Фоггингтон-Смит именовался приглашенным лектором, выдающимся египтологом из Бостона, автором нескольких книг вроде «Каста и род в Древнем Египте». Что бы, черт возьми, это могло значить? Интересно, как Джону удалось убедить «Галактик турз инкорпорейтед», что он именно то лицо, за которое себя выдавал? Насколько я могла судить, он действительно занимался египтологией, хотя и утверждал, что получил классическое образование; пару раз он обнаружил весьма незаурядное знакомство с предметом. Но я была уверена — ну почти уверена, — что никаким Фоггингтон-Смитом он на самом деле не являлся. Не в том дело, что египтолог не может оказаться преступником: ученые ничуть не благороднее простых людей. Но даже Джону не под силу найти время, чтобы совмещать чтение лекций, писание нудных научных трудов и карьеру виртуозного похитителя музейных ценностей. Или под силу?Кто-то тяжелой поступью приближался ко мне; я подняла голову. На плече у женщины висела одна из тех самых пестрых сумок. Она тоже, должно быть, заприметила мою. Женщина явно была из тех, кто ничего не оставляет без внимания, — дама неопределенного возраста, среднего роста, коренастая, с немигающими серыми глазами под тяжелыми, нависающими бровями. Наверняка англичанка; ее светлая кожа уже покраснела, хотя и блестела от солнцезащитного крема. На даме была желтовато-коричневая блузка с длинными рукавами и бесформенная юбка цвета хаки, доходящая до щиколоток. Женщина показалась мне знакомой, и я знала почему; особ такого типа можно увидеть во многих английских фильмах: домохозяйка ли, директриса, упрямая ли старая дева, она оказывается либо детективом, либо главной подозреваемой.Женщина, хмурясь, подтопила ко мне, и я вдруг почувствовала себя совсем юной, потому что выражение ее лица пробудило во мне тяжелые воспоминания о двоюродной бабушке Эрминтруде, которой решительно все во мне не нравилось и которая не считала нужным скрывать свое мнение.— Вы — одна из наших, не так ли, дорогая? — поинтересовалась дама, указывая на сумку. — Вы, должно быть, новенькая, поэтому я подумала, что мне следует убедиться, знаете ли вы, где стоит наш автобус и что мы скоро отправляемся. Вам лучше пойти со мной, чтобы не опоздать, в таком месте, как это, не стоит оставаться одной, аборигенам захочется воспользоваться положением беззащитной привлекательной молодой дамы, моя фамилия Тригарт, зовите меня Джен, здрасьте, — без пауз произнесла она.— Привет, — бодро ответила я.— А где ваша шляпа? — Джен свирепо глянула на меня. — Ужасно неразумно с вашей стороны ходить без шляпы. У вас прелестный цвет кожи, но солнце здесь убийственное, вы рискуете схлопотать тепловой или солнечный удар.— Я ее забыла, — кротко оправдалась я. — У меня есть шляпа. Я просто забыла ее надеть.— Больше не забывайте! Как вы сказали вас зовут?— Вики. Вики Блисс. — У меня не было оснований темнить, все равно через несколько часов она узнает мое имя.— Вас нет в списке пассажиров. — В ее тоне послышались прокурорские нотки.— Да, я попала в этот круиз лишь в самый последний момент. Мой приятель вынужден был отказаться из-за болезни и...— Понимаю. — Она ослабила бдительность. На ее лице появилась не то чтобы улыбка, но некоторое ее предвестие. — Рада буду видеть на борту еще одну молодую особу. Большинство пассажиров — практически старые маразматики. Моему сыну и его жене будет приятно иметь собеседницу-сверстницу. Не скажу, что они... — Тут она подняла голову и посмотрела через мое плечо, выражение ее лица так переменилось, что я невольно оглянулась. Оказывается, она умеет улыбаться! — Да вот и они! Наверное, ищут меня. Дорогие, позвольте представить вам...Дальше я ничего не слышала. Обернувшись, я внезапно оглохла, как после стремительной перемены высоты.На вид ей можно было дать не больше восемнадцати — двадцати. Кожа ее имела тот изысканный светлый оттенок, какой бывает только у англичанок, лицо в форме сердечка обрамляла словно облако копна вьющихся темных волос. Вот что я увидела, равно как и то, что макушкой она едва доставала ему до подбородка, что, несмотря на загар, он смертельно побледнел и что взгляд его стал непроницаемым, а глаза превратились в подобие плоских голубых кружков, нарисованных на бумаге.Девушка щебетала и улыбалась. Слух вернулся ко мне на середине ее фразы: «... называйте меня Мэри. А это... — Она запрокинула голову и сияющими глазами посмотрела на него. — Это Джон».Он не терял самообладания, выдавала его лишь бледность, с этим у него всегда были проблемы. Голос звучал ровно и холодно:— Здравствуйте. Нам следует поторопиться, все уже ушли. Мама...