Не скажу, что мне в жизни не приходилось целоваться. Но такого поцелуя еще не было: слишком часто в моем недостойном упоминания прошлом бывали притворно жадные слюнявые поцелуи с многозначительными вздохами и закусыванием губ. Но сейчас, когда наши губы встретились, мощный энергетический поток хлынул от него ко мне, заполняя меня горячим, расплавленным желанием. Мы словно уже когда-то занимались с ним любовью и нуждались в повторении этого опыта. Причем неоднократном.
Как жаль, подумала я, что нельзя откачать и закупорить в бутылку энергию профессора Вольфганга К. Хаузера.
— Ариэль, ты так прекрасна, — сказал он и, коснувшись кончиками пальцев моих волос, посмотрел на меня затуманенными синими глазами. — Даже сейчас, после этой ужасной катастрофы, несмотря на все эти синяки, шрамы и ссадины, я мечтаю обладать твоим великолепным телом, как еще никогда ни о чем не мечтал.
— Я думаю… я не думаю… — бессмысленно пролепетала я, отупевшая от переизбытка гормонов.
Мои попытки овладеть собой и вновь обрести дар осмысленной речи потерпели фиаско, как только Вольфганг приложил палец к моим губам.
— Нет, позволь мне продолжить. Вчера я вел себя как полный идиот, совершенно неуместно начав откровенничать. У нас все должно быть по-другому. Я восхищаюсь тобой, моя милая; ты очень сильная и храбрая. А известно ли тебе, что твое имя происходит от древнего названия Иерусалима, этого святого города трех мировых религий? Ари'ил, или лев Божий, — аллегорическое название Иерусалима, поскольку лев был эмблемой Иудеи. То есть в древности Ариэль означало «Львица Божия».
— Львица? — удивилась я, впервые после поцелуя заговорив нормальным тоном. — Такую репутацию надо еще заслужить.
Такова же участь Вольфа, или волка, — вновь с таинственной улыбкой заметил он.
— А-а, понятно: мы оба из рода хищников, — улыбнувшись в ответ, сказала я. — Только на охоте я обычно солирую, а ваш брат сбивается в стаи.
Поиграв прядью моих волос, он отпустил ее и очень серьезно взглянул на меня.
Я не охочусь за тобой, дорогая. Хотя ты пока не доверяешь мне. Я приехал сюда, чтобы оказать тебе помощь, защитить тебя, только и всего. Какие бы чувства я к тебе ни испытывал, они остаются только моими проблемами и не должны помешать осуществлению целей или выполнению того задания, с которым меня послали.
Я уже поняла, что ты являешься чьим-то посланцем, неизвестно лишь, кто именно послал тебя, — нетерпеливо сказа-лая. — Вчера ты заявил, что дружишь с моим дядей Лафкадио, но он ни разу не упоминал при мне твоего имени. Думаю, тебе лучше знать, что мы с ним встретимся в эти выходные в Солнечной долине. И мне не составит труда узнать правду.
Я говорил о знакомстве, а не о дружбе, — отвернувшись, туманно заметил Вольфганг. Он уставился на свои руки. Потом встал и взглянул на меня, по-прежнему сидевшую под смятым одеялом. — Ты закончила с вопросами?
Не совсем, — сказала я, возвращаясь к интересующей меня теме. — Во-первых, как это так получилось, что о моем треклятом наследстве знали чуть ли не все даже еще до смерти моего кузена?
Я могу объяснить, если ты действительно хочешь знать, — спокойно сказал Вольфганг. — Но сначала должен предупредить, что, к сожалению, такие знания могут оказаться очень и очень опасными.
Знания не могут быть опасными, — возразила я, начиная сердиться. — Опасно неведение. А особенно неведение относительно того, что может повредить твоей жизни. Меня уже тошнит оттого, что все стремятся что-то скрыть от меня, заявляя, что делают это ради моего же блага! Меня тошнит от всей этой таинственности!
Сказав это, я вдруг осознала, как многозначны мои слова. В сущности, именно тайны сопровождали и омрачали всю мою жизнь. Не так уж страшен этот неизвестный и таинственный пакет, даже если из-за его содержимого могли погибнуть люди. Страшно само неведение — невозможность добиться правды. Похоже, мания секретности, пронизывающая наш ядерный центр, завладела также и моей семьей: все считали, что ничего нельзя делать открыто, что любое дело требует конспирации и тайного сговора.
Благодаря Сэму я могла стать настоящим мастером такой игры. Благодаря Сэму я уже не доверяла никому на свете. И никто не мог доверять мне.
Вольфганг смотрел на меня странным взглядом. Моя внезапная страстная вспышка удивила и меня саму. До сих пор я не осознавала, как глубоко задевают меня эти чувства — и с какой готовностью они способны вырваться на свободу.
