Он вмиг забыл все приготовленные заранее куртуазные речи, и лишь одно тревожило его: как бы она не узнала в нем того нищего бродягу, кому она велела пойти на кухню и накрошить себе хлеба в суп.
Он собрал все свое мужество и, сняв шляпу, пошел ей навстречу. Поклонившись, он долго не мог найти слов, и девушке пришлось заговорить первой:
— Извините меня, господин офицер, за то, что вам пришлось ждать. Мне только сейчас передали, что незнакомый кавалер желает нанести мне визит. А меня не было дома — пришлось самой выгонять кур из сада, пока они там ничего не натворили.
Это был ее голос, голос, который звучал у него в ушах с тех пор, как она спасла ему жизнь. Шведский Всадник стоял как зачарованный. Он смотрел на нее во все глаза и жадно слушал. Она была не просто красива — в его глазах она была прекрасна как солнце! Сам Князь Тьмы устрашился бы такой небесной красоты.
А она между тем продолжала:
— Правда, по обычаю господин должен бы представиться первым, mais, Моnsieur, je ne tiens раs а l'etiquette!
— Милая барышня, скажите мне это еще раз, — пробудился от своих грез Шведский Всадник. — Я ведь понимаю по-французски с трудом. Лишь на войне я кое-как осилил этот язык. Конечно, в детстве меня учили ему, но у меня был плохой учитель, и мне до сих пор легче сочинить фразу на французском, чем понять на слух.
Девушка немного удивилась, что дворянин так легко признается в плохом знании французского. Офицеру это вроде бы неподобало.
— Но ведь вы шведский офицер? — быстро спросила она.
— Так точно, я фенрих армии Его Величества Карла Двенадцатого, победителя московитов, датчан и саксонцев, всегда готовый служить Богу и добрым людям! — гордо отчеканил Шведский Всадник, погладив рукоять своей шпаги.
— Господин приехал издалека?
— Прямо из армии Его Величества, — с почтением произнес Шведский Всадник. — Не люблю хвалиться, но скажу, что я участвовал в нескольких боях. Да вот только за все эти годы мне изрядно поднадоела солдатская жизнь.
— И что же угодно господину? — спросила девушка, пытаясь сообразить, почему незнакомый шведский офицер нанес визит именно ей.
— Поскольку мой путь привел меня сюда, то я не хотел пропустить возможность повидаться с благородной барышней, — ответил офицер.
— Я признательна вам, господин лейтенант, но у нас тут довольно скучно… — сказала барышня, растерянно уставившись на свои красные туфельки.
Еще с минуту они стояли молча, не зная, что сказать друг другу. Девушка растерянно перебирала застежки на платье, а из сада доносились ароматы тубероз, фиалок и жасмина. Так тихо было вокруг, что можно было явственно расслышать плеск далекого фонтанчика.
— Я не впервые на этом дворе. Мне помнится, я не раз бывал у вас в гостях, — не очень уверенно начал офицер.
— О да, — живо откликнулась девушка. — Когда мой отец был жив, у нас вечно бывали гости, и среди них много офицеров. А теперь ко мне мало кто заезжает.
— Какая жалость! Приношу вам свои глубокие соболезнования, — тотчас откликнулся Шведский Всадник. — Я не знал, что барышня похоронила своего дорогого отца. Я часто вспоминал о нем: ведь он мой крестный…
— Ваш крестный?! Мой отец?! — вскричала, потрясенная, девушка.
— Да, и знаете… Я сохранил колечко, которое вы мне подарили на прощание. Я считаю этот подарок великой честью! — ответил Шведский Всадник, невольно краснея.
Девушка, напротив, смертельно побледнела. У нее вдруг перехватило дыхание. Она схватилась за сердце, с трудом перевела дух и еле слышно промолвила:
— Прошу вас, объяснитесь! Вы Христиан? И если так, то каким образом вы здесь очутились?
— Я так надеялся, что вы меня не забыли! — еле слышно выговорил Шведский Всадник, которого вновь сковал невольный страх. Наступил момент, когда ему нельзя было ошибиться ни в одном слове. — Ведь у вас, барышень, короткая память. Небось только и помните, как мы однажды катались с горки и как лошадь испугалась и опрокинула сани…
Громкий крик прорезал тишину. Захлебываясь рыданиями и дрожа всем телом, девушка упала на колени и поползла к ногам Шведского Всадника, лепеча:
— Христиан! Милый Христиан!
— Да, это я! — тихо сказал Шведский Всадник, и в этот миг всей душой стал Христианом Торнефельдом, знавшим эту чудесную девушку много-много лет тому назад, — тем самым Христианом Торнефельдом, которого он отдал в епископский ад.
И его рука с безмерной нежностью скользнула по волосам припавшей к нему девушки, и его губы прошептали заветное имя: «Мария-Агнета!», и она подняла ему навстречу счастливое, залитое слезами радости лицо.
Они шли рука об руку по песочной дорожке и густой траве между деревьями парка, болтая, как счастливые дети, и беспрестанно перебивая друг друга восклицаниями типа: «А помнишь?» и «А знаешь?» Шведскому Всаднику казалось, что он обнимает собою всю землю и что он вырвался из колючих зарослей своей прежней жизни на цветущий луг, залитый солнечным светом.
