Объясни мне наконец все по-человечески!Клавиши издали короткий пронзительный вскрик и смолкли.— По-человечески! И рад бы, Даниель, да не могу! Я не человек! В отличие от тебя.— Ах, вот оно в чем дело! — Даниель вспрыгнул на сцену и подошел к роялю. — Значит, Надя была права. Ты боишься, что я становлюсь человеком!.. Но с чего ты это взял?— А ты не видишь? Не замечаешь? Ты усваиваешь человеческие привычки! Ты сдал зависеть от своего тела! Ты.., ты...— Ну-ну, договаривай, — подбодрил Даниель.— Твое отношение к Наде...— Ого! Ему не нравится мое отношение к Наде! Тогда мне не нравится твое отношение ко мне, дорогуша! Не по-товарищески это как-то, не по-дружески!— Прекрати ерничать! — Себастьян вскочил и захлопнул крышку клавиатуры.— Нет, это ты прекрати! Хватит нести ахинею! Тебе давно пора прочистить мозги! И я этим сейчас займусь!Даниель сгреб Себастьяна за шиворот и хорошенько встряхнул. Тот вырвался, отпрыгнул в сторону и выставил вперед кулаки, зло сверкая глазами.— Смотрите на него! Он драться со мной собрался! Со своим лучшим другом! И я молодец! Дружить с таким идиотом!.. Ну конечно, я веду себя как человек, разумеется! Думаешь, ты сейчас ведешь себя как ангел? Ошибаешься! Ты ведешь себя как самый настоящий глупый упертый мужик, который если что втемяшит в свою тупую голову, так это уж ничем не выбьешь! Мы живем среди людей, вспомни, что Михаил говорил нам по этому поводу. А если бы мы приняли облик деревьев, дубов каких-нибудь, ты бы что, возмущался, что с меня по осени облетает листва? Из-за чего ты устраиваешь такую трагедию, достал не только меня, но и Марину бедную, которая вообще уж не знает, с какой стороны к тебе, уроду, подойти? Из-за чего, скажи?— Да из-за того! — заорал Себастьян. — Конечно, я упертый дурак, но ты, умник, забыл, что люди умирают! Понимаешь, умирают! Рано или поздно — все, каждый, понимаешь, каждый!Повисла тяжелая пауза, а потом Даниель с сожалением сказал:— Бедненький ты мой. Боишься, что я стану человеком. Но, судя по твоим словам, если кто и станет человеком, то это ты, причем гораздо быстрее, чем я. Страх смерти — самое человеческое качество, и я что-то не замечал раньше, чтобы оно было присуще ангелам.
Глава 20НЕ БЫЛО НИ ГРОША, ДА ВДРУГ АЛТЫН Рабочая неделя пролетела так быстро, словно состояла не из дней, а из часов. Конечно, с тех пор как я поступила на службу в детективное агентство, время для меня стало лететь гораздо быстрее, но на сей раз его скорость стала, на мой взгляд, просто неприличной, и, будь моя воля, я без всякого снисхождения оштрафовала бы его за превышение.Жизнь в агентстве била ключом, но все как-то мимо меня. Я заявлялась туда, когда хотела, и уходила, когда мне вздумается, всячески нарываясь на замечания и порицания. Но, как ни старалась, добиться ни того, ни другого не могла. Себастьян в те редкие минуты, когда мне удавалось пересечься с ним, смотрел сквозь меня и даже на дерзости мои, становившиеся день ото дня все рискованней, упорно не реагировал. Даниель улыбался себе под нос и был со мной так мил и ласков, что я непременно бы расцеловала его в обе щеки, если бы не боязнь нарушить хрупкое равновесие, установившееся наконец между ним и Надей, которая стала кроткой, мягкой и спокойной, будто ее кем-то подменили. Я пыталась осторожно выяснить причину такой благостности, но с нулевым результатом. Радовало и другое — хотя до откровенного саботажа, как я, Надя не опускалась, поручения выполняла безукоризненно и начальству не хамила, но на Себастьяна, в знак солидарности со мной, смотрела василиском. Успехов мне неделя, признаться откровенно, не принесла никаких. Марк после веселенького вечера в «Ступенях» как сквозь землю провалился, и это меня удивляло мало — за два дня нашего знакомства я успела проявить себя как опасная, несдержанная, неумная и лживая до крайности личность. Вместе с Марком провалились почти все надежды узнать побольше о Прошиной, о ее ненайденном сочинении и о людях из ее окружения, не желавших превращаться в персонажи скандальной книги, и в первую очередь — о Крымове. Оставшаяся часть надежд гоняла по городу в компании неуловимой Вари, с которой за все время, прошедшее с абсентовых посиделок, связаться мне не удалось.Словом, это был полный провал. Единственное, что я сделала за пять дней, — пять раз просмотрела «Никитский бульвар» и возненавидела неплохой, в общем, фильм лютой ненавистью. Невесть почему, особенно невзлюбила я французскую Джульетту — настолько, что, когда главные герои начинали целоваться (а как всякие влюбленные, целовались они часто, по поводу и без оного), я стискивала зубы и нажимала на кнопку перемотки с такой силой, что несчастный пульт дистанционного управления жалобно потрескивал.