Дело сделано только наполовину, и в доме этом прольется еще немало крови, прежде чем он покинет его. Если покинет…В дверь кабинета постучали, но Зачахар, как и положено образцовому покойнику, безмолвствовал — с пяти шагов Эврих не мог промахнуться, хотя стрелком был посредственным. Стук повторился, дверь распахнулась, и в кабинет заглянул телохранитель — здоровенный степняк с бегающими колючими глазками и огромным кривым мечом у пояса. Издав похожий на приглушенное рычание возглас, он бросился к телу своего хозяина, а в дверном проеме возник воин в блестящем медном нагруднике.Эврих вскинул лук, и стрела, с хрустом проломив панцирь, впилась в тело воина. Аррант отшвырнул лук и ринулся к спасительной двери, моля Великого Духа, чтобы никого больше в коридоре не оказалось. Телохранитель Зачахара яростно взвыл за его спиной, что-то грохнуло, ахнуло, здание вздрогнуло, и тугая струя воздуха швырнула Эвриха на противоположную стену коридора. Снова загрохотал рукотворный гром, но аррант, не обращая на него внимания, вскочил на ноги и рысцой бросился вдоль коридора. В дальнем его конце заметались фигурки воинов с обнаженными мечами, Эврих рванул первую, расположенную по левую руку от него дверь, вторую, третью — заперто, заперто, заперто! • Четвертая дверь поддалась, он ввалился в библиотеку, и в этот момент в кабинете Зачахара громыхнуло так, что с полок посыпались книги и свитки. «Скольв же этого пакостного зелья он у себя под боком хранил?» — мельком подумал Эврих, задвигая засов и кидаясь к окну с частично выбитыми от сотрясения стеклами. Попытался поднять раму — не получилось ее перекосило и заклинило. Ударил локтем в свинцовые переплеты, удерживавшие куски стекла неправильной формы. Сделанная из мягкого металла паутина поддалась, прогнулась. Тратя драгоценные мгновения, он ударил еще и еще раз, морозный воздух обжег разгоряченное лицо, и аррант по пояс высунулся из окна.Ага! Подводы с бочонками, приготовленными Зачахаром для демонстрации работы баллисты, которая должна была состояться нынче на Совиной пустоши, стояли у каменной стены занимавшего едва ли не весь внутренний двор сарая. Того самого, в котором безглазые и безъязыкие рабы изготовляли Огненное зелье и начиняли им горшки, бронзовые цилиндры и прочие емкости, превращая их в непревзойденные орудия для убийства людей.Вытащив из-за пазухи бронзовую «куколку», Эврих чиркнул кресалом. Дунул на трут — ну разгорайся же! Запалил фитиль и, размахнувшись, метнул «куколку» на прикрывавшую бочонки холстину. За первой последовала вторая «куколка». Мгновение Эврих помедлил, борясь с искушением бросить им вслед и третью, последнюю, но, раздумав, ринулся прочь из библиотеки. Врезался в толпу бегущих по коридору людей, впечатал кулак в чью-то скалящуюся харю. Получив страшный удар в ухо, покатился по полу, и тут во внутреннем дворе жахнуло так, что здание подпрыгнуло, по стенам разбежались трещины, с потолка посыпалась штукатурка, коридор наполнился пылью и дымом…Где-то за спиной орали и ругались, кто-то жалобно выл и визжал, но Эврих знал, что это только начало. Выбравшись из мешанины тел, он поднялся на четвереньки и устремился вперед. Ему надо достичь лестницы, прежде чем… От страшного грохота заложило уши, пол рванулся из-под ног. Врал, врал Зачахар, что пожертвовал для испытаний баллисты все имевшиеся у него запасы Огненного зелья!Кашляя и отплевываясь от забившейся в горло пыли, аррант дополз до лестницы, и вздыбившийся под ним пол швырнул его на ступени. Он покатился вниз, в зияющий чернотой провал, в глазах замелькали разноцветные круги, что-то колотило его по ребрам, пинало, ломало, дробило на части, будто попавшее в обмолот зерно…Эврих разлепил веки и покрутил головой — кажется, он оглох. Но судя по тому, как содрогалось здание, грозя погрести его под своими обломками, вызванное им светопреставление еще не кончилось. В двух шагах от него рухнула деревянная балка, посыпались обломки каменных плит, пахнуло паленым, что-то придавило ему ногу, и он из последних сил рванулся к маячившему впереди светлому пятну…Он не помнил, как вместе с дюжиной слуг и воинов вывалился из дома и, увлекаемый обезумевшей толпой, сумевшей-таки вырваться из внутреннего двора, бросался к воротам. И, не добежав до них двух десятков шагов, замер.Подобно другим, оглохшим, потерявшим человеческий облик беглецам, он не мог слышать, что кричали сгрудившиеся у ворот воины в медных нагрудниках, но вид окровавленных мечей и копий в их руках, куча трупов у ног были убедительнее всяких слов. Толпа подалась назад, однако вспыхнувший в доме пожар отрезал ей путь к отступлению.