Просека тем временем все не кончалась, хотя Чубарь и не был уверен, что по ней доведётся идти до конца. Как и полагается осенью, в лесу пахло грибами — опятами, они или толпились в невысокой траве жёлто-белыми стайками, или льнули к берёзовым пням, а кое-где даже взбегали, будто шустрые озорники, на стволы деревьев, что стояли по обе стороны просеки. Когда на опята кто-то наступал, они трещали под ногой с какой-то нежной, но и ядрёной хрупкостью.Сопровождающие, однако, неплохо знали дорогу, по крайней мере тот, что шёл впереди, ориентировался на просеке довольно уверенно, не иначе он бродил вокруг Веремеек не первый день, — это Чубарь отметил про себя сразу, потому что через несколько минут провожатый без всякой посторонней подсказки свернул с просеки направо, где среди елей пряталась наезженная лесная дорога с глубокими, грязными колеями. Чубарь зашагал за ним.На лесной дороге все вытянулись в цепочку, но шли по-прежнему тихо, даже с трудом: видно, перед тем, как оказаться тут, они проделали немалый путь. Кое-кто из них даже задрёмывал на ходу, и все равно терпеливо, по солдатской, небось, привычке, топал по конской выбоине между колеями. Наконец Чубарь узнал дорогу, по которой они шли. Как раз по ней возвращался он когда-то в Мамоновку, заночевав в хатке-лупильне. Но в тот раз Чубарь бежал по ней почти в темноте, ещё до рассвета. И все-таки как пи торопился он тогда обойти лесом в предрассветной мгле Веремейки, а большой вывороченный пень успел заметить: с внутренней стороны, где с корневищ не осыпалась при падении чёрная земля, напоминал он чем-то кленовый лист. По пню теперь он и признал дорогу. И в этот раз выворотень сразу бросился в глаза — для него он стал уже заметной вехой. От него можно было уже прикинуть расстояние в одну и в другую сторону. Теперь Чубарь мог с полной уверенностью сказать: скоро за краем леса, который постепенно дичал и полнился завалью, неприметно переходя в болото, поросшее ольховником, откроется знакомый пригорок с хаткой-лупильней.Используя то обстоятельство, что спутники его как бы забыли обо всем, в том числе и о пойманном «полицае», Чубарь повернул голову назад, потом украдкой огляделся по сторонам. Казалось, лучшего места и лучшего случая, чтобы убежать, нельзя и выбрать. В довершение к тому, что конвойные потеряли бдительность, над самой дорогой, почти закрывая нижними ветвями колеи, нависали густые заросли орешника, а дальше стеной высились деревья с толстыми комлями, за которыми, спасаясь короткими перебежками от выстрелов, можно было легко спрятаться.Чубарь шевельнул затёкшими руками. Лосёнок почувствовал его беспокойство, вздрогнул, насторожённо вскинул голову. Но было поздно. Дорога уже выходила на увал, впереди обозначился большой просвет.Слева на увале сразу бросались в глаза три военные палатки. За ними — ещё какое-то приспособление для жилья, вроде обычного лесного шалаша, сложенного из еловых лап. Там, возле этого шалаша, еле приметно дымился костёр и расположились несколько человек в такой же полувоенной одежде, как и у Чубаревых сопровождающих.«Ну вот, — невесело сказал себе Чубарь, — тут уж не отмолчишься».Сомнений не было — на пригорке разместилась какая-то военная часть.Цепочка спутников Чубаря сразу же рассыпалась. И Чубарь даже не успел заметить, как пришедшие смешались с теми, кто стоял возле костра. И вскоре уже нельзя было разобрать, кто пришёл только что, а кто был здесь прежде. И того, что происходило возле костра, Чубарь тоже не видел. Зато не прошло и пяти минут, как повторилось недавнее, то, что было на просеке: Чубаря обступили полукругом и опять вспыхнул хохот. Как же, полицая поймали да ещё с краденым телёнком!