— Эта кисточка, чтобы её леснику было и ночью видно. Они вместе ночью охотятся. Собака зайцев ловит, леснику носит. А раз мальчика маленького собака в лесу загрызла. Как за горло схватит… он и крикнуть не успел! А лесник мальчика в реку бросил. Это тётка Дарья маме рассказала. А мама засмеялась и говорит: «Всё это глупые выдумки. Если бы мальчик действительно пропал у кого, мы бы знали. Да и кто пустит ребёнка ночью в лес?»В тот вечер мы долго сидели на печке и шушукались. За окном гудел ветер, и, когда мама открывала дверь, он вырывал её из рук и хлопал ею так сильно, что весь дом вздрагивал.— А ты веришь? — спрашивала я, замирая от страха и желания, чтобы это и в самом деле было правдой.— Конечно, верю! — убеждённо отвечала Катя. — Мальчик-то был чужой, заблудился, потому его и не искал никто. Вот как тётка Дарья говорила, — закончила она и торжествующе посмотрела на меня.Я была побеждена. Долго, прижавшись друг к другу, сидели мы на печке. Лампа под зелёным абажуром ярко освещала стол, а в углу сгустились полутени.— Ну, запечные жители, — весело сказал наконец папа, отодвигая книгу, — пожалуйте ужинать и марш спать, а то за день-то набегались. Смотрите, ваш Платочек уже третий сон про белые булки видит.Мы засмеялись и соскочили с печки. На столе стоял чугунок с кашей и кринка молока, а мама возилась около печи, вынимая горячие пироги.Ворона и правда спала, сидя на спинке кровати — на своём любимом месте, под которым мы с Катей аккуратно расстилали лист бумаги… Совершенно приучить к чистоте нашего воспитанника нам не удавалось.Услышав возню за столом, Платочек сейчас же сорвался с места и перелетел на спинку отцовского стула. Здесь он всегда сидел и высматривал, нет ли на столе чего по его вкусу. Завидев пирог или белую булку, он прыгал на стол, хватал кусок побольше и перелетал на подоконник или, если окна были открыты, улетал в сад и там съедал добычу. Иногда прятал её в свой заветный «сундук» на крыше сарая, под дранкой.В этот вечер окна были закрыты.Платочек быстро наелся и стал сердито стучать в стекло носом, положив недоеденный пирог на подоконник.— Ффффф, — шипел он. Окно не открывалось, а пирог надо было спрятать непременно: вдруг кто соблазнится и утащит.— Не выпускайте его, — сказала мама. — Потом опять стукаться начнёт, — впускай его, а всем уже спать пора, завтра рано вставать.Как ни сердился Платочек, пришлось остаться дома. Взъерошенный и злой, он караулил на подоконнике кусок пирога и неблагодарно ущипнул меня за палец, когда я подошла погладить его.— Ну и сиди! — рассердилась я и пошла умываться.— Девочки, — через минуту позвал нас отец и тихонько засмеялся. — Посмотрите, что ворона выделывает!Платочек сидел на кровати и с сердитым бормотаньем запихивал пирог под подушку.Готово! Он с торжествующим видом отошёл и, подозрительно покосившись на нас, взлетел на спинку кровати.— Молодец, ловко спрятал! — смеялись мы и вперегонки прыгнули на кровать — устраиваться на ночь.«До моего пирога добираются! Э, нет! Не позволю!»Разъярённая ворона в одну минуту оказалась на подушке и ринулась в бой.Рраз! — и Катя с криком схватилась за щеку.Два! — закричала и я от сильного щипка за ухо.А Платочек, весь взъерошенный, широко расставив лапки и распустив крылья, боролся за своё достояние.Тут уж вмешался папа и перенёс пирог на пол, в уголок, под газеты.Мы были незаслуженно обижены, щека и ухо болели.— Из-за противного пирога, — плакала Катя, — из-за пирога на нас бросился, на своих матерей!И мы успокоились только тогда, когда придумали жестокую месть: заведём какую-нибудь другую птицу и будем любить её больше, чем неблагодарную ворону.Уже засыпая, я почувствовала, как Катя дёргает меня за руку.— Знаешь, я боюсь, что даже нарочно не смогу другую птицу полюбить больше Платочка. Правда, обидно?Но у меня уже не хватило силы ответить.
