инструменты из судка.– Если почувствуете боль, скажите.Он потрогал место укола железной лопаточкой, пациентка даже не шелохнулась: значит, наркоз подействовал, можно начинать.– А где она находится, ваша деревня?– Как, вы никогда не слыхали про Ка'Тарино в Бучинаско? – Лежала она спокойно, неподвижно, только в вульгарном хрипловатом голосе послышалось удивление. – Выезжаете через Порта-Тичинезе по направлению к Корсико, нет, я все-таки напьюсь нынче вечером... потом по улице Лудовико Мавра, там еще страсть как воняет от канала, сворачиваете на улицу Гарибальди и все время прямо, прямо, до Романо-Банко, где как раз лавка моего жениха... у него есть еще одна в самой Ка'Тарино... да если на то пошло, я вам больше скажу – у него и в Милане целых две, так он завозит мясо, а налог не платит, хоть бы раз заплатил, вот миллиончики-то и текут, знаете, сколько их у него? Захоти – всю Миланскую галерею купит.– Вам не больно? – спросил он.– Нет, я совсем ничего не чувствую, только еще выпить хочется, можно, я приподнимусь чуток?– Нет, подниматься нельзя и с выпивкой повремените, я через несколько минут заканчиваю.Она с каким-то залихватским отчаянием запустила руку в черную гриву волос, разметавшихся по жесткой подушке.– Что мне несколько минут или даже несколько часов, когда я с завтрашнего дня на всю жизнь стану первой леди Ка'Тарино – точь-в-точь как Жаклин в Штатах... Ну хоть закурить-то можно?– Нет, не двигайтесь.– Ладно, нельзя так нельзя... Хорошо еще, что Сильвано меня проводит до Корсико, кабы не эта комедия, я бы с ним еще хоть разок переспала. – Под действием наркоза у нее только еще больше развязался язык, а эротические инстинкты ничуть не притупились. – Знали бы вы, каково в Ка'Тарино зимой, сплошь туманы, холод до кишок пробирает, а весной и того хуже, грязища, мы ребятишками, помню, бегали чумазые, как поросята, а когда я подросла, то в Романо-Банко ходила в мужских охотничьих сапогах. И каждый год дожди пуще прежнего месяцами льют, из дому не выйдешь, да и куда идти-то? Когда телевизоры только-только появились, мой будущий жених – он мясом торгует – первый у нас в Ка'Тарино завел себе эту игрушку, вся деревня напрашивалась к нему смотреть, а он приглашал кого ему вздумается, частенько и меня с родителями, вот так мы и обручились, в темноте он начинал меня общупывать, сперва по коленке погладит, потом повыше, а как-то раз улучил момент и спросил тихонько, девушка я иль нет, мне надоело, что он меня лапает, да и мать тут под боком, ну я смеху ради ему и говорю: ясно, девушка, только, мол, тебя и дожидалась, а он и говорит: если ты вправду девушка, так я бы на тебе женился, после обручения в Милан поедешь, поработаешь в моей лавке кассиршей. Чего тут было раздумывать: он царь и бог и в Ка'Тарино, и в Романо-Банко, и в Бучинаско, и в Корсико, а мой отец – мужик, я с детства на соломе спала и, кроме клопов, ничего в жизни не видела. Сами посудите, могла я ему отказать?Она снова выругалась. Дука уже закончил, но то, что она говорила, было интересно, поэтому он еще какое-то время делал вид, будто продолжает работать.– Не шевелитесь.– Вот так я и влипла. Он сразу привез меня в Милан, посадил за кассу, объявил, что я его невеста, каждый вечер заезжал за мной на машине и отвозил домой, стерег, значит, ему главное, «что люди скажут», а сам в машине чего только не вытворял, и я терпела, куда денешься, но только до последнего не доходил, девственность, она для него что вишенка на торте, на закуску, а люди чтоб ничего не знали и языком не чесали, потому к десяти, не позже, он доставлял меня домой и передавал с рук на руки родителям. Вообще-то он мне доверял, а я чувствовала себя последней сукой – не столько из-за рогов, которые ему наставляла, сколько из-за денег. С деньгами-то я сразу разобралась, устоишь разве, когда