Среди прочих грехов она обвинила их в отравлении Щербакова и Жданова, которые, считалось, умерли от сердечных приступов, вызванных алкоголем. Все пятнадцать врачей сознались под пытками, что работали на иностранные разведки.После их признаний Сталин развязал компанию против евреев и в анонимной передовице «Правды» объявил, что сионисты ведут подрывную деятельность в стране, уничтожая ведущие кадры. Началась новая волна массовых депортаций евреев в северный Казахстан.Но у сфабрикованного заговора врачей были далеко идущие цели. Например, среди указанных в списках жертв врачей отсутствовали имена Молотова, Микояна, Ворошилова и Берии — это означало, что врачи получили указания из-за границы не трогать этих членов Политбюро, и это давало Сталину возможность обвинить их в предательстве.Осуществляя это дело, Сталин обошел Берию: ни один человек из НКВД не принимал участия в «операции». И врачей — тринадцать человек, оставшихся в живых, — сразу же освободили после смерти Сталина, а дело объявили «отступлением от норм социалистической законности».Сталину было бы трудно справиться с Берией, за которым в то время стояла миллионная армия хорошо вооруженных людей. Частная армия Берии — крепкие парни в голубой форме с автоматами наперевес — полностью контролировала Москву.— А чего же он ждал, пока его не шлепнули, с такой-то армией?Борис развел руками:— Это неразрешимая загадка. Может, мы сможем ее в какой-то мере решить. Вполне возможное объяснение — военачальники Красной Армии ненавидели Берию, они его и убили в Кремле.— А как Берия убил Сталина?— Я хочу доказать, что на самом деле существовал не сталинский заговор врачей, а другой — подготовленный Берией. Есть свидетельства Хрущева и Светланы, что Сталин страдал гипертонией и флебитом, и Светлана также писала, что он умирал в окружении незнакомых врачей, которые ставили ему пиявки и впрыскивали массу лекарств до тех пор, пока он не умер. Мы также знаем, что Берия не был расстроен по поводу его смерти, а напротив рад, даже улыбался.И вполне вероятно, что Берия мог под страхом смерти вынудить кого-нибудь из врачей дать Сталину яд.— Думаешь, такая версия пройдет?— Не только пройдет, но и принесет нам три миллиона. И это будет минимальная цена! * * * Через две недели книга была закончена, и неделя ушла на доработку. К этому времени из Кингз Колледж пришло еще одно письмо от Татаны Бернштейн с подтверждением ее согласия о сотрудничестве. Мы быстро уложили наш нехитрый багаж, сели в ситроен и по настоянию Бориса отправились во Флоренцию — чтобы отпраздновать событие.Странно, но у меня не было чувства покоя и удовлетворенности, которое обычно наступало после окончания очередного романа. Борис хранил рукопись как зеницу ока — он спал с ней, клал в чемодан, ставил между ног под стол в ресторанах и никогда не оставлял в машине.В Кембридже моросил нудный дождь. Встреча с Татаной была назначена на пять часов вечера. Я припарковал машину у ворот колледжа, ведущих в Вебб Корт.— Если бы не дождь, мы бы провели наши переговоры на прогулочной лодке, где нас никто не увидит, — сказал Борис.— Господи, кому мы нужны? И не пугай девушку, пожалуйста, — попросил я, когда мы входили в Корт.Поднявшись по лестнице, мы вскоре обнаружили дверь с табличкой — «Мисс Т. Шумара».— Это ее девичья фамилия, — сказал Борис и постучал.— Войдите, — крикнула Татана. Она лежала на разобранной кровати с французским романом в руках и курила.— Мистер Мэлори? Мистер Дробнов? Хотите виски? Кофе или чай не могу предложить: плитка сломалась. Виски или бренди? — Она говорила по-английски четко и уверенно, с легким акцентом, скорее похожим на французский.Борис предпочел виски, и она, не поднимаясь с кровати, указала на бутылку и бокалы.Татана была высокая крупная женщина с выразительным лицом. Одета она была в джинсы и свитер, на который падали густые тяжелые волосы рыжевато-каштанового цвета. На вид ей было лет 35.Она попросила Бориса налить ей виски. Я внимательно осмотрелся и уловил нечто знакомое: забитые книгами и журналами полки, кучи бумаг на столе. Будто я вновь очутился в Мюнхене, в квартире Бориса.— Итак, вы написали книгу и хотите, чтобы я перевела ее на грузинский?— Да, на менгрельский диалект, — сказал Борис.— Во всей эмиграции найдется несколько грузин, знающих менгрельский. Зачем вам это нужно? Хотите переправить книгу в Союз? Но и там большинство говорит по-грузински, менгрельский знают не все грузины. Борис, уже успевший изрядно выпить, сказал громко и недовольно:— Вы задаете чересчур много вопросов, а ведь мы еще не обсудили условия! — И он перешел на русский.