Да что там предсказания! Она настолько перетрусила и переволновалась, что не знала даже, как следует вести себя, когда Фукукан с Буршасом, отправившиеся проследить за отправкой скота в Матибу-Тагал, вернутся в становище. Требовать ли казни неверной жены, просить Фукукана отпустить ее с миром или сделать вид, что ей нет дела до того, как собирается он поступить с Тайтэки? А может быть, она должна приказать умертвить пленницу немедленно, не дожидаясь возвращения мужа? Будучи супругой нанга, она, наверно, могла отдать его людям такой приказ, другой вопрос, выполнят ли они его? Она бы на их месте с исполнением подобного распоряжения не торопилась.Девушка закрыла лицо ладонями, силясь собраться с мыслями. Что за глупости лезут ей в голову? Никого она не собирается убивать! И женщина эта, конечно же, не Тайтэки. Но даже если Кузутаг ничего не напутал, бояться ей нечего, Фукукан не простит свою бывшую жену. Он любит только ее — Атэнаань, иначе зачем бы ему жениться на рабыне, которая и без того была в полной его власти? О Промыслитель, и что он в ней только нашел? Девушка всхлипнула и улыбнулась — какая же она все-таки дура! Ей радоваться надо, а она ревет! Ну кому еще из схваченных в Фухэе женщин так повезло? Атэнаань вспомнила отца, Батара, так и не вернувшегося с Цай-Дюрагата, и слезы неудержимым потоком хлынули из ее глаз.Она не была красавицей, не знала ремесел и все же чем-то приглянулась Вакаю одному из тысячников «медногрудых», выбравшему себе, среди прочей добычи, дюжины две фухэйских девушек. Девять из них приземистый кривоногий тысячник, любитель крупных опытных женщин, предназначил в подарок трем своим сыновьям, служившим чиновниками в Матибу-Тагале, куда рабыни были отправлены при первой оказии.Сыновья Вакая, такие же кряжистые и кривоногие, как их чадолюбивый папаша, разделили девушек по совести. Сначала каждый, начиная, естественно, со старшего, выбрал себе по одной, потом по второй и, наконец, по третьей рабыне. Споров при дележе не возникло, поскольку подобного рода подарки Вакай посылал своим великовозрастньм отпрыскам два-три раза в год и те уже успели привыкнуть к ним и радовались белолицым фухэйкам значительно меньше, чем сундукам со всевозможным барахлом, награбленным «медногру дыми» в богатом приморском городе.Старший сын Вакая, проведя с Атэнаань несколько ночей, пришел к выводу, что смазливая, но слабоумная девчонка, начинавшая стучать зубами и покрываться гусиной кожей при первых же его прикосновениях, не годится ни на что, кроме как заниматься приборкой в доме, а учитывая, что почетная эта должность уже занята, не нашел ничего лучшего, как проиграть ее в кости младшему брату. Справедливо рассудив, что старшой сплавил ему завалящий товар, младший сын Вакая, пригласив Атэнаань пару раз на свое ложе и убедившись в собственной прозорливости, попытался расплатиться ею со средним братом — повальное увлечение завезенной из Саккарема игрой распространялось среди жителей Матибу-Тагала с быстротой степного пожара. Средний брат оказался, однако, не дурнее младшего и согласился взять рабыню в уплату проигрыша только при том условии, что та хоть чем-то сможет его заинтересовать. Умение готовить обеды и поддерживать порядок в доме не показались ему заслуживающими внимания, и он, укоризненно погрозив младшему брату пальцем, предположил, что если девка эта не является большой мастерицей в деле ублажения мужчин, то его явно хотят провести. Получив заверения, что «более пламенной кобылицы не сыскать во всей Вечной Степи», средний сын достойного Вакая пожелал немедленно в этом удостовериться, и младшему, как он ни хитрил и ни изворачивался, не оставалось ничего иного, как позволить ему проверить качество товара.На следующее утро он велел свести бестолковую рабыню на невольничий рынок. Он даже не стал ее наказывать, ибо, сколько ни корми старого мерина отборным овсом, сколько ни хлещи его плеткой-семихвосткой, тот все равно не покроет ни единой кобылы.По дороге на невольничий рынок Атэнаань плакала от счастья, поздравляя себя с тем, что Промыслитель избавил ее от Бакаевых чад, но радоваться ей пришлось' недолго. Слуга, которому поручено было продать девушку, — жилистый вислоусый старик с крепкими, как древесные корни, руками — искренне сочувствуя белолицей фухэйке, клятвенно заверил ее, что полоса отмеренного ей счастья подошла к концу. Быть рабыней у «диких степняков» — совсем не то же самое, что ублажать «вечно бодрствующих», — разница такая же разительная, как между похлебкой из корней сургуха и шулюном из молодого барашка, и скоро она сама ее почувствует. Атэнаань никогда не пробовала похлебки из сургуха, но тон старика был столь зловещим и многозначительным, что она, внутренне съежившись, начала расспрашивать своего спутника об ожидавшей ее участи и услышала такое, от чего волосы у нее на голове встали дыбом.