— Я пришла сюда, потому что думала найти… я хотела сказать: найти убежище. Теперь я думаю, что было одно — внутренний город, и оно действительно единственное, но совершенно в ином смысле!Нанизанные на шнурок камешки скользили по темной коже. Она была на голову ниже меня ростом и потому смотрела вверх, прикрыв от света глаза. Сильный порыв теплого воздуха схватил ее гриву и окутал ею резко очерченные ребра: белое на черном. Она сказала:— Руки ваши пусты, а глаза плачут кровью.— Шан'тай , я не думаю, что вы более надежны, чем… чем любое другое зеркало.После долгого молчания она отвернулась. Я пошла прочь от ступеней дома-Ордена, пересекая голую землю между ним и стеной города и думая при этом: «Не стану ли я такою же, как она?»После смерти Макса я обнаружила, что способна верить именно в то, во что мне хотелось верить… пока дистанция между моими предпочтениями и истиной не выросла настолько, что я упала в пропасть, на дне которой был ад в госпитальной кровати. Могла ли я построить здесь систему иллюзий? Чужое вмешательство — это как раздражающая песчинка: миф о Башне — жемчужина, образовавшаяся вокруг нее? Конечно, нет…Не все чудовища рождаются в голове. Не все иллюзии полностью свободны от истины.Прохладная тень стены из песчаника упала на мою кожу. Я остановилась в арке Портовых ворот, глядя на яркий свет. Звезда Каррика лила свет на непрерывно движущуюся воду гавани. Блестели на солнце кольцеобразные мачты джат-рай . Я приложила обе ладони к поверхности песчаника, ощущая кожей ее шероховатость и сухость. Стоявший у сторожки при воротах мужчина в мантии дома-Ордена с любопытством взглянул на меня. Он ничего не станет делать, пока я не дам понять, что хочу покинуть внутренний город…Куда мне идти?Я моргнула, глядя на резкий свет, снова моргнула. Желая сделать то, чего не может тело земного человека: опустить третье веко, чтобы уменьшить действие ослепительного блеска. Неужели я только думаю, что знаю это ощущение?Сейчас я не знаю: пришла ли я во внутренний город, чтобы научиться управлять этими видениями, или потому, что я научилась их контролировать… чтобы принимать их как воспоминания? Они по-прежнему переполняют меня. Овладевают мной. Все, чему я научилась — это укрощать страх перед ними. И если они суть иллюзии, а не воспоминания, то не вернется ли страх?Я потерла руками песчаник, цепляясь за физическое ощущение. За камень и яркий свет.В те потерянные дни я стала не только той, к кому приходили чужие воспоминания, но и Кристи-испытывающей-память. Так же, как кто-то иногда ясно мыслит во сне, я грежу. Два одновременных уровня осознания.Или это тоже иллюзия?Хорошо, девочка, теперь ты повторяешь то, что делала в течение тех двадцати пяти потерянных дней… осторожно вызывай в памяти и погружайся в это. Смотри, чтобы только в это время. Оценить его. Не фальшивка ли это? Не так ли? Солнечный свет, отраженный от воды, потускнел. Я позволила ощущению завладеть собой, чувствуя это глубокое различие, собственное «я», которое не мое, чужое, и все же поразительно знакомо мне. Перемещающийся тусклый серый свет и то, что я сейчас вижу, — это туман. Завихрения тумана надо мной, вокруг меня. Я шевелю шестипалыми руками, плотнее натягивая на себе мантию. Холод пронизывает до костей. Эта яркая тень. А под ногами неровная земля. Разбитые каменные плиты. Туман оставляет на серо-голубой поверхности капли воды. Нагибаясь, чтобы прикоснуться к ней, я обнаруживаю, что хирузет не разбит, а искривлен, расплавлен, покороблен. Сияющая чернота. Я двигаюсь, карабкаюсь, не желая того, по наклонным каменным плитам. То «я», которое движется, и Линн, которая не имеет власти над происходящим. Дыхание резко обжигает горло. Судороги в мышцах от подъема по склону, где дымка снова сгущается в туман, и вот я двигаюсь в серой сфере, постоянно перемещаясь к ее центру. Яркость, кончающаяся в осколках, подобных кристаллам, или кромка тонкого ледка на лужице… Серебристый свет в дымке. Движение, продолжающееся вверх по склону в его сторону. Даст ли солнце, сейчас скрытое, достаточно света, чтобы осветить что-то за этим гребнем? Лишь прочнее цепляется туман, этот темный сумрак, какой-то тяжелый, пахнущий застоем, как на дне моря. В тумане вырастает стена из массивных хирузетовых блоков, стена, которая, когда я иду вдоль нее, проводя одной рукой по холодному, влажному материалу, внезапно кончается. Поверхность округлена, на ней есть складки, как на свечном воске. За нею — правильные линии залов, комнат, башен. Я перелезаю через низкую часть стены. Иду по хирузетовомйу полу, которого никогда не видела (но я вспоминаю Кирриах за Стеной Мира, огромный город в руинах на этой бесплодной земле)… Звезда Каррика озаряет