пояснение гласило, что, если в члены клуба вступает замужняя женщина, на талоне требуется подпись мужа, – вот такие дремучие были времена, теперь женщины преспокойно путешествуют, возят в чемоданах автоматы; еще прочитал, что тогда «Атлас Италии», по нынешним временам стоящий не меньше двухсот пятидесяти тысяч, стоил двадцать девять с половиной лир, и, пока он раздумывал над этим в три часа ночи, зазвонил телефон.– Ты спал?– Нет.– Тем лучше, значит, я тебя не разбудил. – Какое изысканное остроумие! – А вот я спал, когда мне сюда привезли девицу, которая утверждает, что сбросила в канал Туридду Сомпани и его сожительницу. У меня голова уже не варит, может, заедешь ненадолго?– Да, конечно. – Все равно заснуть не удастся, и хотя история с девицей, сбросившей в канаву Туридду, не слишком ясна, но разве на свете есть что-нибудь ясное?– Я пришлю за тобой Маскаранти на машине.– Хорошо, спасибо. – В трубке он явственно расслышал зевок Карруа.– Она американка, – добавил тот.Дука не ответил.– Американка и дура, – сказал Карруа.Вполне возможно: Америка – большая густонаселенная страна, вполне возможно, что там отыскалась одна дура, не всем же Вашингтонами быть.– Ладно, еду, – закончил разговор Дука.Он натянул трусы, красивые голубые носки с дыркой на мизинце, и едва спустился на пустынную площадь Леонардо да Винчи, как подъехал Маскаранти; было 3 часа 11 минут утра. 4 Она вылетела из аэропорта Финикса, штат Аризона, и прибыла в Нью-Йорк, а в Нью-Йорке пересела в самолет, приземлившейся в римском аэропорту Фьюмичино; в Риме на вокзале села в «Сеттебелло», который доставил ее на Центральный вокзал Милана в 00 часов 09 минут, где она взяла такси и сказала:– Главное полицейское управление.Она была светлая шатенка, даже, можно сказать, блондинка, а водитель, как все итальянские граждане, не любил ездить в квестуру, может, у этой милой шатенки еще и денег нет за проезд и ему придется потребовать оплату в квестуре, что означает: пойди-ка лучше выпей апельсинового сока, – но все-таки повез, потому что прелесть ее светло-каштановых волос, разметавшихся по плечам, и лица растрогали даже его, грубого лангобарда, выехавшего в ночную смену, он чуть не спросил, какого дьявола ей понадобилось в квестуре, но лонгобарды, несмотря на грубую внешность, народ застенчивый, и таксист промолчал.Перед входом в квестуру свежей майской ночью она расплатилась и вошла в широкие ворота, возле которых никого не было, кроме полицейского в форме; она увидела, как он отбросил окурок, и пошла ему навстречу; вид у нее был очень современный – юбка выше колен, и эти длинные волосы, только пальто, большое, тяжелое пальто, висевшее на руке, выглядело странно в такую теплую майскую ночь.– Тебе чего? – спросил полицейский на «ты», потому что в квестуру по ночам заглядывают только проститутки, ища последнего спасения от тумаков сутенера.– Я пришла, чтобы сдаться властям, – сказала она на чистом итальянском, только американское "т" ее выдавало, потому что девушка из Аризоны по определению не может произнести "т" на итальянский манер. – Я убила двух человек, сбросила их в машине в Павийский подъемный канал.Очень обстоятельно. Именно из-за этой обстоятельности полицейский мало что понял, ведь чем ясней говоришь, тем хуже тебя понимают, вот и дежурный понял только, что он должен запереть ее в какой-нибудь камере и пойти поискать кого-то из начальства; так он и сделал – запер ее в камере с двумя проститутками и одной служащей «Пирелли», девушкой вполне порядочной, но застигнутой с женихом в машине за неприличным занятием. Однако в этот час в квестуре никого не оказалось, все были на операциях по отлову воров, проституток, педерастов, сутенеров; наконец в половине второго прибыл вице-бригадир Морини в полицейском фургоне, забитом волосатыми хиппи, которые выражали яростный протест или, по крайней мере, пытались, поскольку Морини при каждом выкрике раздавал направо и налево оплеухи; дежурный сообщил, что явилась какая-то девица – сдаваться, но он толком не понял почему, вроде бы убила двоих.Морини, освободившись от хиппи, которые наперебой уверяли, что они певцы, артисты и проституток среди них нет, вызвал девицу к себе и выслушал.– Я пришла, чтобы сдаться властям, – повторила она на своем чистом итальянском. – Я убила двух человек, сбросила их в машине в Павийский подъемный канал.