Памятуя это, Кари и в голову не могло прийти, что слова Нитэки окажутся поистине пророческими. Ну разве могла она предположить, что нива, которую Канахар тщетно засеивал целых три года, даст всходы, едва ее примется обрабатывать золотоволосый фанвай? Ой-е! Может, потому она и ревела в три ручья, когда Эврих, бросив ее одну-одинешеньку, ускакал в Матибу-Тагал? Может, потому поглупела и не поняла, зачем он туда отправился? Ну конечно же! Кари улыбнулась. Она была занята своими собственными переживаниями и потому только не догадалась о замыслах арранта!Она и не мечтала о том, что у нее может быть ребенок! Что бы там ни говорили о Канахаре, он все же заставил ее поверить в собственную бесплодность. И, обнаружив, что проведенные с Эврихом ночи не прошли для нее бесследно, она не знала, как к этому отнестись: радоваться или горевать, негодовать на собственную беспечность или благодарить судьбу за бесценный дар? Ни Алиар, ни Атэнаань, ни тем более Тайтэки она не сказала ни слова, ибо подозревала, что те немедленно сообщат об этом арранту — и чем только он сумел околдовать их? И тогда, если она надумает избавиться от… В общем, не избежать будет ненужных разговоров и то, что надлежит решать ей одной, станут обсуждать еще три женщины и один мужчина. Тот самый, которого она не желала посвящать в свои дела точно так же, как он не желал делиться с ней своими замыслами. О Великий Дух, ну почему же все-таки она была так слепа?..Ни один из встретившихся ей на пути дозорных не остановил девушку — Хурманчак был заинтересован в росте Матибу-Тагала, и разъезды проверяли кожаные бирки лишь у тех, кто покидал город. Народу на улицах, как всегда после полудня, было немного, и Кари, придерживавшая вороного, чтобы не слишком привлекать к себе внимание на въезде в город, послала его в галоп, размышляя о том, надобно ли говорить Эвриху о том, что у них будет ребенок до того, как они прикончат Зачахара.Догадавшись о том, ради чего аррант покинул их и вернулся в Матибу-Тагал, она укрепилась в намерении своем сохранить зачатое им дите, ибо не знала человека, более достойного стать отцом ее ребенка. Будущее материнство радовало и страшило Кари, и, когда решение было принято, она, пожалуй, с удовольствием поделилась бы с кем-нибудь своей тайной. С кем-нибудь, но не с Эврихом. Во всяком случае прежде, чем они выберутся из города целыми и невредимыми, говорить ему об этом, вероятно, не следует. Если уж он не хотел прибегать к ее помощи раньше, то, узнав, что она носит его ребенка, тем паче не позволит ей подвергать опасности свою жизнь.На мгновение она задумалась о том, что если им предстоит драка, то ребенку, может быть, и не суждено появиться на свет. Перед глазами девушки возникло видение ее собственного окровавленного, изрешеченного бронзовыми осколками тела, но она усилием воли прогнала его. Не нужны ей ни сын, ни дочь, если из-за них она должна потерять Эвриха! А в том, что с ним случится беда, если она не подоспеет вовремя, девушка почему-то уже не сомневалась. Нет, она ни словом не обмолвится ему о своей тайне, хотя это лучше всего объяснило бы ее желание сражаться с ним плечом к плечу. Кроме того… Если ему суждено погибнуть, известие о том, что у него будет ребенок, быть может, скрасит последние мгновения умирающего?..При виде появившейся в просвете между домами высокой каменной ограды девушка тряхнула головой, избавляясь от посторонних мыслей. Дом придворного мага совсем рядом, еще немного, и она увидит окованные бронзой ворота. А не оттуда ли так тянет гарью? Уж не успел ли Эврих рассправиться с Зачахаром до ее приезда?..Ой-е! Зрелище, открывшееся ее глазам, было столь поразительным, что Кари привстала на стременах и придержала коня. Запах дыма и гари не померещился ей: дом придворного мага пылал. Густые клубы черного дыма вздымались в низкое небо, языки пламени с треском взлетали над провалившейся крышей, а на месте сорванных с петель ворот толпилась кучка возбужденных горожан, жадно заглядывавших во двор.Опоздала! Она явно опоздала принять участие в расправе над Зачахаром, но, может быть, ее помощь все же понадобится Эвриху? Кари направила вороного на толпу, и не смевшие сунуться во двор люди почтительно расступились перед ним. Конь, однако, не пройдя и полудюжины шагов, остановился, и, громко фыркая, начал пятиться назад — пространство перед пылающим домом было завалено окровавленными телами.— Ого! Если все это — дело рук Эвриха, то напрасно я обвиняла его в мягкосердечии! — пробормотала девушка, борясь с подступающей к горлу тошнотой. Запах крови и горелого мяса был столь силен, что она едва справилась с желанием развернуть коня и скакать отсюда во весь опор.