— И любой мало-мальски грамотный адвокат отправит твои улики псу под хвост. Или волку, если тебе так больше нравится, — насмешливо сказала я.— А тебя вообще никто не спрашивает! — вдруг взорвался Себастьян.— Отлично! — я вскочила с дивана. — Всего хорошего!— Стой, — уже спокойно сказал он, но я, не слушая, вскинула рюкзак на плечо и в два прыжка очутилась у двери. Во мне клокотала праведная злость. Убийца Прошиной, как и все прочие злодеи на свете, больше не волновал меня. Терпению настал предел. Мне нужно было поскорей уносить ноги, пока руки не нанесли Себастьяну тяжких телесных повреждений, а его пижонскому жилищу — материального ущерба в особо крупных размерах. Вцепившись в ручку двери, я яростно дернула ее на себя — раз, другой, третий. Безрезультатно.— Выпусти меня! — взревела я.— И не подумаю. — Очевидно, чтобы успокоиться, Себастьяну нужно было довести меня до белого каления. Ничего не скажешь, хорош ангел, настоящий садист!— Даниель! — взмолилась я.— Це могу, — ответил Даниель сочувственно. — Он сильнее. Себастьян, перестал бы ты дурить, ей-богу!— Ну, ладно! — прорычала я и бегом бросилась к окну, намереваясь через балкон пройти в квартиру Даниеля и таким образом выбраться на улицу.Не тут-то было. Балконная дверь захлопнулась перед самым моим носом. Я попыталась открыть ее — с тем же успехом, что и предыдущую.Я обернулась. Себастьян сидел ко мне спиной, положив ногу на ногу и скрестив руки на груди.— Сейчас буду бить стекла! — пригрозила я.— Сделай одолжение, — не оборачиваясь, ответил он.Бросив на пол рюкзак, я закружилась по комнате в поисках подходящего тяжелого предмета. Надя отложила «Плейбой» и с одобрением наблюдала за моими действиями. Даниель укоризненно покачивал головой. Предмет же возвышенных чувств моих улыбался нежнейшей и очаровательнейшей из возможных улыбок, и в красоте его ангельского лица было что-то поистине дьявольское. Слушайте, может, они меня надули с самого начала, и никакие они не светлые силы, а совсем наоборот?В конце концов мой выбор пал на бронзовую статуэтку какого-то древнеегипетского правителя (или божества, что, впрочем, одно и то же). Взяв статуэтку за голову, я удовлетворенно взвесила ее в руке, полюбовалась удобными углами подставки и решительно направилась к балконной двери, краем глаза поглядывая на Себастьяна. Тот и не подумал пошевелиться, если не считать иронично взлетевшей вверх левой брови.Размахнувшись, я изо всей силы ударила подставкой по стеклу, готовая как пружина отскочить, когда полетят осколки.Но стекло и не подумало разбиться. Подставка вошла в него легко, словно в воду, и в довершение сходства по его поверхности от места удара к краям пошли волны. Потрясенная, я прижала статуэтку к себе. Волнение тут же улеглось. Я вытянула правую руку, переложив статуэтку в левую, и осторожно прикоснулась кончиками пальцев к стеклу. Гладкое, холодное, твердое — самое обычное стекло.На месте прикосновения остались влажные отпечатки — руки у меня вспотели.— Поставь вещь на место и успокойся, — ласково сказал Себастьян, по-прежнему не утруждая себя лишними движениями.— Знаешь что? — так же ласково ответила я.— Знаю. Не надо бить ею меня. Все равно ведь без толку. Тем более что я...Телефонная трель не дала ему договорить.После первых же слов звонившего румянец сбежал с безукоризненно выбритых щек Себастьяна, и все собравшиеся, поняв, что дело серьезно, уставились на него в тревожном ожидании.— Мы выезжаем, — сказал наконец Себастьян.