Рабыни живут у степняков недолго, так как женщины-степнячки привыкли вести свое хозяйство сами, и нужны в основном пастухам и табунщикам, которые пасут стада и табуны вдалеке от становища. Вдали от племени и, следовательно, жен, которых кочевники не видят, случается, месяцами, дюжина, а то и две мужчин вынуждены довольствоваться одной-двумя купленными вскладчину рабынями. При отсутствии рабынь, дикие степняки удовлетворяют свою похоть при помощи овец и потому у них возникают весьма скверные привычки и противоестественные фантазии. Что касается привычек, то тут и так все понятно, фантазии же заключаются в том, что глупые кочевники надеются, уложив рабыню под быка, получить от нее быкоголового ребенка, коего можно будет продать саккаремским купцам за большие деньги в качестве невиданной диковины. Ужасные эти суеверия стоили жизни не одной рабыне, но самое удивительное заключается в том, что овцы таки в самом деле рожают иногда овцелюдей, а в Саккареме, если верить слухам, возят по городам в железных клетках на потеху толпе быкоголовых мужчин и женщин. Болтать, впрочем, все горазды, но старому человеку врать не к лицу и он не стал бы заводить этаких разговоров, когда бы давеча сам не видел в Матибу-Тагале быкоголового юношу, коего показывали на невольничьем рынке. Весть об этом, уж верно, разнеслась по Вечной Степи, и теперь дикие кочевники, в чаянии грядущей наживы, будут покупать рабынь особенно охотно Бедные женщины! Бедные быки!..Мерзавец-старик рассказывал все это с таким серьезным видом и — вот ужас! — байки его так походили на страшные истории, которые шепотом пересказывали друг другу девочки-фухэйки, что после всего пережитого и виденного собственными глазами Атэнаань не могла ему не поверить. А потому двумя днями позже купленная на невольничьем рынке каким-то седовласым кочевником, она ночью перерезала себе вены, что являлось, по верованиям жителей приморских городов, величайшим грехом. К тому времени, однако, вера Атэнаань в доброту и справедливость Промыслителя сильно пошатнулась, и Буршасу пришлось изрядно повозиться, дабы вернуть к жизни сумасшедшую девчонку, чем-то напоминавшую ему его собственных дочерей, давно уже вышедших замуж и покинувших отцовскую юрту.С нетерпением ожидавший возвращения Буршаса, Фукукан едва удостоил взглядом мертвенно-бледную девушку, привезенную стариком из Матибу-Тагала. Он жаждал услышать, удалось ли его бывшему наставнику и неизменному советчику разузнать что-нибудь о планах Энеруги Хурманчака и всучить кому надо соболиные шкурки, дабы взявший их хотя бы на зиму отвратил взоры Хозяина Степи от племени хамбасов. Услышав, что поездка Буршаса увенчалась успехом, нанг отправился охотиться к отрогам Самоцветных гор, а затем три дня угощался архой, к которой возымел слабость после того, как кокуры украли у него жену и дочь, зарубили и затоптали конями дюжину стариков и детей и убили шамана, казавшегося ему вечным, словно степь или небо над головой.Открыв глаза и вновь зажмурившись от нестерпимо яркого света" и громко стучащих в затылке молотов, Фукукан облизал пересохшие губы и позвал Буршаса. Не услышав собственного голоса, нанг позвал еще раз, но ни Буршас, ни старая Чамбета не явились на его хриплый зов. Полежав и собравшись с силами, Фукукан припомнил, что Чамбету ему увидеть уже не суждено поселившаяся в его шатре вместе с Буршасом после памятного налета кокуров, дряхлая служанка умерла во время откочевки на юг. Мысленно помянув Кутихорьга, чего делать ни в коем случае не следовало, он приподнялся на локте и третий раз воззвал безадресно, в надежде, что кто-нибудь да отзовется. Не могли же соплеменники оставить своего нанга один на один с этаким страшным похмельем! Впрочем, почему не могли? Он уже давным-давно один на белом свете, если не считать Буршаса, который тоже один-одинешенек…Фукукан прикрыл глаза и внезапно ощутил, что кто-то поддерживает его голову, прижимает к губам край чаши. Вдохнув острый, сладостно-кислый запах спасительного кумыса, он сделал один глоток, второй и со стоном блаженства осушил чашу до дна. После второй чаши глаза у него окончательно раскрылись, а после третьей в голове начало проясняться. И все же ему потребовалось сделать усилие, дабы понять, что склонившаяся над ним девушка с черными вьющимися волосами и ослепительно белым лицом — не морок, не наваждение, а та самая .