Ведь Берия хорошо говорил по-русски?Борис замотал головой.— Нет, это не будет выглядеть убедительно, не стоит рисковать. Берия мог бы писать такое только на родном языке. И если мы выпустим дневники на русском, мы объявим, что это перевод. Потом дневники могут попасть в самиздат, и цена их упадет.— А как это напечатать? Ведь они проверят шрифт на старость?— Мы будем печатать на старых лентах. У меня их целая куча в столе, все выцветшие.— А какова моя роль?— Самая главная, мон шер! Я обеспечиваю факты, а ты будешь писать. Ты писал когда-нибудь порнографию?— Так, по мелочи. Дежурные половые акты — для того, чтобы на обложке можно было изобразить голую женщину.— В дневниках тебе придется изобразить настоящее порно! Дай волю фантазии. Представь, что ты Берия и тебе стоит только щелкнуть пальцами, как тебе доставят любую женщину, а потом ты можешь делать с нею все, что пожелаешь. — Он удовлетворенно хмыкнул. — Потом мы найдем американского издателя и попросим его перевести парочку миллионов в швейцарский банк и не задавать лишних вопросов. О'кей?— Замечательно, если, только, конечно они не захотят узнать, как дневники попали к нам.— Чепуха. Ты, скажем, тайно вывез их из-за железного занавеса, из какой-нибудь восточноевропейской страны. Таким путем многое попадает на Запад. Но, конечно, ты должен держать в секрете имя того, кто тебе передал дневники. Это то, что надо — чем больше тайны, тем более убедительно все будет выглядеть. И уж поверь, если материалы будут зажигательными, эти американские издатели сами не захотят ломать себе голову по поводу того, подлинные они или нет. Но помни — никому об этом ни слова!— Никому, — поклялся я. — Как в могиле.— Как в могиле Берии! — заорал Борис и потом это весело повторял, пока мы не вошли в офис радио «Свободная Европа». * * * — Нам надо все тщательно спланировать сначала, — говорил Борис, с шумом поглощая свой бульон.В последнее время мы обедали в маленьком ресторане посреди Инглиш Гарден, в котором в это время года почти не было посетителей.— Например, — продолжал он, — это чертово ЦРУ. Об издателях не стоит беспокоиться, а вот ЦРУ… Они, конечно, нами заинтересуются, но если повезет, нас примут за агентов, имеющих в своих руках оригинал. Нам важно, чтобы они не только поверили в подлинность дневников, но и в то, что знают источник, из которого они к нам попали. Но если они узнают, что это подделка, нам не поздоровится! Возможно, они не могут нас отдать под суд, но им ничего не стоит добиться запрета на наш въезд в большинство стран, они смогут договориться со швейцарцами и наложить арест на наши деньги.— Да зачем ЦРУ это нужно?— Им нужно все. А личные записи Берии могут дать им целую массу полезных сведений, особенно, — тут Борис ухмыльнулся, — если в них имеются жаренные фактики о нынешних лидерах в Кремле.— Ну нет, Борис, нам это ни к чему. Это для тех, кто занимается пропагандой, это для молодчиков из ЦРУ. Личные воспоминания — совращение малолетних, изнасилования — это замечательно, это пойдет. Но нам не стоит дискредитировать советское правительство. Ты говоришь о ЦРУ. А как насчет КГБ? Как они прореагируют?— Думаю, это не имеет значения, — сказал Борис, как мне показалось, слишком поспешно. — Когда на Западе выходят подобные публикации, их реакция всегда однозначна: это происки ЦРУ. Помнишь, «Записки Пеньковского»?— Я уверен, что они были сфабрикованы ЦРУ.Борис пожал плечами:— Кто знает. В том-то и дело, что никто в подобных случаях не знает наверняка. Так же было со стариком Никитой — никто никогда не сможет сказать, что он написал сам, а что добавило ЦРУ, или КГБ, или, возможно, те и другие. Но в случае с Берией большинство из тех людей, которые могли бы доказать подлинность дневников, уже на том свете. А те, кто еще живы, предпочтут помалкивать. И КГБ может заявить что угодно — кто их будет слушать?— Меня больше волнует не то, что они скажут, а то, что они сделают.Борис выразительно пожал плечами.— Ну что они могут сделать? Убьют парочку американских издателей с Пятой авеню?— Не издателей — возможно, нас.— Ну что они могут нам сделать? Выследить и убить нас, как они это сделали с Троцким? Во времена Берии это было бы возможно, но сейчас они работают в другом стиле.Я ждал, что он еще скажет, но он был поглощен своим бефстрогановым. Я подумал, что для человека, убежавшего от Советов и впоследствии заочно приговоренного к десяти годам тюремного заключения, он был слишком оптимистичен. Ну в самом деле: не закроют же советское правительство и разведка глаза на публикацию скандальных политических мемуаров и не ограничатся лишь публикацией дежурного опровержения.Я повернул разговор в другую сторону.