Она в ответ сказала ему по-русски что-то такое, от чего он залился краской. Она обратилась ко мне:— Мистер Мэлори, я ничего не могу добиться от вашего друга. Я не являюсь агентом чьей-либо секретной службы — это во-первых. Во-вторых, я не знаю, кто вы. Если дело идет о ввозе в Союз литературы, то это постоянно делается, и в этом ничего особенного нет, и меня это не беспокоит. Но меня беспокоит то, что я должна писать диссертацию, и уж если вы хотите, чтобы я сделала для вас перевод, то надо честно сказать всю правду. А также предложить мне приличную сумму — уж во всяком случае не три фунта за тысячу слов.— Видите ли, нам необходимо быть осторожными — для нашего же общего блага. Сразу же скажу, что мы не имеем намерения ввозить в Союз какую бы то ни было литературу. Мы написали одну вещицу и хотим, чтобы вы перевели ее на менгрельский, а потом мы продадим ее американскому издателю.Она помолчала, встала с кровати, подлила в бокал виски, вновь улеглась и стала потягивать виски маленькими глотками. Потом, не глядя на нас, сказала:— Мы, грузины, не играем важной роли в истории России, мы чаще всего прятались под юбку матушки-России от персов. И только лет пятьдесят назад подняли голову — произвели банду вождей, которой мог бы гордиться сам Иван Грозный. Самым страшным был Сталин, но он не менгрел, хотя менгрелы и были в его окружении. Самому ужасному из них в 1953 г. не поздоровилось. — Она улыбнулась.— Я правильно угадала?Мы молчали.— Сколько вы за это возьмете? — спросила она.— Три миллиона долларов, — сказал Борис. — Вы получите проценты — если все хорошо получится.— И, конечно, мы должны условиться, что вы никогда никому не скажете ни слова об этом, — сказал я.Татана засмеялась:— Думаете я начну болтать? Где? С кем? Кто может знать это имя — Б-е-р-и-я. Она произносила имя по-менгрельски.— Успокойтесь, я в своем уме и не враг себе. У Берии есть живые родственники в России. Кого вы выбрали?— Мы выбрали его самого. Его дневники с 1945 г. до смерти.Она кивнула.— Мало кто знает его. Это хороший выбор, в особенности если заинтересуется какой-нибудь американский издатель. Впрочем, они нынче хватают все подряд. Да, у меня назначена консультация с профессором литературы, давайте встретимся позже и все обсудим. — Она встала.— Встретимся в 7.30 в баре «Голубой кабан», — сказал Борис.Она открыла дверь:— А вы очень доверчивы. Может, вы просто оптимисты?Когда мы вышли из здания, Борис заключил:— Хорошая, волевая девушка. И умная. * * * Ужин прошел хорошо. Решено было заключить контракт с помощью лондонского юриста, согласно которому Татана получит десять процентов от общей суммы. К концу ужина Борис начал готовить почву для эпизода с балетной школой.При первом упоминании о московской, балетной школе Татана заявила:— Не говорите мне об этой школе. Они меня оттуда вышвырнули, потому что я высокого роста и у меня большие ноги!— Прежде чем вы прочтете текст, — сказал я, — хочу объяснить кое-что. Текст распадается на две части: политическую жизнь, описанную Борисом, и личную, описанную мной на английском языке.— Английская часть отвратительна — грязная порнография! — хохотал Борис.Я не обращал на него внимания.— Татана, мы хотим, чтобы вы помогли нам доказать издателям книги подлинность книги.— А им не нужны доказательства. Единственное, что им нужно знать: будет ли книга доходной.— Боюсь, что в нашем случае дело будет сложнее. Борис включил в книгу компромат о сегодняшних лидерах в Кремле, и могут быть последствия. В России, я имею ввиду.— Молодец Борис! Чем больше вы им досадите, тем лучше!— Берия очень откровенно пишет о себе, о своей склонности к молоденьким девочкам. Вы, Татана, были одной из его жертв.— Я?!— Да, Берия увидел вас на улице, приказал своему помощнику привести вас в свой дом и изнасиловал.— И мне было лет двенадцать?Я кивнул. Она подумала минуту с серьезным выражением на лице.— Да, все сходится. Мне действительно тогда было лет двенадцать. А мне это понравилось?— Конечно, нет.— И вы описывали все подробности?— Да. И потом, когда книга будет издана, если вдруг у издателей возникнут сомнения, я уломаю вас и вы сделаете подтверждение подлинности события. Публично.Борис вставил:— Мы пишем, что ваш отец был расстрелян Берией лично — потому что он отказался держать язык за зубами по поводу происшедшего.Она странно посмотрела на него.— А как вы узнали, что Берия убил моего отца?Борис вытаращил глаза в изумлении.Она кивнула.— Да-да. Во время менгрельского дела в 1951 г. Он был директором школы, и его обвинили в сговоре с националистической интеллигенцией.Борис хлопнул руками:— Прекрасная новость!Она не прореагировала на его бестактность.— Это, полагаю, тоже входит в сделку?