Морини покосился на нее: по-детски нежные черты лица раздражали его, впечатление такое, что шестилетняя девчушка пришла к нему и призналась в убийстве бабушки. Он подумал, что это – дело Карруа, и выяснил у дежурного в его отделе, что Карруа спит, так как не спал с понедельника, а в среду в два часа ночи грех будить человека, не сомкнувшего глаз с понедельника, поэтому Морини уже собрался было отправить девушку назад в камеру, но это лицо, эти длинные светлые волосы, весь ее аристократический облик озадачили его. Сажать такую в камеру к проституткам рука не поднималась, а пустых камер у него не было, тогда он решился и позвонил Карруа, и то ли от усталости, то ли от замешательства в присутствии этой ангельской девицы, явившейся со своим невероятным признанием, перепутал ударение в фамилии Карруа – вместо Карруа сказал Карруа.– Синьор Карруа, это Морини.– Я и так слышу, что это болван Морини, – отозвался Карруа, сидя на убогой кушетке, изредка служившей ему для отдыха. – Что надо?– Извините, доктор Карруа. – Морини, покраснев, исправил ударение. – Тут у меня девушка – пришла сдаваться.– А утром ты не мог мне это сообщить? – Карруа страшно хотелось спать, но он уже надевал ботинки, потому что знал: поспать больше не удастся.– Она говорит, что сбросила в канал ту машину – с Туридду Сомпани и его любовницей, и поскольку это дело ведете вы, то я решил доложить вам сразу.Карруа не стал зашнуровывать ботинки; он ничего не понял, но все-таки сказал:– Приведите ее ко мне.– Она американка, – сообщил Морини.– Ну хорошо, веди американку.Так она попала в кабинет Карруа, который сидел за письменным столом, на который она положила свое тяжелое громоздкое пальто, совсем неуместное в теплую весеннюю ночь, а он, Дука, стоял рядом с ней и, разглядывая это нежное лицо, никак не мог понять, почему оно внушает ему такую ярость.– Паспорт, – потребовал он у Карруа. 5 Сюзанна Паани – было записано в паспорте, который Карруа передал ему среди прочих документов, вынутых девушкой из сумочки; Дука уселся перед ней; еще в паспорте было отмечено, что рост у нее метр семьдесят шесть – довольно высокий для женщины, вот почему она носит туфли без каблуков, правда, это в паспорте не было зафиксировано; она сидела на стуле, и юбка вздернулась, довольно сильно открыв колени, а Маскаранти, сидевший по другую сторону от девушки с новым блокнотом в руках, напускал на себя строгость, чтобы никто не подумал, будто он смотрит на ее ноги, а если и смотрит, то не придает этому значения. В паспорте также значилось, что у девушки светло-каштановые волосы и что отпечатки ее пальцев хранятся в Федеральном архиве Вашингтона за номером W-62C – Аризона – 414 (°4), и что родилась она в 1937 году. Ей двадцать девять, подсчитал Дука, откладывая паспорт на стол, а выглядит на десять лет моложе, такие ангелы не стареют, но ангелы и не убивают, как правило, двух человек зараз.– В каких отношениях вы были с Туридду Сомпани? – спросил у нее Дука.А она ответила:– По его доносу арестовали моего отца, а его любовница пытала и убила его.Дука непонимающе взглянул на Карруа; звук этого нежного, детского голоса совсем сбил его с толку.– Я тоже ничего не понимаю, – отозвался Карруа. – Я ее начал допрашивать, но мне спать хочется.Эта ласковая майская ночь будто создана для сна, но из-за этих воров, убийц и проституток, которые шныряют по большому городу, в квестуре не очень-то поспишь.Дука решил пойти другим, окольным путем: может, хоть что-нибудь прояснится.– Откуда вы так хорошо знаете итальянский?– Мой дед был итальянец. – Она гордо вскинула голову. – Родом из Абруцци, и настоящая наша фамилия – Паганика, но для американцев очень трудно выговаривать «Паганика», поэтому, когда мой отец поступил в военную школу, он сменил фамилии на Паани.– У вас дома говорили по-итальянски?– Да. – И снова с нежной гордостью тряхнула головой. – Но еще я его отдельно изучала, видите ли, мой дед пользовался идиоматическими выражениями. – Она слегка покраснела. – Я хочу сказать, говорил на диалекте и употреблял много нецензурных слов.Нетрудно представить, чему мог научить ее уроженец Абруцци, подумал Дука.– И вот мой отец достал мне учебники, чтобы я выучилась говорить правильно, а еще два раза в неделю я занималась с преподавателем итальянского языка в Сан-Франциско, потому что в Сан-Франциско, штат Аризона, очень много итальянцев, община – кажется, так говорят? – Эта тема ее захватила, и оттого на фарфоровом личике заиграл румянец.– Да-да, именно так, – подтвердил Дука.– Есть холодный кофе, – предложил Карруа. – Хочешь?– Да, спасибо.Маскаранти посуетился возле письменного стола, разливая холодный кофе в бумажные стаканчики, потом раздал их всем, девушке тоже, и та жадно выпила.– В Сан-Франциско только мама умела так варить кофе.– Мама тоже была итальянка? – спросил Дука.– Нет, но ее папа научил, мама родом из Финикса, но и она немножко говорила по-итальянски.