полудохлая рабыня, которую Буршас привез из Матибу-Тагала, чтобы заменила она им ушедшую к Великому Духу Чамбету. Но на этот раз полудохлой назвать ее было уже никак нельзя! Приглядевшись, Фукукан рассмотрел и очаровательную ямочку на подбородке, и нежный румянец на щеках, и тонко очерченные губы, и страх, затаившийся в широко распахнутых глазах…Кто бы мог подумать тогда, что к концу зимы нанг хамбасов ударом плети переломит нос своему нукеру всего лишь за то, что тот назовет Атэнаань «рабыней-рыбоедкой», а девушка, сильнее смерти боявшаяся «диких степняков», уютно устроившись в кольце Фукукановых рук, будет мысленно возносить хвалу Промыслителю, которого называют кочевники Великим Духом, за то, что тот не позволил ей связать свою судьбу с Батаром.Поистине неисповедимы пути, предначертанные Небожителями смертным, и непросто понять, как удача иной раз оборачивается бедой, а поражение — победой. Непросто разглядеть в сегодняшних невзгодах благосклонную улыбку судьбы, но хочется верить, что горький ныне плод нальется к завтрашнему утру сладким соком, а укус змеи, вместо того чтобы лишить жизни, избавит от ломоты в суставах… И все же, как ни пыталась утешиться Атэнаань подобного рода рассуждениями, она не могла убедить себя, что появление первой жены Фукукана в становище принесет ей что-либо, кроме огорчений.— Госпожа! Атэнаань! Гонец прискакал! Фукукан с Буршасом возвращаются живые и невредимые! — выпалила, врываясь в шатер, Дэрикэ. — Через день-два они уже будут в становище!— Хорошо. А ты… Ты узнала, правда ли Кузутаг схватил Тайтэки? Он не ошибся, не обознался, не принял за нее кого-то другого?— Ой нет! Они все, все узнали бывшую супругу нанга! И ее дочь. И Алиар — так они зовут служанку первой жены. Ошибки быть не может.— Дочь? Кузутаг ничего не говорил про то, что привез ее вместе с дочерью! — ахнула Атэнаань. — Но что они делали так далеко от Соколиного гнезда? Или кокуров выбили из него соседи-кунсы?— Никто не знает. Шаман запретил разговаривать с пленницами до возвращения нанга. Он велел разбить для них специальный шатер, а сам беседует у себя с Великим Духом. А женщины, они разное говорят… Одни, что Тамган выгнал Тайтэки и взял себе в жены сегванку, которая поотравляла воинов кунса. Другие говорят, что Тайтэки сбежала, боясь быть отравленной этой самой сегванкой, которая будто бы положила глаз на ее мужа…— А третьи? — требовательно спросила Атэнаань, видя, что служанка чего-то недоговаривает.— Они… Они болтают, что Тайтэки решила вернуться к Фукукану. Раз уж сына с собой не взяла, а только одну дочь. Но ты их не слушай! Он ведь любит тебя! Он не простит Тайтэки, что бы она там ни врала? Он не поверит ей после того, как она родила Тамгану сына!.. — Дэрикэ продолжала что-то говорить, но Атэнаань уже не слышала ее.— Почему же не поверит? — пробормотала она чуть слышно. — Я бы поверила. Его нельзя не любить. А то, что она родила в неволе, так и я могла понести от Бакаевых сыновей. Разве они спрашивали меня, хочу я этого или нет?.. Что же мне теперь делать? О Про-мыслитель, подскажи, надоумь!..После того как Йонди — помощник умерщвленного кокурами Дзакки — увел Нитэки из шатра, предназначенного для пленниц, Тайтэки совсем пала духом, и все старания Алиар расшевелить ее оказались тщетными. Молодая женщина знала, что надеяться ей не на что, но угнетал ее, как это ни странно, не страх перед жестокой расправой, а предстоящий разговор с Фукуканом, который, безусловно, захочет побеседовать со своей бывшей женой, прежде чем привести в исполнение вынесенный старейшинами племени приговор. И даже, пожалуй, не сам разговор — Тайтэки готова была изворачиваться и лгать, как ради спасения своей с Алиар жизней, так и ради Нитэки, — а то, какой оборот мог бы он принять, вздумай она сказать своему бывшему мужу правду. Обманывать себя было незачем, и, оглядываясь на свою жизнь, молодая женщина вынуждена была признать, что, по совести, заслуживает участи, которая ожидает ее по воле Великого Духа… —Тайтэки казалось, что она любила Фукукана, и все же это не помешало ей отдаться нангу кокуров, как только тот пожелал ее. Если бы кто-нибудь посмел обвинить ее в этом, она, разумеется, поклялась бы, что отдала свое тело Тамгану, дабы тот не бросил Нитэки на съедение муравьям, однако на самом-то деле прекрасно помнила, что уступила домогательствам нанга кокуров, разомлев от слов любви и умелых ласк его. Сознание того, что два доблестных нанга изнывают от желания обладать ею и Тамган совершил набег на хамбасов, чтобы заполучить ее, застило ей глаза и было столь приятно, что она без колебаний поверила лживым речам. Человеку свойственно придумывать самые хитроумные объяснения для совершенных им глупых или неблаговидных поступков, и, в конце концов, в том, что у юной дочери нанга закружилась голова и она поверила в то, во что ей хотелось верить, не было ничего удивительного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59