И, достав из внутреннего кармана пиджака бумагу с гербом Ватикана, он сунул ее под нос пораженному священнослужителю.
Тут откуда ни возьмись, появились другие духовные лица. Каждый старался поближе протиснуться к Сальва и Мореше, словно к очень важным персонам. В действительности же, признав в них иностранцев, они просто-напросто сгорали от любопытства, щебеча при этом, как стайка воробьев.
— Послушайте, — сказал Сальва, — если вы понимаете французский или английский, я требую провести нас к магистру Ольбришскому или к его секретарю.
Выдвинулся очень пожилой капуцин.
— Его преосвященство в Ченстохове. Паломничество, знаете ли… Но не исключено, что я могу дать нужные вам сведения. Прошу вас, следуйте за мною.
Они прошли за ним в небольшую сумрачную комнату, пахнувшую нафталином, плесенью и кошачьей мочой. Капуцин был круглолиц, с плавными жестами каноника.
— Вас не затруднит говорить погромче? Я немного туговат на ухо, поэтому братья прозвали меня Петрус — ведь камень тоже ничего не слышит, не правда ли?
Сальва, похоже, не обратил внимания на сдержанную веселость священнослужителя.
— Отец мой, — начал он, — речь идет о деле, требующем соблюдения тайны.
— Вы собираетесь говорить со мной о манускрипте, который наш Кашанский уступил его святейшеству, когда тот был еще нашим архиепископом? Кашанский только что звонил мне, и я вас ожидал. Знаете ли, здесь, в Кракове, новости быстро расходятся.
Он беззвучно засмеялся, отчего красные щеки его раздулись, а хитрые глазки утонули в щелочках. Этот плут явно забавлялся, что вконец испортило настроение Сальва.
— Раз уж вы, как кажется, хорошо знакомы с Кашанским, вам не трудно будет объяснить нам, каким образом этот документ попал в Рим?
— О, разумеется… В багаже кардинала, когда после кончины Иоанна Павла I он уехал в Рим на конклав. Магистр Ольбришский полагал, что манускрипт заслуживал того, чтобы занять свое место в библиотеке Ватикана. Это что-то вроде подарка польской церкви Вечному городу.
— А вы разве не знали, что последняя часть манускрипта является фальшивкой? Я хочу сказать: не просто копией, но именно фальшивкой!
Старик встревожился:
— О какой фальшивке вы говорите?
Сальва с помощью Мореше растолковал роль Кашанского в обработке манускрипта, чем сильно удивил капуцина: тот не был специалистом по Средневековью, поэтому имена Басофона и Гамалдона не пробудили в нем ни малейшего интереса.
— Правду говорят, что мир — это сплошная ложь, — степенно проговорил он. — Истина только в Боге. Однако как не впадать в заблуждение на пути к ней? Слепота наша обманывает нас, иллюзии притягивают к земле; как можем мы достичь Царства Небесного? Все мы обречены на невежество и неведение…
— Отец мой, — перебил его Сальва, — я пришел сюда не философствовать. Я только хочу убедиться, уверен ли был епископ Ольбришский в подлинности манускрипта. Действительно ли это так?
— Почему бы ему не быть уверенным? Кашанский — человек науки. Возможно, он и восстановил некоторые части, если вас это интересует…
Архиепископство они покинули без сожаления. Все люди, которых они встретили здесь, казалось, не имели плоти, походили на бесплотных фантомов. Можно было подумать, что праздные комедианты ждут поднятия навечно опущенного занавеса. Зал пустовал. Кресла были побиты молью. Тонкой пылью покрылся красный бархат праздника, который никогда больше не наступит.
— О чем ты думаешь? — спросил Мореше, когда они мчались к аэропорту.
— Об одной игре, в которую мы играли в детстве. Называлась она мистигри. Вся хитрость заключалась в том, чтобы избавиться от лишней карты. Так вот, здесь происходит такое же сбрасывание. Все улыбаются, но есть один, держащий мистигри в руке. И он хочет сбросить эту карту, передать ее мне. Что это за карта?
— Мы уезжаем из Польши, так и не найдя Стэндапа, — мрачно заметил Мореше.
— Напротив, мы нашли его! — с жаром сказал Сальва. — Мы знаем, что он приехал в Краков и встречался с теми же людьми, что и мы. Ибо, надеюсь, ты уже понял: здесь разыгрывается хорошо поставленный спектакль. Нас любезно спроваживали туда, куда им хотелось. Сейчас нам все кажется ясным. И все-таки скажу тебе: все это чернильная завеса, выпущенная каракатицей, чтобы скрыть от нас весьма серьезную правду.
— По-твоему, все эти люди лгали нам?
— Думается мне, что они бессознательно участвуют во лжи основополагающей. Они действуют будто во сне. Подобные сомнамбулам, они не замечают бодрствующего мира. Ужасно общество, до такой степени анестезирующее сознание!