Сияющую Равнину, и отблески света вспыхивают на западе до самого горизонта… Я останавливаюсь, нагибаюсь, прикасаюсь к влажному от тумана полу. И к чему-то еще. Она могла быть вставленной линией из стекла или серебра — эта полоса в хирузетовом покрытии. Но, пробежав вдоль нее взглядом, я вижу, как она расширяется. Увеличивается. Осколки серебра или стекла очерчивают контуры разрушенных стен. Я вижу, что за следующей разрушенной аркой этот раскинувшийся под небом пол весь из серебра, чистого и ясного, как поверхность зеркала. Бесконечное солнце времени правления Золотых. Блестящее бьющееся сердце Империи — Архонис, этот великий город… Я неудержимо дрожу от холода, я едва иду. Мышцы моих ног обессилели. На то, чтобы пройти под этой аркой, уходят долгие минуты. Туман покрывает влагой гриву и мантию. Заглушается каждый звук, каждый шаг. Из-за какого-то внезапного изменения, происшедшего в атмосфере, где-то вверху, на расстоянии в тысячи футов, сдвигаются слои облаков. Туманная дымка начинает превращаться из серой в белую. К сердцевине жемчужины, холодной, как море, радужной. Вокруг меня возвышаются зеркальные стены. Разрушенные серебряные башни, затерявшиеся в облаках, касающихся земли. Своды, ясные и сверкающие на солнце, как стекло. И я вижу сквозь эти своды далекие пейзажи, сияющие серебром, стены, покрытие дорог, мосты… Помни, то, что ты видишь, — это не примитивный мир, а мир после катастрофы. То, что ты видишь, есть очевидное и явное разрушение, принесенное войной… Белый туман кружится и светится. Холод пробирается в мое тело. Я протягиваю руки и прикасаюсь к стене из серебра и стекла. Когти соскальзывают с ее алмазной поверхности. Это прикосновение непристойно, как если бы я прикоснулась к окаменелой плоти. Железная чаша, превратившаяся в кружево из ржавчины. И в нем вырастает хирузет . То, что делало это живым городом, мертво. Жемчужные капли воды на поверхности мертвых зеркал. Когда я поворачиваюсь, покров облачности в какой-то странный миг редеет. Я стою на вершине холма. Ниже, протянувшись на мили на восток, на запад и на юг, лежит разрушенный город. Разрушенный, мертвый, окаменелый, превращенный в стекло и серебро, в туман и жемчуг. Это лишь мгновение, а затем отраженный свет опаляет глаза, которые мучительно и навсегда слепнут… …свет от волн, плещущих в гавани Касабаарде.В течение нескольких минут я могла лишь стоять, прислонившись к горячему песчанику стены. Наконец подняла руку, чтобы вытереть слезы, и вышла из тени арки. Жар солнца впитывался в меня.Может быть, то, что лежит под облачным покровом Элан зиира , есть Пустоши, Сияющая Равнина? Или я создала его из предположений, нечаянно услышанных слов, этот короткий блеск заката с холмов, обращенных на запад, на Эриэль? Не то ли это, что вызывает климатические аномалии, изменяет погоду в этом мире? У меня есть основание думать, что это походит именно на разрушения, причиненные войной.Воспоминание ли это, иллюзия ли?Сильный порыв ветра помчал столб пыли в сторону Портовых ворот. В гавани скрипели мачты и паруса. Чувствовался запах застойной воды.И вот мой ответ.Есть источник слепящего света этого видения… солнце на поверхности гавани. Есть запах тумана… затхлый запах моря.И я видела причиненные войной разрушения на Сияющей Равнине, видела руины городов Золотых в Пустошах; что проще, чем соединить то и другое?И как могла «я» прийти, наконец, ослепленная и потерянная, в Башню, чтобы передать свои воспоминания колдовским устройствам Чародея? «Я» в этом видении было близко к смерти и далеко от Касабаарде… Исключить подобное, потому что это есть заблуждение и нет никакого «я». Есть только я.Издалека, от Домов-Орденов, послышались голоса, и я сделала несколько шагов на горячее солнце, прочь от ворот и гавани. Теперь наша забота — угроза войны, а не женщина, в чьем рассудке царит беспорядок, вызванный неземной наукой…«А существует ли все это?» — вопила какая-то детская часть моего существа. Я чувствую исчезновение мифа о бессмертии в его Башне, хранящей живую память ста поколений за мигательными перепонками, прикрывающими глаза. Хранимые механическим образом архивы не являются заменой. «Однако это реальный мир, — подумала я. — Если и нет бессмертного Чародея, то есть, тем не менее, записи прошлого.По крайней мере, я знаю, почему Рурик Орландис говорит, что Башня должна выжить. Даже если мои видения этого ложны, то было оружие, которое смогло саму землю, на которой стоял этот город, обратить в кристаллическое состояние. Неизвестного оружия, которое привело к возникновению этих мертвых пустынь, теперь нет, оно исчезло вместе с Империей Народа Колдунов, но для ортеанцев не должно существовать возможности снова создать или заполучить такое оружие. Башня должна стоять и защищать от появления другой Империи — ортеанцев или С'аранти .