И никто не удивился, когда, положив трубку, он негромко произнес:— Поехали. У нас новое убийство. Глава 23УЛЫБКА КРЫМОВА Крымов медленно шел по пыльному асфальту, мягко пружинящему от жары под его кроссовками. Злое июльское солнце нещадно пекло ему голову, слепило глаза. Он почти бессознательно пошарил по карманам, нашел очки, надел. Но пижонские очки с зелеными стеклами были слишком прозрачными для таких ярких лучей, и он продолжал идти почти вслепую, равнодушно мечтая, чтобы из-за поворота выскочил шальной джип или лязгающий разболтанными деталями грузовик с орущими в кабине блатные песни. Но мимо него лишь изредка проплывали посольские автомобили да, хрипло облаяв, профырчала мимо пожилая японская малолитражка. Значит, придется выполнить то, что он задумал. Ну, ничего, недолго ему осталось мучиться. Потом он сможет отдохнуть — наконец отдохнуть от этой крови, от этой грязи, от себя самого. Больше не будет ни боли, ни страха, ни страданий.У него закружилась голова, и он сел на горячий край тротуара.Как же он будет счастлив, когда все это закончится и он наконец обретет покой.Он поднялся на ноги и пошел дальше, постепенно ускоряя шаг. На его губах играла бледная холодная улыбка... Глава 24НОВАЯ ЖЕРТВА До последней минуты я не верила. Первый раз холодок пробежал у меня по коже, когда за окнами мелькнул выход станции метро, потом знакомый магазин электротоваров, потом кинотеатр. Но я отогнала от себя нелепые, чудовищные предчувствия. Я надеялась, что мы поедем прямо по широкой улице, но мы свернули направо. Тогда я стала молиться, чтобы мы свернули еще раз, но мы ехали, не сворачивая. И я уже знала, куда мы едем, где остановимся, но все еще не верила, запрещала себе верить, а надежда на чудо все таяла и таяла, сжимаясь до размеров проволоки, до шелковой нитки, до волоска.Волосок лопнул, когда черная «Победа» остановилась у крайнего подъезда нового кирпичного дома.— Седьмой этаж, сорок вторая квартира, — безжизненным голосом сказала я.— Откуда ты знаешь? — вскинулся Себастьян, разворачиваясь ко мне с переднего сиденья.— Это моя подруга, — прошептала я. — Это была моя подруга.— Так... — Себастьян окинул меня оценивающим взглядом — неодобрительным и жалостливым одновременно. — С тобой мы потом поговорим. Оставайся в машине с Надей.Я упрямо затрясла головой:— Нет, я пойду с вами.— Это ни к чему, — мягко сказал Себастьян. — Тебе и так тяжело. А там... Ты не выдержишь.— Выдержу, — стиснув зубы, ответила я. — Я должна. Не волнуйся, в обморок не упаду и в истерике биться не буду.— Я не хочу, чтобы ты страдала. — Себастьян провел рукой по моей щеке.— Я должна, — повторила я и открыла дверь «Победы».— Держись, — шепнула Надя. Я механически кивнула в ответ.Варя лежала на полу в коридоре. Вокруг ходили люди — фотографировали, измеряли, брали какие-то образцы, писали протоколы, переговаривались друг с другом громкими равнодушными голосами. Я встала у стены, потом села на корточки, неотрывно глядя на нее. Сарафанчик от «Дольче и Габбана», босоножки от «Донны Кэрэн». Белая сумочка, с которой она была вместе со мной в «Поземке». Куда она собиралась идти?.. Зачем?..И гвоздь. Длинный, сантиметров двадцати, толстый гвоздь на полу рядом с ней. Не знаю, для чего изначально был предназначен этот гвоздь, но Варя иногда брала его с собой для самообороны — в те времена, когда еще не познакомилась с Вадиком. Значит, она пыталась защищаться. Но что стоит гвоздь, даже самый большой, в женских руках против волчьих зубов?Как изменилось ее лицо — изжелта-серое, совсем чужое. Еще бы, столько крови. Все вокруг в крови. Серый сарафанчик стал бурым, пропитался насквозь.