У покрытой мхом старой скамьи, на которую смотрела не то рассеянно, не то боязливо улыбавшаяся нимфа из выветрившегося песчаника, они остановились. Шведский Всадник загляделся на козлоногого сатира, который, вероятно, когда-то стоял напротив нимфы, а теперь валялся в траве у ее ног. Мария-Агнета прислонила голову к плечу спутника и тихонько пожала его руку.
— Да, — шепнула она, — ты помнишь это место. Это было здесь, возле языческого божка.
— Это было здесь, — повторил Шведский Всадник, гадая, о чем шла речь, и его неуверенный взгляд скользнул с рогатой козлиной головки на скамью и возвышавшуюся над ней статуэтку нимфы.
— Здесь мы обещали друг другу, что наша любовь никогда не угаснет, — продолжала девушка. — И ты, Христиан, сказал: «Я не забуду тебя, как не забуду Бога!»
— Да, так я и сказал, — твердо произнес Шведский Всадник.
— Эти твои слова были моей единственной опорой в тяжелые времена, наступившие после смерти моего отца, — сказала она, молитвенно сложив руки на груди. — Я благодарю Бога, что ты приехал. Ты долго заставил меня ждать, Христиан…
— Эти времена были тяжелыми и для меня, — заверил ее Шведский Всадник. — Мне пришлось исходить немало пыльных дорог, полежать в окопах и побегать у стен вражеских городов под дождем и снегом. Но теперь все это позади.
— Еще немного, и ты не нашел бы меня здесь. Я должна покинуть имение и зарабатывать на жизнь где-нибудь в людях стиркой или уходом за детьми.
— Ты хочешь стать прачкой или нянькой? Такая высокородная барышня? — поразился мнимый Христиан.
— Ну, или буду разносить по домам восковые свечи, холсты и другую мелочь. Мне нельзя здесь оставаться.
— Но почему же, кузина, вам нельзя здесь оставаться? — добивался Шведский Всадник полной ясности.
— Я совсем обеднела, и все мои деньги разошлись на уплату долгов, — печально объяснила Мария-Агнета. — Теперь все здесь принадлежит моему крестному, барону фон Зальцу. Даже сам дом и крыша, под которой я живу, и постель, на которой я сплю. У него мои векселя, и он требует, чтобы я вышла за него замуж. Но Христиан! Где же твои веснушки? Теперь понятно, почему я не сразу узнала тебя.
— Сдается мне, я откуда-то знаю этого барона фон Зальца, — мрачно проговорил Шведский Всадник, ясно припоминая бородача и ту давнюю зимнюю ночь. — И что же, кузина, вы не хотите уступить его домогательствам?
— Да как ты можешь спрашивать такое, Христиан?! Я лучше буду спать на тюфяке из овсяной соломы, как простая крестьянка, чем лягу на пуховую постель моего злодея-крестного!
— Моя любимая, моя верная! — едва не захлебнувшись радостью, вскричал Шведский Всадник, обеими руками пожимая и лаская ее руку. — Тебе не нужно больше бояться этого фон Зальца и его векселей. Я оплачу их все. Ты не помнишь, какая там сумма?
— Я никогда толком не знала этого, — ответила девушка. — Все счета вел мой приказчик. Знаю только, что мне пришлось продать всю пахотную землю, а с нею и луга, и пруд, но как все это происходило, сказать не могу. Просто в доме постоянно не было денег.
— Да и как же могло быть иначе! — вскричал мнимый Христиан с такой злой усмешкой, что девушка испугалась и невольно отшатнулась от него. — В этом доме нет ни одного честного человека. Удивляюсь, кузина, как ты этого еще не поняла. И приказчик, и писарь, и старший овчар — одна банда! По всем по ним давно плачет веревка. А ты, кузина, и не подозреваешь об этом. Поэтому-то они и ничего не требуют от работников и слуг, поэтому-то и не соблюдают порядка, поэтому-то каждый тут делает, что ему вздумается! Неужели кузина не замечала ничего этого?
— А ты-то откуда все это узнал, Христиан? — удивилась Мария-Агнета.
— Вчера, chemin faisant!, я видел твои поля. Это просто ужас! — горячо заговорил Шведский Всадник. — А сегодня утром, пока моя кузина еще спала, я обошел двор и много чего увидел. У писаря, который учитывает зерно, есть четыре коровы, и всех их он кормит из барских запасов. Конюх и слуга при бычьем стойле объедаются яичницей с жареным салом и ветчиной и запивают ее сливками, а на обед у них мясной суп с горохом, репой и травами. Идущие на поле жнецы тащат в своих сумках кто круг сыра, кто пару десятков яиц, кто утку, а в деревне все это распродают за бесценок. Приказчик же
притворяется, будто ничего не видит, потому что все работники знают о его воровских проделках. Вот какую скотину милая кузина держит у себя в хозяйстве, да еще и платит ей за воровство и разгильдяйство!