— Ты говоришь, что ЦРУ обязательно выйдет на нас. Как?Борис оторвался от тарелки, вытер рукой рот.— Через издателей. Я думал о том, как нам лучше доказать подлинность книги. Тебе надо будет съездить в какую-нибудь восточноевропейскую страну. Я предлагаю Венгрию. Венгрия сегодня самая либеральная страна в Восточной Европе — несмотря на 1956 год. Ты бывал там. А теперь появился повод поехать вновь — на случай, если американцы начнут задавать вопросы. А венграм все равно, к ним ежегодно приезжает около миллиона западных туристов, и они не собираются проверять каждого. Да ты и ничего страшного не совершил в свои студенческие годы — подумаешь, провез несколько флаконов пенициллина!Но есть и другая причина, по которой я выбрал Венгрию. Я уже говорил тебе, что чем больше секретности по поводу происхождения книги, тем лучше. Возможно, нам следует подбросить кое-какие детали. Надо предоставить конфиденциальное письменное свидетельство от какого-нибудь лица в Венгрии, указывающее, как книга попала к нему. И я знаю подходящего человека. Старый венгерский коммунист, ветеран Испанской войны, в которой он сражался на стороне Красной Армии в чине полковника и был награжден орденом Ленина. Был в фаворе до 1952 года, потом ушел с государственного поста и был посажен на пару лет в тюрьму. Очень храбрый человек и к тому же шутник! Арестовал по ошибке настоятеля Кентерберийского собора Хьюлита Джонсона, приехавшего в Венгрию с официальным визитом. Ты обязательно должен вытянуть из него эту историю!— Ты хочешь, чтобы мы на самом деле познакомились?Он кивнул:— Ты с ним поладишь — он был одним из руководителей восстания и был депортирован в Россию на шесть лет. Теперь он живет в Будапеште, находится на пенсии и пишет стихи.— Как ты с ним познакомился?Борис сказал, ковыряя в зубах:— Он был фронтовым другом моего отца. Еще школьником я впервые повстречал его. Когда я стал жить на Западе, мы поддерживали связь через третье лицо. Потом, в прошлом году… — Он помедлил, глядя на меня из-под тяжелых ресниц. — Хочу тебя предупредить, Том, то, что я тебе скажу, должно храниться в тайне. Если ты проговоришься… — Он крикнул, чтобы принесли пиво. Я ждал.— В прошлом году этот венгр связался со мной. Ему удалось проникнуть в Россию — окольными путями — и к нему в руки попала рукопись. — Он понизил голос и назвал имя русского писателя, чьи работы были запрещены в СССР, по широко публиковались на Западе и были хорошо известны в мире. — Этот венгр провез его последний роман, который выйдет осенью. Нас интересует, как он провез рукопись. А он сделал это весьма остроумным способом. Если ты будешь тактичен, он может согласиться описать способ доставки рукописи в конфиденциальном свидетельстве, которое мы предъявим американцам. И скажем им, что провезенная рукопись является дневниками Берии.— Как зовут этого венгра?— Ласло Ласлов. Это не настоящее имя, псевдоним, под которым известен своим друзьям. Мы даже шутим, что он родился в Баден-Бадене в 1919 году! — и он залился смехом.Я переждал немного и сказал:— Борис, ты многое принимаешь, как должное. Например, если он не сумасшедший, за каким чертом он станет письменно признаваться в том, что провез незаконным путем запрещенную рукопись из России и передавать ее совершенно незнакомому человеку?— Я с ним свяжусь предварительно, не беспокойся. Он поверит любому, кому доверяю я. Он человек чести. Мы, конечно, предложим ему деньги за услугу, но он скорее всего откажется.— Хорошо. Но если его имя выплывет наружу? Если коммунисты обо всем узнают? Получится, что мы посадим беднягу в лужу.На какое-то время Борис был обескуражен, глаза его забегали, и, когда он начал возражать, в голосе его не было особенной уверенности:— Письменное свидетельство будет подписано в присутствии американского адвоката в глубокой секретности, и если хоть слово выйдет наружу — будет скомпрометировано его имя, и имя издателей книги.— А ЦРУ?Борис фыркнул:— Ты когда-нибудь слышал, чтобы ЦРУ передавало кому-нибудь свою информацию? Да оно отказалось предоставить даже магнитофонную запись Отделу юстиции, когда те занимались делом о бумагах Пентагона. Они такие прижимистые — из них слова не вытянешь.— Будем надеяться, — сказал я. — Предположим, издатели не имеют претензий, ЦРУ тоже. А что мы имеем?— Кучу денег, — расплылся в улыбке Борис.— Я имею в виду, как мы будем действовать? Будем вести переговоры через агента?— Никаких агентов! — воскликнул Борис. — Мы не можем привлекать посторонних. Грузинская переводчица — исключение. Да я и не хочу тратить лишние деньги. У нас будет прямая сделка. Я выхожу на издателей, ты — на Ласло Ласлова.