— Ну, погодите же! — пробормотал Эврих. Сунул руку за пазуху изорванного халата, но третья «куколка» выпала, видимо, во время бегства, когда он катился по разрушенной лестнице. Метательные ножи, правда, были на месте, однако руки арранта тряслись столь сильно, что он отказался от мысли использовать это оруяуде против «медногрудых» без крайней необходимости.Между тем обгорелая, напуганная до полусмерти кучка несчастных, разевающих рты в неслышимых им самим криках, вновь подалась к воротам, за которыми было спасение. Стражники дрогнули, широкие, окованные бронзой створки распахнулись, и хлынувшая к ним толпа застыла как вкопанная, узрев на том месте, где только что суетились «медногрудые», бочонок с коротким, радостно искрящим фитилем.«Конец. Теперь уже точно конец! — подумал Эврих, бросаясь на землю и закрывая голову руками. — Зачем они это сделали? О Всемилостивый Отец Созидатель, это-то они зачем сделали?!»Земля взбрыкнула, как норовистый конь, и аррант почувствовал, что летит в бездонную пропасть. Он падал, падал и падал, радуясь, что всему этому ужасу пришел конец и ему больше не надо изображать из себя палача, терзаться, принимая заведомо неверные решения, мучиться от сознания собственного несовершенства, вынудившего его уподобиться ненавидимым им убийцам. И только одно, одно-единственное омрачало эту радость: почему не позволил ему Великий Дух расстаться с жизнью до того, как он пролил кровь безоружного? До того, как он совершил убийство? Почему не погиб он во время резни на «Морской деве», не сгинул в Ржавом болоте, не пошел ко дну вместе с Астамером, не задохнулся в чреве кита-отшельника? Неужто так уж необходимо было Небожителям превращать его в убийцу? Зачем? Или мало их и без того в этом гнусном мире?..Догнав повозку, Кари придержала вороного, и тот, выдыхая клубы пара, перешел на шаг. Пристроившись за повозкой, он вскоре начал вопросительно коситься на хозяйку: неплохо было бы, дескать, обогнать скрипучую колымагу, однако девушка оставалась безучастной к его безмолвным призывам; Ей не хотелось разговаривать с сидящими в повозке женщинами, к тому же по опухшему лицу ее и покрасневшим глазам они сразу догадаются, что она плакала, начнутся расспросы… Но что она может сказать им, если сама не знает, зачем Эврих решил вернуться в Матибу-Тагал? Сказать ничего не скажет, а разревется наверняка. Никогда плаксой не была, и надо же так раскиснуть из-за какого-то смазливого чужеземца…— Кари? Подъедь-ка сюда на пару слов! — позвала ее Алиар.Девушка нехотя сжала конские бока коленями, и вороной, поравнявшись с повозкой, поскакал справа от нее.— Чего тебе?— Эврих поскакал в Матибу-Тагал? Думаешь, уже не присоединится к нам? — Алиар подождала ответа и, видя, что Кари поддерживать беседу не расположена, ворчливым, вопреки обыкновению, голосом вопросила: — А ты почему с ним не поехала? Думаешь, ежели не пригласил, значит, не нужна? Гордость заела или просто струсила?— Что ты бормочешь?! — От неожиданности девушка рванула поводья, и вороной, поднявшись на дыбы, коротко заржал, протестуя против дурацких выходок пребывавшей явно не в себе хозяйки.— Скачи за ним. Погибнет он там, один-то. Сейчас не решишься, всю жизнь себя за это корить будешь.Кари уставилась на Алиар, как на ненормальну,куда скакать, зачем? Если Эврих не пожелал посвящать ее в свои дела, она навязываться не станет! И уж тем более не помчится за ним, как брошенный хозяином за ненадобностью пес! Девушка уже открыла рот, чтобы отвести душу, выпалив все это и многое другое, когда до нее внезапно дошло то, что понять ей следовало давным-давно. Эврих отослал их из Матибу-Тагала потому, что собирается учинить нечто такое, после чего и ему самому и его близким в городе будет грозить смертельная опасность! Он скрывал свои замыслы, не желая рисковать их жизнями, а она, несчастная дурища, не видящая дальше своего носа, тешила свои обиды, воображала себя брошенной, измышляла невесть что, вместо того чтобы вцепиться в Эвриха, как репей, и либо не пускать на погибельное дело, либо скакать с ним бок о бок, а надобно будет, так и впереди него!Возмущенно заржав, вороной круто развернулся и, повинуясь воле сумасбродной хозяйки, стрелой понесся к городу.Слова Алиар оказались тем самым камешком, который увлекает с горных склонов чудовищные, сметающие все на своем пути лавины, и как раз такой лавиной Кари себя и ощущала, припоминая бытовавшее среди степняков мнение, что худшим врагом человека является он сам. Она скрежетала зубами, в ярости кусала губы, поражаясь собственной слепоте, ибо стоило ей сообразить, почему этот кошмарный аррант играл с ней в молчанку, как сразу же стало ясно, ради чего он возвращается в Матибу-Тагал. Зачем столько времени проводил с ненавистным ему Зачахаром, тренировался кидать ножи и выцарапывал у Хурманчака золотую пайзу. То есть доподлинно она, конечно, не знала, как этот знак высочайшего доверия Хозяина Степи поможет Эв-риху прикончить Зачахара, но детали ее сейчас не слишком интересовали.