— Да что ты сейчас критикуешь? Партию или церковь?
— И то и другое, конечно же.
Мореше пожал плечами, но лишь из принципа.
ГЛАВА XVII,

в которой мы узнаем, что «Жизнеописание» — зашифрованный документ, тогда как Басофон освобождает Эдессу от тирана
А теперь, дорогой читатель, вернемся в Ватикан, где нас ждут нунций Караколли и Басофон: один — погруженный в горькие раздумья, другой — на пути к святилищу с островерхой крышей, где был выставлен покров.
После отъезда Сальва и Мореше нунция одолевало множество вопросов о «Жизнеописании Сильвестра», и, несмотря на похвальные усилия, он ни на один из них не смог ответить. Так что он воспрял духом, когда вновь увидел в клубе «Agnus Dei» обоих путешественников.
— Вы нашли профессора Стэндапа? — первым делом спросил он.
Вопрос требовал немедленного ответа, и Сальва не счел нужным испытывать терпение нунция.
— Он приехал в Краков, занимаясь теми же поисками, что и мы. Ну а потом он, надеюсь, в добром здравии, вероятно, возвратился в Англию.
— Не предупредив нас? — сильно удивился нунций. — Подумать только! Такой воспитанный! Cosi per bene!
— Он, должно быть, посчитал, что Ватикан впутал его в далекое от католичества дело, — уронил Сальва.
— Вот это да! Что вы хотите этим сказать?
— Подведем итоги. Манускрипт XI века, описывающий жизнь Сильвестра — он же Басофон, — находился в Кракове. Это было не «Жизнеописание», осужденное церковью, а совсем другая версия. Однако к этой версии был добавлен венецианский текст XVI века, автор которого был вдохновлен исламом, — нечто вроде памфлета, направленного против католических догм. Весь текст был написан каролингом. Иначе говоря, некий современный ученый по фамилии Кашанский воспользовался этим урезанным документом, чтобы приставить к нему собственноручную копию с каролингскими буквами, использовав для этого остатки чистой венецианской бумаги XVI века, находившейся в папке. Не долго думая он взял за образец «Жизнеописание Гамалдона», изменив имя на Басофон и, как я предполагаю, адаптировав немного повествование по своему вкусу. Вы следите за моей мыслью?
— Невероятно… — пробормотал Караколли, пораженный услышанным.
— А будущий Иоанн Павел II, тогдашний архиепископ Кракова, — продолжил Мореше, — узнал о манускрипте, который Кашанский собирался продать одному коллекционеру. Воспользовавшись преимущественным правом покупки, он приобрел «Жизнеописание», полагая, что речь идет о подлиннике, и привез его в Ватикан после смерти предшественника. Так манускрипт оказался в библиотеке Ватикана.
— Но кто же тогда засунул его в папку с «Небесной лестницей» Жана Гоби? — поинтересовался прелат.
— Этого мы еще не знаем, — ответил Сальва. — Может быть, тот самый человек, который знал — или считал, что знал, — что в этом самом месте находился «Басофон 666». Однако позвольте мне предупредить вас об одной сенсации, которая заставит вас подпрыгнуть — вас, монсеньор, а также вас, друг мой. Во время визита к Кашанскому я усмотрел на столе рядом с готическим манускриптом, находившимся в работе, кусочек бристоля, на котором был записан номер карточки, сразу бросившейся мне в глаза. И знаете какой? В 83276!
— Номер досье «Небесной лестницы»! — воскликнул нунций.
— Следовательно, не существовало иных причин для того, чтобы этот поляк заинтересовался досье из библиотеки Ватикана, если только он знал, что сфальсифицированный им манускрипт был туда уже вложен.
— Резонно, — проговорил Мореше, — но мне-то почему ты ничего не сказал?
— Потому что мне хотелось уехать из Польши без лишних неприятностей. Я боялся, как бы мое открытие не было замечено, почти случайно; и это все больше наводит меня на мысль о большом размахе организации заговора. Я уверен: досье В 83276 было почтовым ящиком некой тайной организации, контролируемой коммунистами.
— Вот те на! — изумился Караколли. — Но как это могло происходить? Читатели заполняют формуляры, чтобы забрать нужный документ. По ним мы легко можем определить частоту выноса досье. А впрочем…
Нунций остановился, задумался.
— Совершенно верно, монсеньор, — сказал Сальва. — Вам уже стало понятно, что не читатели имели доступ к этим досье, а персонал библиотеки. Только те, кто мог свободно передвигаться по залам, способны были поддерживать между собою связь при помощи В 83276. А это предполагает вкладывание туда инструкций (но в это я не верю), или же «Жизнеописание» уже содержало в себе эти инструкции и содержит в настоящее время. Не впервые используется какое-либо произведение в качестве декодера для расшифровки посланий.
— Начинаю понимать тебя, — пробормотал Мореше. — Этот текст служит ссылкой для расшифровки на первый взгляд непонятных текстов.