— Я ничего этого не знала! — тихо сказала девушка. — За управляющего поручился господин фон Чирнхауз. Он говорил, что знает его с детства как честнейшего человека.
— Sans doute! — расхохотался Шведский Всадник. — Конечно, в колыбели-то он был честным, да только с тех пор научился жить красиво, а для этого надо уметь воровать! Но и это еще не все. В сараях, сеновалах и хлевах все крыши и стены в дырах. Корма пропадают под дождем, портятся, а от этого у овец начинаются кашель и чахотка. Да и лен нужно подсевать вовремя, и косить траву, и готовить сено на зиму — по ничего этого тут не делается. Знаешь ли ты об этом, кузина?
— О Христиан, ты должен поговорить с этими людьми и объявить им свою волю. Тогда все станет иначе!
Шведский Всадник отмахнулся от нее.
— Ну уж нет, никакие слова тут не помогут — у твоих людей не слишком чувствительные уши! — сердито бросил он. — Оплеух и палок — вот чего заслужили эти бездельники! Я наведу здесь порядок, но только добрым испанским хлыстом! Эй, парень! Ты что, не обучен приветствовать господ?
Работник, который хотел было незаметно пройти мимо, сорвал с головы шапку и поклонился чуть ли не до земли.
— А ну-ка, беги и позови сюда приказчика! — распорядился Шведский Всадник. — Да передай ему, что госпожа приказала ему принести все учетные книги и счета. Я буду ждать его в столовой.
Он вернулся в сад лишь через два часа. Мария-Агнета с надеждой подбежала к нему.
— За всю свою жизнь я не делал такой противной работы! — сообщил он, проводя рукой по лбу. — Лучше бы мне проскакать десять часов по бездорожью в дождь и ветер или опять залечь в окопы и отражать атаки саксонцев, чем заниматься этой цифирью. Проклятый приказчик извел столько бумаги и чернил, что их хватило бы года на два всем книготорговцам Римской империи. Правда, он забыл указать в книгах, что берет себе четверть всей хозяйской шерсти и молока! Я с позволения кузины выгоню его ко всем чертям. Пусть убирается подобру-поздорову!
— Я согласна. Все, что ты считаешь правильным, правильно и для меня, — ответила Мария-Агнета.
— А когда уплатим долги, — продолжал он, — у меня еще останется денег на то, чтобы заплатить священнику за обручение и венчание, да нанять музыкантов, да сшить тебе подвенечное платье и устроить пир для соседей. Если, конечно, моей кузине будет угодно выйти за меня замуж…
— Христиан! — прошептала девушка. — Я так ждала тебя, этой минуты! Теперь, когда она настала, я принадлежу тебе. Ведь я люблю и всегда любила тебя и только тебя!
— Только меня… — повторил мнимый Торнефельд и опустил голову, против воли вспоминая юношу, которого он во имя своей любви предал, отняв у него имя, свободу и честь.
Он не сразу сумел заговорить.
— Милая кузина, на всем Божьем свете не найдется никого, кто бы любил тебя больше меня. Я говорю это от всего сердца, и да поможет мне Бог!
— Я это знала, Христиан! — улыбнулась Мария-Агнета.
— Но, милая моя невеста, я вынужден также сказать, — добавил Шведский Всадник, — что после свадьбы мы будем на первых порах строго экономить. Придется есть овсяной хлеб вместе со слугами! И так до тех пор, пока не восстановим имение твоего отца.
— С тобой, Христиан, я рада есть не только овсяной хлеб, но и опилки с хреном! Я благодарю Бога за то, что Он дал мне столько счастья!
До родов оставалось два месяца. Однажды ночью, едва пробило двенадцать часов, Мария-Агнета проснулась и больше не могла уснуть. Она слушала, как шевелится ребенок у нее внутри, и думала: «Если будет девочка, назовем ее Марией-Христиной». Ей хотелось девочку — она уже видела свою дочь бегающей по саду в белом платьице из тафты и в белой, с черным бантом, шляпке. Вот она спотыкается, путаясь в подоле платьица, падает на траву и звонко хохочет, а вместе с нею смеются служанки, и даже гуси с козами гогочут и блеют им в лад. Вот так, улыбаясь своим мечтам, она долго лежала в темноте. Потом ей пришло на память, что еще в прошлом году амбары и кладовые были пусты, а у нее не было ни гроша. Теперь же все было по-другому: в доме появился настоящий, дельный хозяин, основавший ее счастье на твердой почве, и ей остается лишь благодарить за то Бога. Она любила мужа сверх всякой меры и с трудом могла дождаться его с полей. Когда она слышала его поступь на лестнице, кровь шумела у нее в висках от радости. И вот теперь он мирно спал подле нее. Она приподнялась и прислушалась. Дышал он спокойно. Но иногда бывало, что он стонал и бормотал команды, какие-то странные слова и обрывки непонятных фраз, словно опять был на войне в армии своего короля.
Люди в деревне, да и окрестные дворяне звали его Шведским Всадником, потому что он повсюду ходил в голубом мундире, на который имел право, как офицер, уволенный с абшидом, — в том самом костюме, в каком и прибыл в имение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25