Утро выдалось ясное и такое тёплое, что мама вынесла самовар на столик перед окнами.За ночь обида прошла, мы сидели за столом весёлые, а Платочек клевал хлеб с творогом.— Чего он только не ест! — удивлялась наша квартирная хозяйка, толстая ворчунья Мария Яковлевна. — На, Платочек, Что ты с этим делать будешь? — И, смеясь, подала ему большую конфету.Платочек вежливо взял конфету и огляделся — есть не хочется, на крышу лететь лень. Куда же спрятать? А, догадался! Слетев на землю, он положил конфету на песок и несколькими ударами клюва закопал её.Мария Яковлевна опять засмеялась и палочкой выковыряла конфету.Хорошо, что палке не больно. Здорово же её клюнули!Ворона рассердилась и задумалась. «Неужели всё-таки лететь на крышу?»Около конфетки крепко спал щенок Урсик. Ворона осторожно, с видом доктора на операции, шагнула к нему и, потянув пушистый хвост за самый кончик, раскрутила его и закрыла им конфетку.Вот это чистая работа!С довольным видом ворона отступила, и вдруг перья на её голове так и встали от негодования: хвост мгновенно пружиной закрутился на спину, а конфетка так и осталась лежать на виду.Скорый на расправу, Платочек в ярости щипнул собачонку и уже без всякого стеснения опять потянул за хвост. Бедный Урсик спросонья страшно перепугался, вырвал хвост из вороньева клюва и на этот раз крепко прижал к животу.Ворона зашипела, как гусак, и, долбанув Урсика в живот, снова вцепилась в несчастный хвост. Щенок не выдержал и с отчаянным визгом побежал к дому, а Платочек летел за ним и ещё несколько раз успел тюкнуть его клювом за непослушание.Вернувшись назад, он потащил конфетку на крышу сарая и долго разбирал там своё имущество.Мы все просто умирали от смеха.— Надо как-нибудь заглянуть в его запасы, — сказал папа. — Вороны, как сороки, любят таскать самые неожиданные вещи, особенно всё блестящее. Ну, мне пора, будьте умницами, девочки!И папа ушёл. Мама занялась шитьём, а мы, послонявшись по огороду, пошли домой за корзиночками.— Мама, мы в лес за ягодами. Можно?— Только далеко не ходите, — ответила мама обычной фразой и занялась своей работой.А лес с нашего пригорка виден был далеко-далеко. Вблизи солнечный и весёлый, а дальше — нерубленый, густой в таинственный.Я вдруг расхрабрилась.— Катя, давай возьмём ворону и хлеба и пойдём вон туда, далеко, хочешь?Катя робко посмотрела на меня.— Да, а лесник-то, помнишь? И собака у него…Но я была неустрашима.— Ну, и пожалуйста, не хочешь — не надо, одна пойду. Это прежде девочки были трусихами и мальчишки над ними смеялись, а теперь у нас разно… разноправие, — и я гордо взглянула на Катю.Катя посмотрела на меня с уважением.— А что это — разноправие?— Это… это… вот когда тебе будет девять лет, тогда и узнаешь, теперь не поймёшь!— Ещё два года ждать, — с грустью сосчитала Катя.Положив в корзиночки по большому куску хлеба с маслом, мы вышли из дома. Перебежали по шаткому мостику речку Незванку и зашагали к вырубке.Ворона и Урсик, как всегда, увязались за нами. Урсик весело бежал впереди, а Платочек по-прежнему никак не мог приспособиться к нашим шагам. Крылья уносили его слишком быстро вперёд. Приходилось поджидать нас на какой-нибудь ветке и скучать. А если бежать по земле — коротенькие ножки не поспевали за нами.