Неожиданно Кари заметила какое-то движение в груде бездыханных, казалось бы, тел, услышала чей-то жалобный стон. Ругая себя за излишнюю чувствительность, девушка стиснула ногами конские бока — если Эврих не успел скрыться, она должна разыскать его прежде, чем сюда прибудут «бдительные», за которыми, верно, уже кто-нибудь отправился.Вытягивая шею, она вглядывалась в изломанные, обгорелые тела, надеясь, что среди них нет арранта, и уже готова была вздохнуть с облегчением, когда среди перепачканных кровью и грязью пестрых халатов слуг и телохранителей Зачахара мелькнул лоскут нежно-зеленого цвета. Кари спрыгнула наземь и едва удержалась на подкосившихся ногах. Голову сдавили невидимые тиски, сердце бухало так, что казалось, вот-вот вырвется из груди.Преодолевая внезапно накатившую слабость, она бросилась туда, где почудился ей клочок Эврихова халата, оттащила изуродованное тело какого-то кряжистого степняка с превратившейся в кровавое месиво грудью, из которого торчали белые осколки ребер, и опустилась на колени перед лежащим ничком аррантом Погладила пальцами опаленные, залитые кровью ко роткие золотистые кудри. Потянулась перевернуть его на спину и отдернула руки, опасаясь увериться в том, что возлюбленный ее в самом деле мертв.Она зажмурилась, вспоминая склонившееся над ней лицо Эвриха, его небывалую нежность, завораживающие речи, тяжелое дыхание и обжигающие прикосновения. Не так уж часто в жизни она чувствовала себя счастливой, и пребывание в Эвриховых объятиях совершенно точно было лучшим из того, что ей довелось когда-либо испытывать. Прежде Кари не ощущала желания слиться с мужчиной, одарить его теми ласками, которыми доводил ее до исступления искусный аррант. Девушка не знала, что мужчина способен дать ей ни с чем не сравнимое наслаждение и сама она может являться для кого-то источником неиссякаемой радости. При мысли о том, что никогда больше испытанное ею благодаря Эвриху ощущение счастья и полноты жизни не повторится, что она не услышит его заразительный смех и жаркий шепот, не почувствует губ и рук любимого на своем теле, грядущее существование представилось ей глупым и пустым, не стоящим продолжения ни в этом, ни в Верхнем мире. Если он мертв, то незачем и некуда ей скакать, надобно только найти в себе силы доковылять до берега Урзани и в водах ее обрести вечный покой…Непослушными руками она обхватила Эвриха за плечи и медленно перевернула на спину. Жалобно ахнула при виде залитого кровью халата и глубокого пореза, рассекшего левую щеку арранта. Несколько мгновений всматривалась в опаленное лицо возлюбленного, испещренное черными, словно въевшимися в грязно-серую кожу точками. Но напрасно искала она в нем признаки жизни: не дрогнули сомкнутые веки, не затрепетали крылья носа, не шелохнулся ни один лицевой мускул, словно и не было их под застывшей, окаменевшей маской.Всхлипнув, Кари прижалась ухом к искаженным в болезненной гримасе губам, положила руку на сердце и спустя бесконечно долгое время уловила слабое дыхание, ощутила редкие, неровные толчки. Она боялась поверить себе, боялась ошибиться, перепроверяя себя снова и снова. Да нет же, это не наваждение: грудь Эвриха действительно чуть заметно вздымается, сердце бьется, он жив, жив!— Жив! — прошептала Кари и вновь ощутила, как щиплет глаза смрадный дым; почуяла сладковатый, тошнотворный запах крови, горелого мяса и сожженного Огненного зелья; услышала рев пламени и гомон стоящих в воротах людей. Почувствовав небывалый прилив сил и лихорадочное возбуждение, девушка стиснула ладонями виски, представила, как во весь скок несутся сюда «бдительные», и, вскинув голову, позвала:— Ко мне! Все, кто желает заработать несколько монет и благодарность Хозяина Степи, ко мне! Быстрее, деньги сами идут к вам в руки!Чумазый парнишка, подмастерье кожемяки, каменщик и пожилая рабыня с изможденным, одутловатым лицом, настороженно переглядываясь, неуверенно отделились от толпы, а Кари, осторожно сняв с шеи Эвриха пайзу, уже нащупывала на его поясе кожаный кошель. Мешкать нельзя, если они тотчас же не уберутся отсюда, остаток дней им придется провести в пыточных подвалах. Так же, впрочем, как и всем выжившим Зачаха-ровым домочадцам, не зря же те из них, кто мог ходить,поспешили унести отсюда ноги, вместо того чтобы заняться обиранием мертвых товарищей.— Ты! — Она бросила чумазому пареньку с подвижным, плутоватым лицом серебряную монету. — Найди телегу. Останови любую на улице, я заплачу. А вы, — обратилась она к остальным, — помогите мне вынести отсюда моего господина, личного лекаря Энеруги Хур-манчака.