— Дуг Клиффорд сказал, что я найду вас здесь.Голос прервал мысли, унесшие меня на расстояние световых лет. Я моргнула, заметив стоявшего передо мной Дэвида Осаку. Он убрал со лба взмокшие от пота светлые волосы, Щурясь от блеска Звезды Каррика.— Нам нужен ваш совет, — сказал он. — В домах-Орденах начинает твориться сущий ад. Глава 16. Домино Быстро пронесся шторм, и свет весеннего солнца со всей полуденной яркостью хлынул на внутренний город. Я подумала, что не осознавала, как долго пробыла возле Портовых ворот… Тени куполов казались черными впадинами на белой земле. Исчезло всякое движение воздуха. В городах Побережья в полуденные часы обычно прекращается какая-либо активность, но нам с Дэвидом Осакой пришлось проталкиваться сквозь стоявшие на улицах толпы ортеанцев из хайек .— Где шан'тай Рэйчел? — крикнул один мужчина из Анжади.— Продавайте оружие, С'аранти , мы купим!— Кормите нас — или будет война… — замечание женщины с рыжевато-бурой гривой прервалось, когда она споткнулась о чьи-то протянутые ноги и выругалась.Дэвид радушно улыбался и продолжал идти. Я потела, и влага тотчас испарялась на сухой жаре. Небо цвета берлинской лазури обещало жару и бурю. Как скоро наступит дождливый сезон?— Нет никого, с кем можно было бы вести переговоры! — сказал Дэвид. Он взглянул на многочисленные толпы, и я не заметила веселья на его лице. — Нет ни одного, кого мы могли бы уговорить, и кто затем сказал бы остальным, что делать.Старая проблема на Орте: отсутствие иерархии. Каждый говорит с каждым, и из этого возникнет решение, однако какое и когда…— Линн, я думаю о том, не посоветовать ли Молли допустить начало драки.— Что? В таком случае, какая бы семья- хайек ни всплыла наверх как победитель, она будет в состоянии диктовать другим. Они могут помочь нам реализовать «ТиП», программу Торговли и Помощи, в городах Побережья без возражений со стороны других хайек .Я смотрела и видела хмурую задумчивость на его молодом и в то же время старом лице.— А как же страдания, которые вызовет война?Дэвид, уверенный в своей правоте, быстро сказал:— Я не считаю, что это лучший путь.Мы повернули на широкую, вымощенную хирузетом улицу, проходившую между большими куполами Домов-Орденов. Улицу по всей ширине запрудила толпа. Голоса галдели на дюжине диалектов Побережья. От этого зрелища и от солнца у меня разболелась голова. Я проталкивалась сквозь толпу следом за Дэвидом Осакой, глядя поверх голов ортеанцев Побережья, у меня пересохло во рту, и чьи-то локти тыкали меня в бока.— Подождите… — я услышала знакомый голос, поискала глазами, затем увидела под навесом одного из куполов знакомые мне лица. Дэвид остановился, глядя туда, куда я указала.Там, повернувшись лицом к группе людей, сидевших на скамьях под навесом, стоял Хилдрннди- керетне . Солнечный свет резко, рельефно освещал лицо старца, оставляя в тени глубоко посаженные глаза, так что на мгновение мне почудился череп. Прошел лишь месяц с тех пор, как я видела его в Махерве, однако болезнь продолжала свое разрушающее действие.— Ответьте мне, шан'тай Медуэнин!Блейз Медуэнин сидел прислонившись спиной к стене дома-Ордена. Я видела эту запыленную гриву, это лицо в шрамах, слышала его язвительный ответ.— Я знаю Побережье. Я был здесь наемником во время ваших войн между линиями крови. И я был там, когда ваши корабли совершали набеги на прибрежные телестре в Римонеи Мелкати.Сидевшая рядом с Блейзом женщина с красной гривой наклонилась вперед, и я увидела, что это была Говорящая-с-землей Кассирур Альмадхера.— Мы не обвиняем хайек Анжади или какой-то другой хайек , шан'тай Хилдринди. Если бы Побережье было зажиточным, то не было бы причин для набегов, Однако…«Как во время второго действия в мюзик-холле, — подумалось мне. — Пряник и кнут, примирительно и жестко». И в то мгновение, когда мы с Дэвидом стояли незамеченными с краю толпы на ступенях, я ненавидела женщину с красной гривой просто за ее способность находиться там, где она была. И презирала себя, как это бывает с тем, кто испытывает подобное чувство.Пожилой керетне опирался на руку коренастой золотогривой женщины — Фериксушар. Он возвысил свой слабый голос, чтобы его слышали все окружающие:— Мы живем в пустыне. Расскажите нам о вашей телестре , Медуэнин. Расскажите нам о реке Медуэд, о мархацах и скурраи , которые пасутся на ее берегах. Расскажите нам о лесах зику , о рашаку , которые вьют там гнезда, о живущих в реке хура , у которых вкусное мясо, и о зернах макре , растущих на поверхности земли, которую Она не сжигает!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97