Вечер пятницы доконал меня окончательно. Даниель отпустил нас с Надей с работы пораньше — они вдвоем отправились гулять, несмотря на угрожающе почерневший на западе горизонт, порывы ветра, поднимающие в воздух клубы пыли и бумажный мусор, и утробный угрожающий рокот, разносящийся в преждевременно опустившихся на город желтоватых сумерках, а я спустилась в метро — одинокая, неудачливая и очень несчастная.Дома меня ждали остатки купленной вчера в палатке-фургончике курицы-гриль, банка кукурузы и кассета с «Никитским бульваром», которую я достала из чехла, с омерзением повертела в руках и, скривившись, словно от зубной боли, убрала обратно.За окнами совсем стемнело. Когда я вцепилась зубами в холодную курицу, дом вздрогнул от оглушительного раската грома. По стеклам, жестяным откосам окон и балконным перилам застучали крупные капли, сперва редко и отчетливо, потом все чаще, пока наконец не слились в ровный гул — на город обрушилась гроза.Бушующая за окнами гроза, неизвестно почему, настроила меня на романтический лад. Порывшись в ящиках стенки, я извлекла оттуда три плоские свечки, пустив их плавать в наполненную водой хрустальную вазу, зажгла фитильки. Налила в узкий бокал на высокой ножке немного вермута, запустила диск с мелодиями в исполнении оркестра Поля Мориа и, присев в приглашающем реверансе, закружилась по комнате с воображаемым кавалером.Сказочный бал моей фантазии прервало грубое вторжение современности — очнулся телефон.— Что делаешь? — спросила трубка голосом Марка.От неожиданности я не придумала ничего лучше, чем сказать правду:— Танцую с привидениями. А ты?— Беседую с привидением. И мечтаю пообщаться с живым человеком. Не хочешь составить мне компанию?— С удовольствием, вот только... — я с сомнением посмотрела в окно. Гроза и не думала утихать.— Я заеду за тобой, и мы отправимся в одно чудное место.— Вообще-то мы с тобой уже были в двух чудных местах, — осторожно заметила я. — Если ты помнишь, оба раза закончились не лучшим образом.— На этот раз все будет не так, обещаю. Собирайся, я уже еду.Пожав плечами, я положила трубку и стала задувать свечи, попутно обдумывая, как же мне все-таки завести с Марком разговор о Прошиной. Не успела я выключить музыку, как телефон зазвонил снова. Услышав «алло», произнесенное на том конце провода, я поняла, что заработал принцип «то пусто, то густо» — это была Варя.— Слушай! — возбужденно воскликнула она. — Ко мне сейчас приходила милиция!— По какому поводу?— Как по какому? По поводу убийства Женьки, конечно! Слушай, эти менты все-таки ужасно противные — уж, кажется, и рожа симпатичная, и одет нормально, а говорит — как железкой по стеклу! Слава богу, я хоть не одна, все-таки полегче.— Вадик вернулся?— Дождешься от него, от этого Вадика! Нет, это Лина, ты, наверное, ее не знаешь. В общем, я им сказала все, что я про Крымова думаю. А, кстати, зачем он тебе понадобился?Удивительно, она запомнила! А ведь, казалось бы, в такой пьяной голове ничего не могло удержаться.— Ты для себя с ним познакомиться хочешь или для детективного агентства своего?Я похолодела. Болтливая идиотка! Интересно, она хоть догадалась уйти в другую комнату, чтобы эта ее подруга ничего не услышала. И как меня угораздило протрепаться этой дуре, где я работаю.— Варь, ты извини, — скрипя зубами, процедила я, — у меня свидание горит. Давай потом поговорим.— Отлично! Тогда позвони мне попозже, я все равно до двух ночи не засну точно. Или завтра с утра, часов в одиннадцать. — Варвара вдруг зашептала в трубку:— Обязательно позвони. Я тут такое узнала, — и снова бодрым громким голосом:— Ну, пока! Лина тебя хоть и не знает, но много о тебе от меня слышала хорошего, поэтому передает тебе большой привет.— Ей тоже, — ответила я, недоумевая, чему обязана таким вниманием к моей скромной персоне. — Завтра позвоню. Счастливо.Природа была снисходительной к Марковым прихотям — к тому моменту, когда он зазвонил в мою дверь, ливень стих, и вялые отголоски грозы стремительно таяли в посвежевшем, промытом воздухе, остро пахнувшем мокрой зеленью и землей. Так что, если у меня и был повод возражать против визита в очередное «чудное место», повод этот растаял вместе с чернильно-черной тучей.Что удивляло больше всего — так это стремление Марка произвести на меня впечатление своим знанием клубно-ресторанной жизни Москвы. Задача, кстати говоря, не отличалась сложностью — я эту самую жизнь практически не знала, по той простой причине, что никогда ею не интересовалась. С другой стороны, то, что Марк чувствовал себя в московских питейно-гастрономических и танцевальных заведениях как рыба в воде, меня ни чуточки не удивляло — куда еще пойти иностранцу в чужом городе, особенно если нужно охмурить какого-нибудь автора или, напротив, быть охмуренным (и совсем не обязательно автором, подойдут и девицы, размахивающие сумками направо и налево, периодически попадающие то под обстрел, то под действие полтергейста).