— Если это необходимо, чтобы завоевать твое доверие, то я расскажу тебе все, что ты захочешь узнать, невзирая на то, какой опасностью могут обернуться для каждого из нас эти знания, — сказал он, по-видимому, с полнейшей искренностью. — Ведь для меня жизненно важно, чтобы ты всецело доверяла мне, даже если тебе не понравятся мои ответы. Ты спрашиваешь, кто послал меня сюда и поручил передать тебе рунический манускрипт. — Он показал рукой на лежавший на стуле рюкзак. — Ты еще никогда не встречалась с этой дамой, но, полагаю, знаешь ее имя. Меня послала сюда твоя тетушка, Зоя Бен.
Странно, почему при любых потрясениях или огорчениях с моих уст неизменно срываются слова «святое дерьмо». Что, в сущности, они могут значить? Неужели боги и святые, подобно нам, простым смертным, удаляют из организма какие-то отходы? И неужели я настолько лишена творческого начала, что не способна создать более оригинальное выражение, пусть даже для собственного мысленного употребления?
Но, как я уже говорила, при нашей работе у нас вошло в привычку придумывать остроумные изречения о разнообразных отбросах, вероятно, потому, что мы каждый божий день сталкивались с весьма неприятной и наводящей тоску задачей — уборкой за постоянно увеличивающимся и производящим все больше отходов населением нашей необратимо уменьшающейся планеты.
Поэтому, войдя в наш рабочий кабинет, я восприняла как должное приветствие Оливера, восторженно встретившего меня очередным каламбуром из песни Тома Лерера «Мусор», нашего отраслевого фаворита по фразочкам типа: «Ошметки завтрака, что зашвырнул ты в Бей, к обеду приплывут к нам в Сан-Хосе». Развернувшись на кресле и увидев меня, Оливер прищелкнул пальцами, как кастаньетами.
— О милостивый пророк Морони! — воскликнул он. — Только не пойми меня превратно, Ариэль, но ты выглядишь точь-в-точь как некий предмет, который твой аргонавт иногда притаскивает с улицы. Что с тобой случилось? Неужели, упорно стараясь вчера передавить пешеходов, ты поцеловалась с фонарным столбом?
— Из-за моего упорного старания убежать от жизни меня вчера чуть не раздавила лавина, — ответила я, понимая, что доставка служебной машины Вольфганга с горного курорта все равно породит в центре обильную пищу для сплетен, когда выяснится, что мы с ним целый день прокатались там на лыжах. — Мне очень жаль, Оливер, что я так глупо вела себя около почты. Просто последние дни я слегка не в себе.
— Лавина? Она встретилась тебе по пути с почты на работу? Обалдеть, каких только приключений не бывает в нашем отделе. — Оливер подошел ко мне и заботливо помог устроиться за моим рабочим столом. Примостившись на ручку кресла, он продолжил: — Но ты ведь так и не вернулась вчера сюда, а когда часов в семь я приехал домой, твоей машины еще не было и весь дом стоял темным и молчаливым. Мы с Ясоном по-холостяцки поужинали, удивляясь, куда ты запропастилась.
Значит, умненький Ясон выпросил себе два ужина: первый — наверху у Оливера, из его гурманских кошачьих запасов, а второй — в моих нижних апартаментах. Ну и ловкач! Хотелось бы мне, чтобы он превратился в человека, тогда я смогла бы привлечь его к решению моих проблем. Однако, как я догадывалась, Оливер ждал ответа. Прикрыв веки, я прижала пальцы к повязке над ноющим глазом. Дольше молчать было нельзя.
— Я надеюсь, ты не поставил на кон еще и средства на покупку экологически чистых цыплят и фермерской оленины, — сказала я.
Открыв рот, Оливер изумленно вытаращился на меня.
— Не может быть! — выдохнул он. — Не хочешь же ты сказать, что на самом деле…
— Провела ночь с доктором Хаузером? Да, провела. Но ничего особенного не случилось.
В конце концов, учитывая ажиотаж, вызванный появлением Вольфганга Хаузера, в городке такого размера все равно узнают об этом достаточно скоро.
— Ничего не случилось?! — почти завопил Оливер. Он захлопнул дверь и плюхнулся в свое кресло. — Тогда что же все это, по-твоему, означает?
— Оливер, этот человек спас мне жизнь. Я была ранена, как ты видишь, и он привез меня домой. Потом я потеряла сознание, поэтому ему пришлось переночевать у меня.
Я обхватила руками ноющую голову.
— Кажется, мне пора сменить религию, — вставая, сказал Оливер. — Пророк Морони, видимо, не слишком хорошо разбирается в мотивации импульсивного поведения женщин. Меня всегда восхищала иудейская вера, в основном из-за могущества еврейского возгласа «ой!». Каково его этимологическое происхождение, ты не задумывалась? Почему становится легче на душе, даже если ты просто ходишь, приговаривая «оёёй» ?
Оливер начал курсировать вокруг меня, продолжая горестно ойкать.
Я решила, что пора вмешаться, и спросила:
— Кстати, ты собираешься на выходные в Солнечную долину?