— Триста тысяч долларов многовато за один перевод! — сказал Борис.Она согласно кивнула.— Когда начнем — завтра?— Но только не здесь. Отправимся в маленький отель в северной Франции, возле Абервиля, там тихо и безлюдно, — сказал Борис.— Значит, обо всем договорились? — сказал я. — Осталось только подписать контракт.Татана улыбнулась:— Забудем о контракте. Будем просто доверять друг другу. — Она протянула руку. * * * Владелица отеля совершенно не интересовалась клиентами. У нее на лице ни один мускул не дрогнул, когда она, заполняя журнал регистрации, указывала места рождения Бориса и Татаны: Москва, Зугдиди, СССР. Однако мы предпочли бы вообще не заполнять никаких журналов. Я все время гадал, куда могут попасть сведения из этого журнала. Сдают ли их в архив?В 7 вечера я зашел к Татане. Она уже заканчивала чтение.— Знаешь, а мне очень нравится, — сказала она. — Единственная слабость — это то, что ты изобразил Берию почти забавным: этакий жизнелюб, любитель женщин и вина, использовавший свое служебное положение в личных целях — иногда, правда, расстреливавший людей. Хорошо, что в книге есть правда. И ты прекрасно передал атмосферу того времени. Ей-богу, кое-кому из нынешних советских вождей будет кисло. Я только надеюсь, что Борис в своей части работы использовал достаточно правдивые факты.Я сказал, что поеду в Будапешт и вступлю в контакт с «курьером».— Будь предельно осторожен. Нам всем надо быть осторожными. Это не просто подделка. В глазах Советов это государственная измена.— Ты думаешь, мы в опасности?— Конечно. Ты полагаешь, они это просто оставят? Ведь половина советского руководства будет скомпрометирована! Но вначале им нужно будет нас найти!За ужином она вспомнила свою жизнь в России. После исключения из балетной школы она работала актрисой, исполняла эпизодические роли служанок и официанток. В двадцать лет вышла замуж за офицера, через три года развелась. Детей не было. Стала работать воспитательницей в детском саду. Вышла замуж за пожилого еврея и вместе с ним эмигрировала в Израиль во времена хрущевской оттепели.— Я задыхалась в России, хотелось уехать куда угодно, и потому вышла за него.— Я слышал, он погиб в шестидневной войне?— Да.Она курила сигареты одну за другой, пила то кофе, то вино. У нее был хороший аппетит. Я находил ее интересной и привлекательной, но слишком напряженной. Я не мог ее понять.Она рассказывала о Кембридже: -… Тихая заводь, но вокруг либо зелень, либо старики. Аспиранты инфантильны, думают, что делают революцию, когда курят анашу или вешают на стену портрет Джейн Фонды или Анджелы Дэвис.Она заказала коньяк и предложила выпить наверху. Мы пошли к ней. Как только за нами закрылась дверь, она поставила стакан на стол, обхватила мою голову руками и крепко поцеловала меня в губы.— Разденься, — сказала она и через мгновение сама уже была раздета. Ее тело, скрывавшееся под невыразительным нарядом, оказалось роскошным, любила она яростно, но нежно и с воображением… Потом она поцеловала меня за ухом, пошла в ванную. А вернувшись, легла в постель и сказала:— Хочу немного почитать — ты не возражаешь?Она повернулась ко мне спиной. Я не возражал, хотя чувствовал, что это была ситуация наоборот, и я должен был быть на ее месте. А поскольку читать мне не хотелось, я вскоре заснул.Проснулся поздно. Татана была на террасе, пила вино и читала. Она никак не прокомментировала происшедшее ночью и не выглядела смущенной — будто это было самое естественное дело. Я не мог ее понять.Днем появился Борис, очень довольный собой: ему удалось достать старую машинку с грузинским шрифтом. Меня беспокоило, как он отнесется к моему роману с Татаной. За обедом они дружно болтали на русском. Я сидел, пил минеральную воду и чувствовал себя лишним. Потом встал и пошел к себе. Татана пожелала мне спокойной ночи, а Борис лишь кивнул.Уже заполночь я услышал их голоса и смех Татаны — они проходили по коридору. Я не мог спать: мне чудился какой-то шум в ее номере. Наконец я встал, подошел к ее двери. Она была заперта. Я позвал ее и услышал ее недовольный голос: «Что ты хочешь? Сейчас поздно!»Злой и смущенный, я вернулся к себе. На следующий день она появилась только к обеду.— Ты что такой надутый? Уж не ревнуешь ли?Я тупо уставился на нее.— Не к Борису же?— А почему бы и не к Борису? Он не красавец, конечно, но это не значит, что он не может быть настоящим мужчиной. И вообще, я никому не принадлежу.— А где Борис?— Кажется, пошел погулять. Ты ведь не собираешься создавать проблемы?— А ты собираешься, значит, сразу с двумя?— Почему бы нет? Вы такие разные. А ты что, никогда не общался сразу с двумя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21