И вот Платочек, залетев метров на двадцать вперёд, опускался на землю и принимался бежать что есть силы, спотыкаясь и оглядываясь — скоро ли его догоним.Утомившись, он садился ко мне или Кате на плечо, но спокойно ему не сиделось, и он снова принимался за свои фокусы. Платочек сердился и шипел, а мы смеялись до упаду и незаметно всё шли и шли извилистой тропинкой между пнями и громадными старыми соснами.Наконец ворона придумала такое, что мы от удивления даже смеяться перестали и чуть не выронили из рук корзинки. Поднявшись кверху, она опустилась Урсику на спину и запустила крепкие когти в его пушистую шкурку. Урсик взвыл и заметался.Ворона сидела как в цирке, покачивалась, но держалась.Однако Урсик не собирался сдаваться. Он бросился на землю, перекатился на спину и чуть не подмял ворону под себя.Своенравная птица не выдержала. И славно же отделала она непослушного щенка: долб в спину, долб в загривок, цап за ухо! «Что, теперь будешь слушаться?»И Урсик, поджав хвост, бросился бежать, а ворона опять уселась ему на спину, слегка распустив крылья для равновесия, очень довольная своей выдумкой.Но вот тут-то она и просчиталась.Урсик, покорившись силе, далеко не примирился со своим унижением и придумывал план мести вороне.Случай представился неожиданно.Мы давно уже свернули с вырубки в густой старый лес и совсем неожиданно вышли к незнакомой речке.Мы остановились было и оглянулись назад. Вдруг мимо нас пулей пронёсся Урсик с вороной на спине и прыгнул прямо в речку. Сознательно он это сделал или нет, но водой ворону сшибло с его спины, и наш бедный Платочек с криком закружился в быстром течении. Пёрышки его намокли, он бился, а вода несла его всё дальше.С плачем мы кинулись бежать по берегу, продираясь сквозь кусты. Корзинки с ягодами бросили — не до них было. А Платочек кричал всё тише и уже несколько раз окунался в воду с головой.Не помня себя, я прыгнула в речку. Протянутые вперёд руки вцепились в растопыренные крылья Платочка, но я сама в ту же минуту пошла ко дну. О том, что не умею плавать, я и не подумала.Вдруг кто-то схватил меня за шиворот, потянул кверху, и я оказалась на берегу, всё ещё судорожно держа в руке полуживого воронёнка.Круглая веснушчатая физиономия со знакомыми рыжими вихрами весело смотрела на меня.— Вот те на!.. — протянул мальчишка. — Я тебе ворону подарил, а ты её в речке топишь!— Я не топлю, — задыхаясь, ответила я, — это её Урсик утопил.Тут с плачем прибежала и бросилась мне на шею Катя.— Я думала, ты утону-у-ула! — плакала она.— И хорошо бы сделала, — отозвался мальчишка, и лицо у него стало злое-злое. — Она мне все удочки перепутала и рыбу распугала. Возьму вот тебя и её тоже (он показал на Катю) и утоплю опять, а вороне шею сверну!Мы прижались друг к другу. День был полон слишком сильных впечатлений, и нам нестерпимо захотелось домой.— Мы не знали ведь про рыбу! — дрожащим голосом сказала я. — Отпусти нас, пожалуйста!— То-то, отпусти! — смягчился довольный нашим испугом мальчишка. — А чего вы мне за рыбу-то дадите?Мы тоскливо переглянулись.— Ничего у нас нет, — жалобно сказала Катя. — И платочки старые. А корзиночки мы потеряли. Отпусти так!В эту минуту в кустах что-то зашумело и на поляну выскочила… громадная чёрная собака с белой кисточкой на кончике хвоста. Меня забила лихорадка, и не только от купания.— Испугались! — подмигнул мальчишка. — Ну, ладно, ничего вам не будет. Дорогу-то домой знаете?