— А зачем же еще, по-твоему, я задерживаюсь каждый вечер на работе? — парировал он.
— Если Вольфганг Хаузер к тому времени успеет вернуться из командировки, то тоже поедет с нами, — сообщила я. — Все-таки с понедельника я начинаю работать по его проекту, и к тому же он спас мне жизнь.
— Оёёй! — взвыл Оливер, воздев очи к потолку. — Мой пророк, ты и правда куда-то испарился!
Я надеялась, что Оливер все-таки разберется с толкованием восклицания «ой», причем по возможности быстро. Потому что это восклицание начало казаться вполне подходящим описанием моей нынешней жизни.
Сегодня утром, поскольку я еще не могла нормально двигать рукой из опасения, что разойдутся швы, Вольфганг подвез меня до работы. По пути я решила заглянуть на почту и попросила его остановиться там на минутку, не выключая зажигания. Подойдя к сидевшему за стойкой Джорджу, одному из служащих, я подписала заявку с просьбой не доставлять мне почту в течение нескольких дней, пока не заживет моя рука. Я попросила его также позвонить мне на работу в случае, если на мое имя придет большой пакет — чтобы не гонять водителя к моему почтовому ящику с извещением. Тогда, пояснила я, если это окажется чем-то важным, я заеду на почту по пути с работы, а кто-нибудь из служащих поможет мне донести пакет до машины.
— Я надеюсь, тебя не слишком потрясло известие о тетушке Зое? — спросил меня еще до отъезда из дома Вольфганг, когда я жадно заглатывала омлет со сметаной и икрой, который он приготовил, ознакомившись со своеобразным содержимым моего холодильника. — Твоей тете очень хотелось бы познакомиться с тобой, чтобы вы с ней, как говорится, узнали друг друга поближе. Она очаровательная женщина, потрясающе обаятельная. Впрочем, она понимает, почему остальные члены вашей семьи считают ее паршивой овцой.
Хорошо еще, что понимает, подумала я. Большинство подробностей о жизни Зои были широко известны благодаря постоянно обсуждаемым автобиографическим книгам, которые она уже успела опубликовать. К примеру, ее легендарное призвание как одной из самых знаменитых танцовщиц Европы, наряду с ее добрыми приятелями Айседорой Дункан, Жозефиной Бейкер и Вацлавом Нижинским. Или не менее легендарное второе призвание как одной из самых знаменитых дам полусвета в Европе, наряду с такими образцами для подражания, как Лола Монтес, Коко Шанель и героиня романа «Дама с камелиями». И так далее, и тому подобное.
Но до сегодняшнего завтрака с Вольфгангом я ни разу не слышала о некоторых других деталях, к примеру о том, что во время Второй мировой войны моя пользующаяся дурной славой тетушка Зоя была членом французского Сопротивления, не говоря уже о ее деятельности в качестве информатора Бюро стратегических служб — первой в Америке международной шпионской организации.
Мне стало любопытно, что из сказанного может оказаться правдой. Хотя для нашей ветви родового дерева подобные стремления и поступки были бы вполне органичны, я сильно сомневалась в том, что организация типа БСС, действующая в условиях строжайшей секретности и занимающаяся шифровкой и дешифровкой шпионских донесений, стала бы иметь дело с такой экзальтированной и легкомысленной особой, к тому же такой первоклассной болтуньей, как тетя Зоя. Но если задуматься, подобная репутация могла служить великолепным прикрытием, чему был превосходный пример — ее мудрая предшественница, также танцовщица, Мата Хари.
Допустим, если верны последние сведения о Зое, то сейчас, в восемьдесят три года, она живет в свое удовольствие в Париже, купаясь в шампанском и ведя свою обычную непристойную и скандальную жизнь. Меня заинтриговало, как же ей удалось подцепить такого типа, как Вольфганг Хаузер, чиновника высшего ранга из венского МАГАТЭ.
Вольфганг объяснил мне, что в прошлом марте, год назад, на пятидесятой ежегодной международной встрече «стражей мира» в Вене, он пополнил ряды поклонников Зои, познакомившись с ней во время веселого застолья в местном винном погребке, одном из тех традиционных австрийских ресторанчиков, где пьют виноградные вина свежесобранного урожая. По словам Вольфганга, после нескольких галлонов молодого вина Зоя уже доверяла ему достаточно, чтобы рассказать об этом руническом манускрипте. А потом она попросила его о помощи.
Вольфганг сказал, что Зоя раздобыла этот манускрипт, копия которого теперь имеется у меня, несколько десятков лет назад. Не вдаваясь в подробности его приобретения, она пояснила, что эти раритеты появились во времена Вагнера (Рихарда), когда в конце прошлого века в Германии и Австрии вспыхнул интерес к возрождению корней их якобы высшей тевтонской культуры. Создавались целые общества, представители которых сновали по всей Европе, записывая и расшифровывая надписи с древних каменных памятников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85