К Чубарю снова подскочил человек в темно-синей шинели, принялся скалиться да угрожать:— Ага, полицейская морда! Вот сейчас тебе покажут, как телят воровать! — При этом в глазах его было что-то дикое и счастливое.Полный неприязни, которая не оставляла его с того момента, как он получил от этого человека в спину прикладом, Чубарь сказал с пренебрежением:— Это не то, что ты думаешь, это — лосёнок. Казалось, то обстоятельство, что на руках у «полицая» вместо одной животины оказалась другая, к тому же дикая, на мгновение сбило с толку всех. Хохотать да хвататься за бока перестали разом, однако уже в следующий момент из толпы послышался голос — одновременно и наивно-рассудительный, и подначивающий:— Ну и что, ежели лосёнок?Этого довольно было, чтобы недотёпа в темно-синей шинели снова заскакал перед Чубарем, словно приплясывая, заныл:— Ага, ну и что?Теперь, когда он все время крутился перед глазами у Чубаря, можно было разглядеть этого человека, верней человечка: шинель не виновата была в том, что висела на нем, она была пошита на обычный рост и на обычного мужчину. А этот попался совсем тщедушный. Но в конце концов, мало ли кто каким уродился? Один, как за Кричевом говорят, с коломенскую версту, другой — коротыш. Поразил Чубаря не рост. Бросилась в глаза ему нехорошая, восковая безжизненность не только морщинистого лица, а и всей крупной головы, похожей на голову веремейковского Микиты Драницы. Казалось, на этом человеке уже отмирала кожа.— А то, что не отдам! — сказал упрямо Чубарь.— Гляди ты, полицай, а туда же…— бросил кто-то из толпы. — Шлёпнуть его!Это «шлёпнуть» горячо толкнуло Чубаря в грудь.— Откуда вы взяли, что я полицай? — наконец закричал он чуть ли не во весь голос.— А кто ж ты? — вроде не удивился, но тоже крикнул, как бы издалека, уже знакомый голос, который только что угрожал «шлёпнуть».— Председатель здешнего колхоза.— Ну, это мы ещё поглядим, какой ты председатель, — рассмеялся человек в темно-синей шинели. — Вот потрясут тебя сейчас наши хлопцы да прощупают как следует, сразу признаешься. И не один раз, а трижды признаешься. И не только полицаем назовёшься, а и…— Не в чем мне признаваться. Ведите к начальству, ведите куда хотите!…— Вишь, чего захотел!— Ага, веди его сразу до начальства!…— До бога высоко, а до начальства далеко.Теперь со всех сторон сыпалось так много словечек, что Чубарь перестал различать на слух, кому они принадлежат. Казалось, каждый желал выказать своё отношение к происходящему, будто препятствуя, чтобы человек, которого привели сюда под охраной, оказался председателем колхоза.«Странно, —подумал Чубарь, — что же, кроме полицаев им никого не доводилось тут встречать».— И все-таки придётся вам показать меня начальству, раз сами не верите, — сказал он.— Ну, это никогда не поздно сделать, — послышался вдруг на удивление спокойный ответ. — А телёнка своего и правда отдайте. Как раз к ужину поспеет.Чубарь повернул голову. В грязной белой накидке стоял шагах в двух справа от него повар с ножом в голой, волосатой руке. Был он худым и усмешливым.— Я уже объяснил, — поморщился Чубарь, — что это — лосёнок.— Гм, — удивлённо пожал плечами повар, — а похоже па коровье дитя. — Подошёл, потрогал свободной рукой шкурку лосёнка, взял за ухо.Животное насторожилось, попыталось вырваться. Но напрасно — Чубарь по-прежнему крепко держал свою ношу, хотя уже почти не чувствовал рук.