в лавке перед тобой проходят такие тыщи, ведь до помолвки мне и сотня лир редко когда перепадала, а тут всякий день тыщонку себе урвешь, ведь в мясную лавку деньги так и текут, сами небось знаете, каковы порядочки там, на улице Плинио... А нынче я просто ушла из лавки и явилась сюда пешком, он не должен был к вечеру за мной заезжать: накануне свадьбы с невестой видеться нельзя, у него нынче мальчишник, ну, я ему говорю: мол, не волнуйся, меня Сильвано проводит, они с Сильвано друзья, это он меня с ним познакомил, а за мной и до того грешки водились, сидишь целый день за кассой, мужики вокруг тебя крутятся, да и среди мясников очень даже ничего попадаются, а я девушка слабая, ну и не выдержишь, бывает, он к мясникам жуть как ревновал, а я все одно раньше успею... – Она засмеялась.– Лежите тихо, иначе будет больно.– А как-то вечером он заехал за мной в лавку вместе с Сильвано, это, говорит, мой друг, и мы вместе поужинали у Биче на улице Мандзони. Сидим за столиком, гляжу я, женишок мой – мясник мясником в этом ресторане, да еще рядом с таким лощеным синьором, как Сильвано. Я от него сразу прибалдела.Да ты от всех балдеешь, без разбору, подумал Дука.– Ох, мы там и назаказывали, ну всего, что было в меню, а под конец Биче к нам вышла, сама подала ликеры и посидела с нами немного, ну уж такая милая, жениха моего называла «комендаторе», а он, дурак, напился, я, говорит, мясник и прямо вам скажу, что мое мясо во сто крат лучше вашего, хоть и из Тосканы, она-то, Биче, женщина воспитанная, все это, ясное дело, мимо ушей пропустила, вы, говорит, такой милый человек, и ушла, а я за него чуть со стыда не сгорела.Дука наложил повязку и поднялся.– Ну вот и все, сейчас дам вам таблетку.– Мне выпить хочется, – томно произнесла она. – И закурить.– Хорошо, только не двигайтесь и не сгибайте ноги. – Он взял таблетку, налил виски, почти полный стакан. – Погодите, я сам приподниму вам голову. – Он подложил ей руку под затылок, и она улыбнулась ему по-дружески, уже без всяких заигрываний.– Высуньте язык. – Он положил ей на язык таблетку и поднес к губам стакан с виски. – Только осторожно, смотрите не закашляйтесь. – Если она закашляется, шов может разойтись, он ведь совсем свежий.Она пила маленькими глотками, но оторваться никак не могла.– А что это за таблетку вы мне скормили, уж не снотворное ли?– Нет, обезболивающее. Когда кончится наркоз, вам может быть больно, а так ничего не почувствуете.– А теперь закурить.– Сейчас. – Он заранее сунул в рот сигарету, чтобы зажечь и передать ей. – Вот, сперва сглотните слюну, чтобы не закашляться. Если не сможете удержаться от кашля, то лучше кашляйте с открытым ртом.Она схватила сигарету и несколько раз жадно затянулась.– Ну так вот, после того как он оскандалился, я хотела сразу ехать домой, а он ни в какую...Дука ждал продолжения, но она снова присосалась к сигарете, тогда он взял сигарету из ее пачки и тоже закурил; окурки на полу страшно его раздражали, но, едва она вновь заговорила, раздражение мгновенно улетучилось.– После того как он нас так опозорил у Биче, я не хотела больше оставаться с этой пьяной рожей, да еще когда рядом Сильвано, этот принц из сказки... Но с пьяного взятки гладки: поедем, говорит, кататься... машина его стояла на улице Монтенаполеоне, и он, видите ли, захотел в ресторан «Мотта» на площади Ла Скала, а там, вот позорище-то, решил над официантом подшутить – вытащил вот такую пачку десяток, небось целый мильон, и говорит: на, мол, получи по счету, остальное тебе на чай, не отказался бы, а? Наконец Сильвано его уволок, да так культурно, я сразу заметила, с первого вечера, что он из благородной семьи, хоть и не признается, в общем, остановились мы на улице Монтенаполеоне, и тут мой номера стал откалывать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24