А может, это не она? Может, это кто-то другой, кого я не знаю, кого мне не будет жалко, о ком я не буду думать всю эту ночь, и следующую, и много-много дней, когда отступят хлопоты и заботы и настанет час заглянуть в себя? Может, она появится сейчас из кухни и скажет: «Хочешь, будем курить кальян? А хочешь зеленого чаю? Вадик привез из Туркмении! А еще я покажу тебе, какую он мне подарил шляпку — улетную! Смотрела новый фильм с Умой Турман? Вот у нее точно такая же».Я закрыла глаза и, с трудом поднявшись с корточек, на ощупь выбралась на лестничную клетку, упала на скамеечку в стиле арт-деко, предназначенную, видимо, для тех, у кого не было сил дожидаться лифта стоя, и задохнулась в беззвучных рыданиях.Кто-то обнял меня за плечи и нежно прижал к себе. Мне было все равно, кто это, но когда первый приступ рыданий стих и я увидела своего утешителя, то удивилась так, что снова заревела.— Мы его обязательно найдем, — тихонько сказал Себастьян, осторожно вытирая платком мое мокрое лицо. — Обещаю тебе, он от нас не уйдет.Велев Наде присматривать за мной, ее усадили за руль «Победы», и мы с ней поехали домой к Даниелю — все это сочли наилучшим вариантом, — а наши сыщики погрузились в захаровскую «девятку» и отбыли в неизвестном направлении.У Даниеля мы с Надей выпили виски за помин Вариной души — вернее, я выпила, а Надя только пригубила, после чего я сообщила Наде, что у ее любимого ковбойские пристрастия — пистолет «смит-вессон» и американская самогонка, а Надя попросила уточнить, имею ли я что-нибудь против. Я ничего против не имела, просто констатировала факт, так что Надя не стала делать из меня отбивную, но велела лечь спать, поскольку с пятидесяти граммов виски у меня начал заплетаться язык, а веки отяжелели так, что едва стоило мне слегка приоткрыть их, как они немедленно падали опять, и утомительнее этой гимнастики ничего на свете не было.Спать я отправилась в квартиру Себастьяна, едва не свалившись по дороге с балкона — от виски, горя и непонятно откуда взявшейся невыносимой усталости меня клонило к земле, как степной ковыль на ветру. К счастью, меня страховала Надя.По-кошачьи свернувшись в клубочек на Себастьяновом диване, я уткнулась носом в подушку, от которой шел нежный запах ее хозяина, и провалилась в сон. Но пока я быстро летела в спасительную черноту, беспокойная мысль пульсировала, билась в измученном несчастьем мозгу: если я фея, если я приношу людям удачу и счастье, почему я не смогла спасти Варю, отчего я не сумела уберечь ее от смерти?Когда я проснулась, на улице было еще светло, но в комнате уже наступили сумерки — стеклянный купол скрылся за непрозрачной перегородкой, занавески на окнах были приспущены. В другом конце комнаты тускло светился монитор ноутбука, негромко пощелкивали клавиши.— Себастьян! — позвала я.— Ты проснулась? — откликнулся он и, отложив ноутбук, подошел ко мне и присел на край дивана.— Хочешь чего-нибудь? — Он взял мою руку.— Нет, спасибо. Что нового?— Крымов исчез. Я так и подскочила:— Как исчез?— Как сквозь землю провалился.— Но вы же ангелы! Вы должны его найти!— Мы ангелы, но не боги. Не волнуйся, никуда он от нас не денется. Рано или поздно попадется. Мы провели обыск в его квартире. Там все усыпано волчьей шерстью. Простыни на постели и в корзине для грязного белья перепачканы кровью. Даниель уже проверил — это кровь Прошиной и твоей подруги.— А где сам волк? Волка вы нашли? — спросила я, сжимая его ладонь. Он покачал головой:— Нет. Правда, у меня появилась одна идея. Но об этом потом. Сначала скажи мне, как ты поняла, что твоя подруга убита?