— Правда… лосёнок, — снова удивился повар. — Где вы его взяли? — спросил он у Чубаря.— У волка отбил. Нёс, а ваши вот встретили.— И куда же вы собирались девать его?— Ну, надо было как-нибудь спасать.— Откуда же он взялся тут? И почему один? Без отца-матери.— Так получилось, — не стал объяснять Чубарь.— Вот холера, может, он и взаправду не полицай, а председатель тутошний, — хихикнул кто-то, зайдя за спину Чубаря.Тогда повар повернулся ко всем и спросил:— А кто знает, что он полицай? Сам сказал?— Да нет…— Откуда же тогда такая уверенность? Толпа вдруг заколебалась.— Дак…Но ещё не сдавались.— Ну, а тебе-то что? — послышался голос из самой середины. — Без тебя разберутся, что к чему. На то начальство есть. Скажи спасибо, что на мясо вот наткнулись, а то бы снова постничали.— Не очень-то вы…Не иначе, повар хотел возразить, но не успел. Расталкивая людей, вперёд вышел… Шпакевич.Чубарь недоверчиво вскинул голову, почувствовав вдруг, как ослабли ноги.— Разойдитесь, ребята, — тихо сказал Шпакевич. — Это мой товарищ, Родион Чубарь.В толпе кто-то захохотал. Потом сказал с притворным сокрушением:— Ну вот, и сегодня не повезло Патоле. Осечка вышла. Думал, винтовку получил во владение, а тут… Доведётся назад отдавать.Наверно, Шпакевич среди этих людей имел немалый вес, потому что никто не стал вступать с ним в пререкания. Правда, прыткий, видно, после Патоли, — а того человека в темно-синей шинели звали, оказывается, Патолей, — так самый прыткий из них, который недавно уговаривал «шлёпнуть» Чубаря, проворчал, отходя:— И этот вот… председатель! Недотёпа какой-то. Мог бы сразу, ещё как брали его, сказать, что не полицай. Теперь бы этой неразберихи не было. А так.. * * * Неожиданная встреча с Родионом взволновала Шпакевича, даже, пожалуй, сбила с толку. Он привык думать, что его недавний спутник где-то на фронте, воюет. А получилось странно. Чубарь снова оказался в Забеседье и снова, как прежде, — один, беспомощный, ведь иначе он не оказался бы в таком положении, как теперь, когда надо было вызволять его из партизанского плена. Чубарь стоял перед Шпакевичем все в той же плисовой «толстовке», которая была на нем, когда они встретились, в первый раз на берегу Деряжни, хотя Шпакевич потом в Пеклине снял со своего плеча для него шинель. И все остальное на Чубаре было как и тогда — яловые сапоги, штаны в полоску, картуз с выщербленным козырьком. Правда, не было винтовки, но Шпакевич не принял этого во внимание, помня, что оружие у Чубаря забрали в Пеклине. Ему было невдомёк, что Чубарь за то время, пока они не виделись, заимел другую винтовку. И её тоже отобрали. Зато теперь руки Чубаря были заняты живым грузом, а вид у Родиона, бывшего его спутника, был такой, будто его застукали на воровстве.Шпакевич тоже сперва подумал, что Чубарь принёс телёнка…— Откуда ты взялся, Родион?— Погоди-ка, вот зараз…Набрав полную грудь воздуха, Чубарь попробовал опустить лосёнка па землю. Но у того сразу подломились ножки, и он повалился на траву.Дав Чубарю освободиться от груза, Шпакевич снова спросил, уже без прежнего нажима:— Почему ты здесь, Родион?— Но получилось у меня тогда, — нахмурился Чубарь. — Заблудился ночью в незнакомых местах, не дошёл до Журиничей.Перескакивая с одного на другое, Чубарь стал рассказывать Шпакевичу, что с ним приключилось дальше, как попал он сюда, в Забеседье. Не преминул, конечно, вспомнить и встречу с красноармейцами неподалёку от Ширяевки, и беседу свою с бывшим дальневосточным партизаном, а теперь полковым комиссаром.