Поднятая над головой золотая пайза Хозяина Степи и щедро раздаваемые лауры заставили ее новообретенных помощников пошевеливаться, и не успела она моргнуть глазом, как аррант был осторожнейшим образом поднят с земли, водружен на чей-то замызганный плащ и вынесен за ворота. Плутоватый парнишка подогнал запряженную двумя осликами телегу и уже помогал хозяину ее сваливать наземь тюки с конским волосом. Не испытывая ни малейших угрызений совести, девушка заявила изумленно хлопавшему глазами владельцу телеги, что завтра он сможет получить ее, вместе с причитающимся ему вознаграждением, в доме Имаэро, а пока пусть в качестве залога возьмет прекрасного вороного коня. Посулила дополнительное вознаграждение за помощь всем, кто укладывал все еще пребывавшего в бессознательном состоянии Эвриха в освобожденную от тюков телегу, и, отвязавшись от излишне шустрого паренька, направила осликов в сторону, противоположную той, где располагался дворец Энеруги.Сделала она это как нельзя более вовремя, ибо чуть только телега завернула в боковую улочку и зеваки вновь обратили свои взоры на пожарище, вдалеке послышался перестук множества копыт. Вскоре отряд «бдительных» уже осаживал своих лошадей перед домом Зачахара, и из замечаний, которыми они обменивались между собой, нетрудно было заключить, что очутился он в этой части города не случайно.Кутаясь в теплый плащ, полутысячник Барикэ подошел к краю утеса, с которого, несмотря на сгущавшиеся сумерки, еще виден был мост через Гремящую расщелину, и, удостоверившись, что дозорные уже запалили костер, устремил взгляд на черный силуэт Самоцветных гор. На склонах их тут и там начали зажигаться огоньки, по которым можно было пересчитать селения горцев, расположенные по ту сторону пропасти. Обитатели этих нищих деревенек — отъявленные негодяи и головорезы — способны были превратить жизнь «стражей Врат» в сплошной кошмар, если бы мост через Гремящую расщелину не являлся для них табу. Только иронией судьбы, странным капризом Богов Покровителей можно было объяснить то, что единственное место на границе Самоцветных гор с Вечной Степью, где не приходилось опасаться набегов горцев, словно магнитом притягивало к себе степняков, для поимки которых и прислал сюда Хурманчак тысячу «беспощадных».Отправляя Барикэ к Вратам в Верхний мир, никто не потрудился объяснить ему, что же они из себя представляют, и он до сих пор так и не удосужился проверить, насколько соответствуют действительности легенды, рассказываемые о них улигэрчи даже под страхом смертной казни. Глядя на древний, сложенный из массивных каменных блоков мост, перекинутый через узкую и глубокую расщелину, на дне которой день и ночь гремел не переставая бурный поток, трудно было поверить, что это и есть те самые Врата, пройдя которые праведники могут попасть в мир, где люди не совершают убийств и не проливают кровь своих собратьев. «Стражи Врат», стоящие здесь дозором уже не один год, рассказывали, будто собственными глазами видели, как идущие в сторону Самоцветных гор люди бесследно исчезали прямо посреди моста, словно растворялись в воздухе. Другие, грешники, надо полагать, пройдя мост до конца, бились головой о камни, катались по земле, рвали на себе волосы — Врата в Верхний мир оказались закрыты для них. Эти-то люди, вынужденные по тем или иным причинам бежать из Вечной Степи, и селились на склонах Самоцветных гор, из чего следовало, что праведников среди них днем с огнем не сыщешь.В том, что горцы — злобное кровожадное зверье, подлежащее избиению и обращению в рабство, у Барикэ сомнений не возникало, но все остальные рассказы о Вратах звучали не слишком правдоподобно, и он охотно поглядел бы на эти чудеса, место которым было в песнях улигэрчи, но никак не в обыденной жизни. Ради того, чтобы узреть подобное диво, он готов был нарушить приказ Хозяина Степи и пропустить на мост кого-нибудь из беглецов, однако после разгрома хамбасов желающих попасть в Верхний мир было не слышно и не видно — вести по Вечной Степи разносятся быстро, особенно дурные.Вглядываясь в очертания горбатого мостика, ближняя часть которого была освещена костром дозорных, а дальняя уже погрузилась во мрак, Барикэ с некоторым разочарованием думал, что за время, проведенное здесь, успел убедиться лишь в одном: место это действительно является для горцев табу. А легенды о Вратах вполне могут быть досужим вымыслом, особенно принимая во внимание, что официально он был послан сюда не допускать перебежчиков в Самоцветные горы, а вовсе не в Верхний мир.Ой-е! Как трудно отделить правду от вымысла даже в таком, казалось бы, простом деле! Полутысячник услышал собственный вздох и удивился:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59