Она отклонила предложенную им руку:— Нет, дорогой, я вполне в состоянии пройти еще несколько ярдов без помощи. Ты выглядишь немного... Ты хорошо себя чувствуешь? — Он нахмурился, и она поспешно добавила: — Ах, дорогой, я снова суечусь, да? Обещаю, больше не буду. Пойдемте, Вики, мы с вами будем поддерживать друг друга.Она не нуждалась в помощи и держалась на ногах гораздо лучше меня. Я же ковыляла рядом, вознося хвалу небесам за неровную дорогу, жару и необходимость поспешать, которыми можно было объяснить мое прерывистое дыхание. Позади я слышала воркующие голоса и мягкий серебристый смех.Автобус оказался одним из современных огромных монстров с кондиционированным воздухом. Как только мы уселись, по салону прошел стюард с подносом.— Минеральная вода, — любезно предлагал он, — апельсиновый сок, «Мимоза»...В моем оцепеневшем мозгу шевельнулось воспоминание: «Мимоза» — это что-то алкогольное. Шампанское? Какая разница! Я схватила бокал и залпом выпила.Джен села рядом со мной. Впереди, через несколько рядов, я могла наблюдать знакомые очертания изящного черепа со светлой шевелюрой. Головка Мэри не виднелась над спинкой кресла, девушка была слишком миниатюрна.Не помню, говорила ли я уже, что мой рост — почти шесть футов?Быть может, алкоголь прочистил мне мозги, хотя вряд ли: в проклятом напитке не было почти ничего, кроме апельсинового сока. Я повернулась к Джен. Гиневра? Он как-то сказал мне, что так зовут его мать, тогда я восприняла это как шутку, теперь решила проверить.— Гиневра, — обратилась я к Джен. Голос у меня, похоже, не пропал.Она не спросила, откуда я знаю ее полное имя, видимо, подумала, что сама мне его сообщила. Она не могла упомнить, что говорила, а чего — нет, потому что не умолкала ни на миг. Гордо вздернув подбородок, она заявила:— Мы из старого корнуоллского рода. «Три», «Пол» и «Пен» — знаете известный стишок? Фамилии, начинающиеся на эти три слога, выдают корнуоллское происхождение. По преданию, сам король Артур был нашим дальним предком. Моего отца звали Гэвин, а его отца — Артур. С материнской стороны...— С материнской стороны, — повторила я, чтобы показать, что слушаю ее внимательно, и сделала знак стюарду. Жадно глотая еще одну «Мимозу», я пропустила несколько следующих фраз.—... на самом деле лишь отдаленное отношение к египтологии. Собираясь выйти замуж, я решила передать родовое имя кузену. Бедный Агривейн! Я редко видела его, он вечно уезжал то на одну, то на другую войну.— Агривейн?— Да, я его называла именно так. Вообще-то при крещении ему дали имя Альберт, и друзья, если не ошибаюсь, звали его Эл. Такое заурядное имя! Это он настоял, чтобы мы назвали сына Джоном. Я хотела назвать его Персивалем или Галахадом.Я поперхнулась «Мимозой». Джен добродушно похлопала меня по спине. Потом лицо ее омрачилось:— Ах, милая, надеюсь, я не рассердила своего мальчика. Мужчины так не любят, когда кто-то замечает их слабости, они, знаете ли, так чувствительны в этом отношении. Я пообещала себе, что не буду суетиться вокруг него, особенно теперь, когда у него есть жена, которая станет о нем заботиться, но он так болел прошлой зимой... Упал, катаясь на лыжах, а потом началось воспаление легких. Теперь, кажется, все позади, но я беспокоюсь.— Упал, катаясь на лыжах, — повторила я, как попугай. Джон был не лучшим в мире лыжником и упал плашмя и без того уже разбитым лицом вниз, пытаясь добраться до места, где некий мерзкий субъект собирался вот-вот проделать со мной нечто отвратительное, перед тем как совсем прикончить. Однако больше всего Джону досталось, когда он добрался до места и сошелся с негодяем врукопашную, а также во время начавшегося вслед за этим схода лавины. Я не знала о его болезни, но сообщение о ней меня не удивило. Если бы он вместо того, чтобы тайно бежать, остался на несколько дней в постели, может, ничего и не было бы. А я не стала бы ему докучать.К счастью, Джен не заметила, что я отвлеклась, она получала удовольствие от самой возможности говорить. Я тихонечко потягивала свое шампанское с апельсиновым соком, в то время как она радостно продолжала рассказывать, как боялась, что ее дорогой мальчик никогда не остепенится — «он ведь так привлекателен для женщин», о скоропалительном ухаживании — «он познакомил меня с ней всего несколько недель назад» и о том, как они настаивали, чтобы она провела вместе с ними их медовый месяц.— Медовый месяц, — повторил попугай.— Да, они поженились на прошлой неделе. Церемония прошла так мило, дома, в кругу лишь близких друзей... Разумеется, когда они первый раз предложили мне поехать с ними, я отказалась, но Мэри была так настойчива, а Джон сказал, что будет глубоко обижен, если я не соглашусь. Конечно, я собираюсь держаться от них как можно дальше.