Очередное «чудное место» оказалось крохотным домашним ресторанчиком, на котором снаружи даже не было вывески, из чего следовало логически заключить: чужих здесь не ждали и не приглашали. Марк был своим.Ресторан «Часы с кукушкой» состоял из двух крохотных смежных залов. Наш столик находился в том, что побольше, возле нерастопленного камина, на полке которого стояли симпатичные фарфоровые безделушки, очевидно, очень старые, сплошь испещренные тоненькими сплошными трещинками — следами склеек. Особенно мне понравился лысый старичок в лаптях и косоворотке, солящий кусок черного хлеба. В ресторанчике царила пестрота — ничего похожего на единый стиль или глубокий дизайнерский замысел, — и, кажется, именно это придавало заведению особый уют. Разная мебель — тут стулья с резными спинками и ножками, тут диванчик с деревянными подлокотниками, там старое-престарое кресло, покрытое расшитым узорами и бахромой чехлом, а здесь вообще пуфик возле журнального столика с инкрустацией в виде шахматной доски, а на пуфике — молодой человек с ужасно знакомым лицом, кажется, начинающий пародист. На стенах — не только коврики, тарелки с разнообразными сюжетами и те самые часы с кукушкой, давшие название всему заведению, но и полки со старыми книгами (мне сразу захотелось спросить у Марка, не крадут ли их, но я сдержалась). И — огромная голова волка с угрожающе оскаленными зубами.Владелицей ресторанчика была знаменитая актриса пятидесятых, игравшая в свое время бойких комсомолок, отправляемых измученным их бешеной активностью советским правительством на стройки в Сибирь и на подъем индустриальных гигантов, и превратившаяся ныне в аристократического вида даму, уместную и на балу, и в дворянской усадьбе. Она поздоровалась с нами, приветливо потрепала меня по щеке, спросила у Марка, что мы будем заказывать к чаю, и удалилась, а я все, не отрываясь, как зачарованная, смотрела на волка.— Что, нравится? — заметив мой напряженный интерес, снисходительно спросил Марк.— Угу, — промычала я, стараясь загнать назад отчетливо проступающее на лице выражение ужаса. — Неужели они действительно бывают такие здоровые?— Бывают и больше, можешь мне поверить, — ответил Марк и, засмеявшись тому, как я зябко поежилась, добавил:— Мне ли это не знать, я как-никак один из них.— Что ты хочешь этим сказать?Марк наслаждался достигнутым эффектом.— Видишь ли, в тех краях, где я вырос, бытует поверье: если в семье рождаются подряд пять мальчиков и ни одной девочки между ними, значит, пятый, когда вырастает, становится оборотнем. Так вот я — пятый сын в семье, где нет дочерей.— Спасибо, что предупредил! — Театральным жестом я придвинула к себе столовый нож. Марк засмеялся. — Значит, меня угораздило познакомиться с оборотнем?— Именно так.— А ты опасен?— Смотря каким легендам верить. Одни говорят, что на людей я не нападаю, но встреча со мной приносит несчастье.— Ну все, я пропала!— Подожди расстраиваться. Ты же не видела меня в моем подлинном обличье, так что можешь успокоиться. До поры до времени. Но уж если увидишь — берегись, потому что говорят, что я могу убить своим горящим взглядом.— Жуть какая.— Ага. В отличие от обычных волков, которые, как известно, падаль не едят, я частенько отправляюсь на кладбище, где разрываю могилы и поедаю трупы.— Вкусно?— Нет, конечно, но положение обязывает. А по другим легендам, я и совсем отталкивающая личность — пью кровь, как вампир.— Ну, это что-то уж совсем не похоже на волка.— А от волка я и внешне отличаюсь. У меня красные глаза и черные зубы.— Симпатяга какой.— Да. И с обыкновенными волками я не смешиваюсь, в стае с ними вместе не живу — они меня боятся.— Ну, все, хватит, — сказала я, потирая руками плечи — то ли в ресторанчике было прохладно, то ли меня и впрямь начал бить озноб. — Давай поговорим о чем-нибудь более жизнеутверждающем. Например, расскажи мне о своих братьях.— Они не оборотни.— Спасибо, об этом я уже догадалась. Внезапно лицо Марка вытянулось и побледнело, а забытая на нем улыбка превратилась в гримасу — словно на язык ему попала какая-то горечь.— Тему животного мира можно продолжить, — саркастически произнес он.— Как говорите вы, русские, на ловца и зверь бежит.Я вздрогнула и хотела спросить, что это значит, но тут на кремовую скатерть упала тень, и, подняв голову, чтобы определить ее источник, я увидела Крымова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20