— Вчера она разузнала что-то о Крымове и позвонила мне. А я торопилась на встречу с Марком Вайсбахом. Мы решили, что поговорим об этом сегодня. Утром я не могла ей дозвониться, но не придала этому значения. А когда мы подъехали к ее дому... — Я не смогла договорить.— Ты проводила параллельное расследование, противная девчонка, — печально констатировал Себастьян. «Противная девчонка» в его устах прозвучало как ласкательное прозвище.— Да. Это получилось само собой! Оказалось, что Варя была знакома с Прошиной. Я просто хотела узнать обо всем побольше! Я и не думала, что все так закончится, — всхлипывая, бормотала я.— И что же ты узнала?.. Проходи, Даниель.Даниель вошел с балкона и, пройдя через всю комнату, уселся на ковер рядом с диваном.— Как самочувствие? — спросил он меня. В другое время я ответила бы, но сейчас только молча махнула рукой.— Ну так что? — Себастьян ждал ответа.И я рассказала ему все, что знаю, и полезла в рюкзак, и показала украденную у Марка бумажку, и включила диктофон с пьяными разговорами, а в голове стучало: поздно, все поздно, даже если повесить Крымова на осине, Варю не вернешь, ей ничем уже не поможешь.— Веселенькое дельце, — вдруг сказал Даниель, хотя на лице его никакого веселья не было, скорее наоборот.— Ты это к чему? — спросил Себастьян.— А к тому, что неплохо было бы выяснить, знал ли Крымов, если, конечно, убийца именно он, что Варя не успела сообщить свою информацию Марине.Я в недоумении уставилась на него:— Что ты хочешь этим сказать?— А то, дорогие вы мои, что если наш убийца думает, что Марина знает тайну, из-за которой погибла Варя, то она в большой опасности.Я, кажется, побледнела, а Себастьян тихо сказал:— О господи. Дело еще хуже, чем я предполагал.— Ты, кажется, хотел что-то сказать о волке, — пролепетала я и поискала глазами мой любимый клетчатый плед: несмотря на то что на дворе стоял жаркий июльский вечер, мне вдруг стало очень холодно.Себастьян вернулся к креслу, в котором сидел, пока я спала, и взял ноутбук.— Меня заинтересовала периодичность, с которой случились все эти смерти. И Глебовский, и Прошина, и твоя подруга Варя — все они погибли в ночь с пятницы на субботу. Я стал искать что-то, что смогло бы пролить на это свет. К тому же я вдруг вспомнил одну немаловажную деталь, пропускать которую с моей стороны было бы непростительной ошибкой. Дело в том, что июль, как и декабрь, — один из самых опасных месяцев в году.— Как я не подумал! Иван Купала! — воскликнул Даниель.— Именно. Иван Купала и Рождество — два мистических праздника, а июль и декабрь — два мистических месяца, когда граница между добром и злом становится такой зыбкой, что довольно одного неверного шага, чтобы очутиться по другую сторону добра.— Я не понимаю, что ты хочешь сказать. — Мои зубы начали выбивать барабанную дробь. Кажется, мне стоило всерьез подумать о том, чтобы устроиться с этим замечательным музыкальным инструментом в какой-нибудь оркестр, исполняющий альтернативную музыку.— Я стал искать ключ ко всему, слово, которое объяснило бы все. И я нашел, и понял. — Себастьян перевел дыхание и сказал:— Ночь между пятницей и субботой превращает человека в волка. Наш убийца — не маньяк и не псих. Он оборотень. Глава 25ЕЩЕ ОДНА СТРАНИЧКА Самое страшное на свете — начертить проект здания, которое кажется тебе прекрасным и соразмерным, и в тот момент, когда строительство закончено и почетный гость под завывание духового оркестра разрезал красную ленточку, обнаружить, что это не дом для жизни, а мышеловка, готовая перерубить тебя пополам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20