— Агент бы не помешал, — заметил я. — Тогда мы остались бы полностью в стороне. Ты сам говорил, они могут нас выследить. И то, что мы работали на радио, вызовет у них массу подозрений, особенно, если они узнают о твоем прошлом и о том, что я — писатель.Борис поглаживал себя по животу, откинувшись на стуле:— Как сказать. У них в любом случае возникнут подозрения. Они, возможно, зададутся вопросом: кто может выйти на подобные материалы и как? Радио как раз такое место, где могут объявиться документы, подобные дневникам. К тому же, русский, не знающий Запада, скорее всего попытается войти в контакт с кем-нибудь на радио.Он выпил пива, перегнулся через стол, и я почувствовал его не очень чистое дыхание.— Когда я говорил, что они могут добраться до нас, то я имел в виду ЦРУ, не издателей. Издателям ничего не нужно говорить до тех пор, пока не получим деньги. И если все пойдет по плану, сделка будет заключена очень быстро, за несколько дней, максимум за неделю. Они будут знать, что у них может появиться множество соперников, и медлить не будут, если примут решение купить дневники.Я согласно кивнул, но не сказал ничего. Все выглядело подозрительно просто и гладко, но ведь самое гениальное всегда оказывалось очень простым. Например, кто-то ухитрился продать Эйфелеву башню какому-то простаку на металлолом, а через две недели совершил подобную сделку еще раз. Должен признаться, что я не сразу нашел слабые места в рассуждениях Бориса. Но тот факт, что вся эта идея уже переставала быть просто абстракцией, плодом пьяного воображения, и принимала реальные очертания, начал меня изрядно беспокоить. Борис отнес бы это на счет моего буржуазного воспитания — и был бы прав!Когда мы возвращались с обеда, Борис настоял, чтобы я шел впереди, а сам задержался у столовой.— …Лучше, если нас не будут видеть вместе, — пробормотал он, подобно осторожному влюбленному.Борис уже вошел в роль. * * * Через пять дней Борис сделал первый решительный шаг: подал заявление об увольнении через месяц с радио «Свободная Европа». Если учесть, что у него не было никаких других доходов, это был серьезный шаг. Но Борис уже настолько уверился в успехе нашего безумного предприятия, что ничуть не беспокоился.На его решение повлияло письмо на изысканном английском языке от Татьяны Бернштейн, аккуратно напечатанное на фирменной бумаге Кингз Колледж. Она благодарила за внимание и сообщала, как я и ожидал, что летом собиралась работать над диссертацией, но тем не менее она заинтересовалась переводческой работой и предложила все детально обсудить с приходом лета.Письмо возбудило у Бориса новый прилив энтузиазма. Он немедленно засел за работу, за сбор «банка фактических данных», как он заявил. Снова сотни книг, журналов, кипы газетных вырезок так заполнили гостиную, что невозможно было выйти. В течение четырех недель он изучал, копировал, сортировал, реферировал материалы, а я в смущении ходил вокруг, ощущая свою никчемность, потому что не мог ему помочь в сборе информации (она была на русском языке) и потому никак не мог проявить своей причастности к этой затее — разве что отрешился от мысли писать свой очередной роман.Борис дал мне массу книг на английском и немецком языках о сталинском периоде и время от времени приносил дополнительные материалы, неумело отпечатанные им на английском. Я тоже делал заметки и через полмесяца почувствовал, что хорошо осведомлен о основных событиях в СССР с конца войны до 1953 года, когда Берия был свергнут. В этот период, по нашему замыслу, он и писал дневники. Записи должны быть последовательны, но фрагментарны и спонтанны, должны изобиловать описаниями возможных курьезов и анекдотами. При чтении должно было создаваться впечатление, что записи велись в нетрезвом состоянии. Предложение Бориса включить компромат о нынешних советских лидерах было забыто.Теперь мы проводили вечера в библиотеке радио «Свобода» — дочерней станции «Свободной Европы», которая вела передачи только на Советский Союз. Библиотека была очень солидная, одна из лучших в своем роде. Здесь можно было найти информационные бюллетени, подробно фиксирующие все существенные события советской жизни. Каталоги были очень удобны для пользования, и у Бориса не было проблемы с поиском фактов. Единственное неудобство состояло в том, что читатели должны были называть свою фамилию и регистрировать ее при входе в библиотеку. Однако вскоре сержант американской армии, охранявший вход, хорошо запомнил Бориса и пропускал его без формальностей.В то время мы не придавали этому никакого значения. * * * Накануне отъезда в Италию Борис пригласил меня поужинать в одном из лучших мюнхенских ресторанов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21