Детали она узнает, догнав Эвриха, которому на этот раз не удастся отделаться от нее так просто. Вообще никак не удастся! Ибо дура-то, может, она и дура, однако ненавидит придворного мага, прозванного за глаза Сеятелем смерти, ничуть не меньше арранта. И даже, наверно, больше, поскольку Эврих видел только истребление хамбасов, а на ее глазах зверела, кровоточила, агонизировала вся Вечная Степь. Ведь это из-за его Огненного зелья Хурманчак стал Хозяином Степи! Из-за него Тамган выдал ее замуж за Канахара, стремясь превратить кунса в своего союзника! Из-за него размеренная, понятная, спокойная и благополучная жизнь степняков превратилась в кровавый ужас!Да если бы ей самой пришла в голову мысль прикончить этого гаденыша, она бы уже давно исхитрилась как-нибудь и собственнозубно перегрызла ему глотку!У ослица блохастая! Поделом же ей было три года служить Канахаровой подстилкой, коли куцых, куриных мозгов ее не хватило, чтобы додуматься до столь очевидной вещи или хотя бы, без Алиаровой подсказки, понять, что намеревается сделать мужчина, столько раз деливший с ней ложе и выглядевший при упоминании Зачахара так, будто обнаружил в почти съеденном яблоке половинку червяка…Впрочем, представить Эвриха кидающим нож в спину придворного мага ей было так же трудно, как стоящим, например, во главе «бесстрашных», атакующих обоз хамбасов. Лечащим — да! Но убивающим… Можно, конечно, сравнить Зачахара с загнивающим пальцем, который надлежит отрезать, дабы недуг не перекинулся на остальную руку, а там, глядишь, и на тело. Можно-то можно, и все же… Хотя ежели вспомнить, то и решился на это аррант не сразу, и с лица спал недаром, изводя себя всевозможными заумными размышлениями из-за дрянного, плюгавенького, убивавшего-то и то чужими руками мужичонки, прирезав ко-торого не совестно какие хочешь милости у Великого Духа требовать!Кари захлестнула обида на то, что Эврих не посвятил ее в свои замыслы, не поделился своими сомнениями, не взял, наконец, в помощники. Как будто не сумела бы она присоветовать ему что-нибудь дельное, прикрыть спину, а то и погибнуть вместе с ним, отбиваясь от Зачахаровых телохранителей! А может, потому и не сказал ничего, что уверен был: узнает — не отвяжется? Наверно, так оно и было, и Эврих, как это ни досадно, понимал ее лучше, чем она его…Грохот копыт вороного далеко разносился по морозному воздуху, мимо Кари проносились рощицы с голыми, словно скрючившимися от холода деревьями. С вершин холмов временами открывался вид на черную и блестящую, как вулканическое стекло, ленту Урзани, в излучине которой уже можно было разглядеть Матибу-Тагал, окружавшие его сады и огороды, разделенные плетнями полоски полей, но девушка смотрела по сторонам бесчувственными глазами. Внимание ее не привлекал суровый и печальный пейзаж, взгляд безучастно скользил по облакам, бесконечной чередой плывущим по хмурому, серо-стальному небу, низко нависшему над бесплодной землей, по широкой пустынной дороге, разбитой множеством повозок, на которых летом доставляли из предгорий строительный камень для Матибу-Тагала.Мысли ее были заняты аррантом, который оказался совершенно непредсказуем и был столь не похож ни на кого из прежних знакомцев Кари, что любое его слово, любой поступок казались ей либо глупыми, либо дерзкими, либо глупыми и дерзкими одновременно. Белой вороной назвала его как-то Тайтэки, а дочь ее, подумав, возразила: «Не похож он ни на какую ни на ворону! Он похож на фанвая, призвавшего из Заоблачного края Солнце». Тогда сравнение наглеца-арранта с дивной сказочной птицей возмутило девушку, но теперь она готова была признать, что устами младенца в самом деле говорил Великий Дух.История о том, как жившие некогда в вечном холоде и темноте звери по очереди ходили за Солнцем в Заоблачный край и лишь фанваю, благодаря красочному своему оперению и чудесным песням, удалось выманить его оттуда, после чего светило ежедневно стало появляться на небосклоне, была распространена по всей Вечной Степи. И, надобно заметить, это была вовсе не единственная легенда о волшебной птице. Фанваю приписывали способность оживлять мертвецов, оплодотворять своим пением степь и… одиноких женщин. Чтобы совершить сей последний подвиг, пения, естественно, оказывалось недостаточно, и ради такого дела фанвай превращался в прекрасного юношу, о чем улигэрчи избегали петь в присутствии детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59