— Не знаю, — призналась я и неожиданно горько заплакала. Катя вторила мне.У мальчишки нрав был озорной, но сердце доброе. Увидав, до чего мы испуганы, он почувствовал жалость и раскаяние.— Ладно, — совсем уже ласково сказал он. — Бежим, что ли, на дорогу вас выведу. Вороны вы мокрые, все три! — И, воткнув удилища в землю, он пошёл вперёд, указывая дорогу.Мы с Катей нерешительно переглянулись.— Давай убежим! — шепнула я.— Да, а дороги мы не знаем, — печально ответила Катя и, совсем уже не стыдясь, вытерла слёзы. — И собака нас догонит.Держась крепко за руки, мы последовали за моим спасителем. Его босые ноги так проворно перескакивали через пни, что мы почти бежали, спотыкаясь и задыхаясь. Свободной рукой я крепко держала ворону, тоже мокрую и испуганную. Она дрожала, но не пробовала вырываться.— Волк, эй, Волк! — крикнул вдруг мальчишка, и громадный пёс так и кинулся к нему.Мы боязливо прижались к дереву, а он одним прыжком перемахнул через высокий пень и остановился перед хозяином.Страшная догадка наполнила моё сердце ужасом.— Катя, — прошептала я, — слышала, как он собаку звал? Это того лесника собака, он сын его, наверно.Ну тут мальчишка схватил сломанную ветку, высоко подкинул её в воздух и свистнул. Пёс прыгнул, ловко поймал ветку и, став на задние лапы, подал её хозяину.— Учёный! — восхищённо прошептала я, забыв о страхе.— Видали? — торжествующе оглянулся на нас мальчишка. — Он и не то ещё умеет. — И, глубоко засунув руку в карман штанишек, вдруг остановился и пристально посмотрел на нас. Мы крепче схватились за руки: уж не придумал ли он чего…— Есть-то, небось, хотите, воронята? — спросил он, но не по-обидному, как раньше, а почти дружелюбно, так что мы почувствовали к нему доверие.— Хотим! — быстро ответила Катя и тут же вопросительно покосилась на меня.В загорелой руке мальчишки оказался кусок ржаного хлеба, посыпанный крупной солью. Правда, кроме соли, он был облеплен ещё соринками из кармана, но мы на это не обратили внимания.Как пахнет-то! Руки сами тянутся.— Карр! — нетерпеливо крикнул Платочек.Мальчишка вздрогнул.— Ишь ты! — воскликнул он. — Это он чего?— Есть хочет, — с гордостью ответила я. — Он всегда с нами ест. — И, присев, я поставила ворону на землю и отломила кусочек хлеба от своей порции.Платочек вырвал его у меня из рук и принялся уплетать. Мальчишка удивлённо следил за ним.— И не боится! — воскликнул он. — И не летит никуда!— Ещё бы лететь! Ты попробуй, руку протяни, он тебе покажет! — вмешалась повеселевшая Катя.— А то не протяну?И рука рыжего мальчугана приблизилась к вороньему завтраку.— Ффф! — Платочек так и налетел на обидчика и щипнул его, да преизрядно. Перья на голове у воронёнка поднялись он положил хлеб между лапками и готов был драться дальше.Но мальчишка, вскрикнув было от боли, так и покатился по траве с хохотом и задрыгал босыми ногами.— Как хватил-то! — заливался он. — Ой, не могу! Вот умора!Засмеялись и мы. И вдруг почувствовали, что страх наш куда-то пропал. Наш знакомый оказался совершенно обыкновенным мальчишкой, да ещё и весёлым. Катя совсем разошлась и дёргала его за руку.— А ну, протяни, протяни ещё! — кричала она.Мы все трое дружно уплетали хлеб, а Платочек уже наелся, обсох и с прежним важным видом ходил около нас. Он нашёл большого червяка, полакомился им и был очень доволен.Урсик получил корочку, и огромный чёрный пёс тоже. Но теперь он уже не казался нам страшным.— Тебя как зовут? — расхрабрилась я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37