— Во время последней войны сторонники Де Голля выбрали небольшой иллюстрированный словарь «Larousse» в качестве декодера, начиная со страницы 155. Первые буквы первого встретившегося слова заменялись в нормальной алфавитной последовательности. Слово было «capacitaire». «С», таким образом, становилось «А», «А» становилось «В», «Р» становилось «С». Следующее «А», уже использованное, опускалось, так же как и «С». Далее «I» становилось «Д», «Т» становилось «Е», и так продолжалось на всей странице до получения полного алфавита. Страницы ежедневно менялись, менялся и код. Те, кто не знал используемую книгу и ежедневную страницу, не могли расшифровать тексты. Более того, на алфавит влияли капризы словаря — и в этом состояла трудность! Но это было удобно, поскольку каждый имел при себе вышеуказанное издание, безобидное в глазах немцев и полицаев.
— Стало быть, вы думаете, что «Жизнеописание Сильвестра» могло использоваться таким же образом агентами Москвы?
— Вероятнее всего, начиная с текста, переписанного Кашанским, который обязательно сохранил для себя второй экземпляр или отдал его заказчикам. Таким образом все, что Ватикан хотел бы сохранить в тайне, пересылается в Польшу или в другую страну посредством этого кода.
— Но, — продолжил Караколли, все больше и больше приходя в ужас, — это значит, что шпион находится в непосредственном контакте с его святейшеством, поскольку состоит членом курии!
— Довольно и секретаря, приближенного к его святейшеству, — поправил Сальва. — Он открыто передавал свое послание работнику библиотеки, который зашифровал его по соответствующей странице «Жизнеописания». Конечно, после обнаружения нами манускрипта эта маленькая игра прекратилась. И сейчас изобретается новая.
— Надо немедленно предупредить кардинала Бонино, — засуетился прелат. — Слишком уж велика ответственность.
— На вашем месте я бы ничего не делал, — посоветовал Сальва. — Если наши выводы ошибочны, до главного действующего лица мы не доберемся. Считаю, что поляки, тайком покинувшие Ватикан, имели к досье доступ и уже переписали его. В Кракове они разыгрывали невинность, но меня не так легко одурачить. Зато секретарь, близкий к папе, не мог незаметно уехать.
— Увы! — горестно воскликнул Караколли. Лицо его стало мертвенно-бледным. Он тяжело опустился в кресло. Его нижняя губа предательски дрожала. Наконец нунций глубоко вздохнул и выпалил: — Отца Строба нашли мертвым вчера утром в своей кровати. Он был личным секретарем кардинала Катальди и, как вам известно, духовником его святейшества.
— Следствие начато? — поинтересовался Сальва.
— Говорят, он отравился. Не верится, чтобы такой верующий…
— Все это подтверждает мою интуицию, — сказал Сальва. — Нам остается только продолжить чтение этого злосчастного «Жизнеописания Сильвестра» в поисках указующих признаков и надеяться, что профессор Стэндап покинул Польшу целым и невредимым. Впрочем, скоро нам станет это известно. Я послал в Лондон телеграмму, чтобы узнать, действительно ли он вернулся.
— Я больше не могу переводить, — пролепетал нунций. — Все это слишком ужасно.
— И все же следует. Вы один можете это сделать.
Будто с гирями на ногах, нунций поплелся в библиотеку, где в сейфе лежал манускрипт, запираемый каждый вечер отцом Грюнвальдом на ключ, который он хранил при себе. Адриен подумал: «Совесть — это обезумевший компас. Она может владеть собой лишь в той мере, в какой не касается частичек правды, которая на поверку оказывается обманом».
«Святой Дух примчался к Христу, найдя его углубленным в раздумья, и сказал:
— Нам надо действовать без промедления. Свидетельство вашего воскресения вот-вот сожгут в Эдессе.
— Вы говорите о том саване, который я оставил в гробу? След моего материального тела отпечатался на нем в момент, когда я возносился к славе. Хорошо, что эта реликвия переживает века в память о происшедшем. Но скажите, что сейчас происходит?
— Ваш Сильвестр решил, не знаю уж почему, восстать против губернатора города Эдесса. Город лихорадит. Царь исчез. Басофон обвиняет властелина во всех грехах, в том числе в убийстве царя. Губернатор в ярости и — о человеческая логика! — хочет сжечь ваш саван.
Иисус от всего сердца рассмеялся, чем озадачил Параклета.
— Вы никогда не поймете людей. Вы — Дух; они же имеют внутренности, кости, кожу, мозг и немного ума. Как понять вам то непрозрачное, что привязывает их к Земле? И однако непрозрачность эта делает их мне ближе. Что познал, бы я, воплотись я в женщину, или, как они, не страдал бы телом вопреки разуму, не ощущал бы странных содроганий сердца в любви и, как они, не испытывал бы страха смерти? Вам никогда не постичь эту головокружительную тайну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36