Идеальная американская семья итальянского происхождения; он допил холодный кофе, взял сигарету, предложил девушке, которая спокойно закурила отечественную; разговор между ними походил на салонный («А вы видели „Прощай, Африка“? А Софию Лорен в Каннах?»). Но ему надо было задавать совсем другие вопросы.– Вы сказали, что по доносу Туридду Сомпани арестовали вашего отца. Каким образом? За что его арестовали? И почему Туридду Сомпани смог донести на него?Последовал ответ, какого не ожидал никто:– Я еще несколько месяцев назад ничего не знала, и мама ничего не знала, она так и умерла, ничего не узнав, нам прислали медаль, отцу присвоили ее посмертно, за бои на Готической линии, во всяком случае, только это и было написано в дипломе из Вашингтона. Так можно сказать – «диплом»?Так нельзя сказать, но Дука все равно кивнул.– А больше мы ничего не знали, и мама, к счастью, умерла, так ничего и не узнав.– Чего не узнав?Кофе, видимо, взбодрил ее, и вообще ей начинала нравится эта любезная миланская полиция, которая угощает холодным кофе и сигаретами.– Я работаю в Финиксе, – объяснила она, – в государственном архиве, и мои друзья по службе, – она не вспомнила слова «сослуживцы», – говорят, что это скучная работа, а я люблю ее, меня приняли туда семь лет назад, в уголовный отдел, мы тогда разбирали дела только за девятьсот пятый год, а за это время нам удалось составить каталог всех преступлений, совершенных в Аризоне с тех пор и до тридцать четвертого года, – утомительная работа, нас было только трое, но мне нравилось. Мы должны были разделить все преступления на категории – кражи, убийства, ограбления, жестокое обращение с животными – и на каждое преступление завести карточку, а на карточке записать все, что совершил автор преступления, и приклеить его фотографию.Трое полицейских слушали молча, даже вопросы перестали задавать (так молодую, необъезженную лошадь, прежде чем надеть на нее сбрую, сперва выпускают на свободу): может, в конце концов она сама дойдет до сути и объяснит, зачем явилась в миланскую квестуру, – куда спешить, у полиции есть время.– А потом я обручилась, – продолжала Сюзанна Паани, – с одним другом по службе, он тоже работает в государственном архиве, только в военном отделе. – Когда она заговорила «о друге по службе», голос ее стал еще более ангельским, если это возможно. – Он ирландец, не спрашивайте у меня его имени, он не должен быть замешан в эту историю, в этом месяце у нас была назначена свадьба, но я решила приехать сюда и сдаться, он не хотел, чтобы я это делала, но я сказала, что это необходимо, а он обязательно найдет себе другую невесту, лучше меня и моложе. – Мизинцами она смахнула две слезинки в уголках глаз. – Не спрашивайте у меня его имени, прошу вас, он тут ни при чем.– Нас не интересует имя вашего жениха, – сказал Дука, – мы только хотим знать, что же произошло.– Он уже не жених, просто друг по службе, и все, – уточнила она. – Работает в государственном архиве Финикса, в военном отделе, разбирает дела военных граждан штата Аризона. Каждый офицер, каждый солдат – не важно, живой или мертвый – имеет собственное досье, где записано все, что он делал во время войны, и собраны все документы, которые его касаются. Эти папки хранятся в Вашингтоне, но копия высылается по месту рождения солдата или офицера: если он родился в Алабаме – копию высылают в Монтгомери, если в Западной Виргинии – то в Чарлстон, а если он из Аризоны – то в Финикс.Чистый ангел, даже чересчур, но тем лучше, по крайней мере, они будут знать все точно.– Конечно, требуется время, – продолжал ангел, – архив Вашингтона – это целая гора дел, и каждая бумажка должна быть изучена Бог знает в скольких учреждениях. Отец погиб в сорок пятом году, а все его документы были присланы в Финикс только в этом году. Мой друг по службе Чарлз, – нечаянно вырвалось у нее, и она тут же спохватилась: – Вы не должны называть его по имени, он ко мне не имеет никакого отношения.Все трое кивнули (даже Маскаранти), как бы обещая, что никогда, ну ни за что на свете не будет упомянуто имя синьора, о котором она так заботится; разумеется, это была фальшь чистой воды, ведь полицейским и журналистам надо знать подробности, особенно имена, и журналисты потом раззвонят о них по всему свету.– И вот, когда досье пришло, Чарлз мне сказал: «Из Вашингтона прибыли документы на твоего отца, я их еще не посмотрел, но потом все тебе расскажу». Я была так счастлива, ведь диплом о смерти папы говорил так мало, только что папа пожертвовал своей жизнью на благо и счастье человечества – знаете, как пишут в таких случаях – в бою на Готической линии шестого января тысяча девятьсот сорок пятого года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24