Не помню, что еще она говорила.Остальные члены группы были уже размещены по каютам накануне, поэтому мне не пришлось немилосердно долго ждать, пока стюард проводит меня в мою. Я лишь смутно сумела осознать, сколь она элегантна — удлиненное фигурное окно с маленьким балкончиком, огражденным перилами, ванная. Мои чемоданы были аккуратно сложены на специальной подставке у изножья кровати. Я отделалась от стюарда и рухнула в ближайшее кресло.Иногда, особенно посреди ночи, когда, встав с постели, но окончательно не проснувшись, вы ковыляете через темную комнату и вдруг с размаха ударяетесь обо что-то кончиками пальцев ноги или плечом, болевой сигнал лишь через несколько секунд доходит до ваших заторможенных мозгов. Мне удалось задержать его на гораздо более длительное время. Глава вторая I Жестоко уязвленное самолюбие доставляет не меньше страданий, чем разбитое сердце. Если человек молод, глуп, романтичен и раним, он зачастую путает эти две вещи. Я не была ни слишком молода, ни романтична, ни ранима, разве что глупа, но, видит Бог, тоже неоднократно совершала эту ошибку.Однако не на сей раз. Потрясение, гнев, унижение, стыд — лишь малая часть тех чувств, что кипели во мне, провоцируя бурную реакцию. Я должна была скрыть ее от Джен, и, похоже, она не заметила ничего необычного. Оставалось надеяться, что и перед Джоном я ничем себя не выдала.Усилием воли я поднялась на ноги. Скоро всех пригласят на коктейль, где мне тоже надлежит присутствовать. Это будет мое первое появление на публике, первая возможность соотнести реальные лица и фигуры с именами в списке пассажиров. Пустая трата времени, раз я уже опознала «лицо», которое меня просили опознать, но рано или поздно нам придется встретиться, и черт меня подери, если я позволю ему заметить, какой тяжелый удар он мне нанес.Удобства были на уровне рекламы. Кроме двух кроватей, в каюте стояли кушетка, достаточно длинная, чтобы даже я могла вытянуться на ней во весь рост, и два удобных кресла. В ванной комнате был не только душ, но и ванна (недостаточно длинная, чтобы я могла вытянуться в ней во весь рост, но таких вообще мало), а на туалетном столике выстроились в ряд изысканные флаконы с этикетками знаменитых французских косметических фирм. Методично и механически я распаковала вещи, приняла душ и уселась перед туалетным столиком, готовая действовать. Обычно я не увлекаюсь косметикой, но в тот вечер собиралась использовать все возможности искусственного усовершенствования своей внешности. Я хотела выглядеть великолепной, холодной, спокойной и невозмутимой.При удаче можно было рассчитывать по крайней мере на три последних эффекта. Мои руки все еще не обрели уверенности; я попыталась успокоиться, заставляя себя вспоминать подлые и низкие проделки Джона, но память уводила меня в сторону и вместо этого я мысленно возвращалась...Например, к сочельнику, который мы провели в заброшенной церкви, прижавшись друг к другу у слабого огонька, а снаружи бушевала метель. Мы заваривали в покрытом земляной коркой цветочном горшке чай из мятой пачки, которую я извлекла из своего рюкзачка. Джон до колик хохотал над содержимым этого рюкзачка, но был слишком голоден, чтобы отказаться от раскрошившегося имбирного печенья и смятой плитки шоколада. Он играл Баха на расческе, приложив к ней листок папиросной бумаги, а когда глаза у меня стали неудержимо слипаться, обнял меня, чтобы я не замерзла, и просидел так всю ночь, терпеливо поддерживая слабый костерок.Румяна не понадобились. Щеки и так горели. Я начала замазывать румянец гнева тональной пудрой, заодно замаскировав и несколько морщин, которых не заметила, когда смотрелась в зеркало прошлый раз.Никто не давал мне никаких обетов и даже просто обещаний, но, мягко выражаясь, огорчительно поцеловать на прощание человека, который только что нежно, страстно, искусно любил тебя, а при следующей встрече уже увидеть его с новоиспеченной женой.К такому удару я не была готова. Впрочем, и его бледность могла свидетельствовать о чем угодно — о гневе, сосредоточенности или испуге, но она не была показной. Он тоже не ожидал меня увидеть.Я выбрала платье и юркнула в него. Оно было черное, мягко облегающее фигуру, с длинными рукавами и вырезом, более глубоким, чем одобрила бы бабушка Эрминтруда. Часть декольте я прикрыла тяжелой (faux Фальшивый, ложный (фр.).

) золотой цепью с медальоном, воткнула в волосы, завитками ниспадавшие на затылок, пару шпилек с золотыми головками и отступила от зеркала, чтобы оценить результат.Щеки все еще пылали, но это можно было отнести на счет солнца. Джен ведь уже предупредила меня, что нужно носить шляпу, не так ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53