— Он-то и посоветовал мне вернуться в родные места.Шпакевич слушал, кивал, вроде жалея Чубаря. Конечно, он не догадывался, что в лесу за Ширяевкой судьба свела Родиона с тем полковым комиссаром, которого ему, Шпакевичу, привелось видеть уже убитым, когда группа окруженцов в августе переходила с боями линию фронта в полосе обороны 284-й дивизии.Чем ближе подходил Чубарь в своём рассказе к нынешнему дню, тем щедрей он делался на подробности, словно нарастало в нем беспокойство, не останется ли кое-что в его одиссее неубедительным для собеседника.— Насколько я понимаю, — положил руку ему па плечо Шпакевич, — партизанского отряда ты ещё не создал?— Нет.— Тогда поступай в наш.— А что это за отряд, позволь спросить?— Разведывательно-диверсионный. Прибыл из-за линии фронта.— А как ты тут оказался?— Сперва проводником брали, хотели, чтобы я провёл отряд теми путями-дорогами, какими мы когда-то с тобой пробирались к фронту, но потом планы изменились. Немцы вынудили нас двинуться другими дорогами. Пришлось отряду искать других проводников, которые знали места, а я стал бойцом. Совмещаю обе специальности — и диверсионную, и разведывательную.— А Холодилов?… Где он? Тоже в отряде? — спросил Чубарь.— Нет. Холодилов погиб.Сказано это было как-то просто, даже с оттенком равнодушия, и Чубаря недобро кольнуло в сердце.А Шпакевич почему-то не стал продолжать разговора о бывшем их спутнике. Он вдруг усмехнулся, показав на лосёнка, и спросил:— А этот откуда у тебя?Странно, но лосёнок словно бы понял, что речь зашла о нем, поднялся на ножки и отбежал в сторону. Но недалеко. Тут же вернулся, совсем уже приручённый, к Чубарю, ткнулся мордочкой ему в колени; не в пример человеку, который потратил немало сил, пока нёс его, и ещё не пришёл в себя, он готов уже был, взбрыкивая, носиться вдоль и поперёк по угору.— Да вот, — развёл руками Чубарь, как бы застеснявшись вдруг своего поступка, — притащил сюда, на эту гриву, лосёнка…— и начал рассказывать, как тот остался на веремейковском суходоле сиротой, как пристал потом к Чубарю, как они ночевали вместе в этой хатке-лупильне, как на другой день Чубарь сбежал от него и как сегодня нарочно искал…Шпакевич, улыбаясь повлажневшими глазами, растроганно спросил:— Ну, от волка ты его отбил, от наших, сдаётся, тоже оборонил, а дальше? Что ты дальше собираешься с ним делать?— Спасать, чтоб не пропал в одиночку.— Разве ж в округе взрослых лосей нет, чтобы этого подбросить к ним? — Вся штука в том, что нет.— А эти откуда взялись?— Война откуда-то пригнала.— И мужики ваши сразу позарились?— Нет, застрелил старого лося не наш, не деревенский. Пришлый.Не переставая улыбаться, Шпакевич покачал головой:— Однако же и хлопот у тебя, Родион!…— А то не хлопоты?— Я и говорю…Шпакевичу не хотелось обижать Чубаря снисходительностью, но тем не менее и понять его он не мог — в нынешних обстоятельствах теперешние Чубаревы заботы скорей всего смахивали на чудачество.«Конечно, — подумал Шпакевич, — послоняешься столько в одиночестве, не только зачудишь, но и…»— А ваши тоже — отдай да отдай, — с непрошедшей обидой пожаловался Чубарь. — Мяса им, вишь, захотелось!— Бойцов понимать надо, Родион, — вздохнул Шпакевич. — Кормиться в оккупации непросто.— Да я ж толковал им — лосёнок!— Ну да, ты так доказывал, что несёшь не телёнка, а лосёнка, что даже забыл растолковать незнакомым тебе людям, кто ты сам!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46