Таким он навсегда останется.— Я буду искать предателя вместе с вами, — отважно заявила Николь. — Ведь Борис — мой отец. Пепел Клааса стучит в моё сердце.Я с тоской сжал её руку. ГЛАВА 19 — Тут опять эти закорючки, — лепетал Иван, — я забыл, как их переводить.— Кавычки, знак прямой речи, — пытаюсь втолковать ему, но он глядит на меня вопрошающими глазами. — Значит, отсюда начинается прямая речь. Кто там говорит: Альфред или Виль?Антуан заглядывает в тетрадь.— Это Виль говорит. Они тогда поспорили и разошлись.— Ладно, Иван. Пусть Антуан забирает тетрадь и сам читает, а потом расскажет своими словами.Закуриваю. Второй час ночи. Иван почти на каждой фразе спотыкается, но упрямо стоит на своём. Наконец на закорючках он сдаётся, уступает тетрадь Антуану.— Перекур с дремотой, — объявляю я. — Поговорим за жизнь. Ты не должен переутомляться, Иван: родина ждёт от тебя новых свершений.— Моя Тереза тоже плохо знает грамоту, — вздыхает Иван, — в войну она училась мало. Но для Мари мы сделали хорошее образование. Мари обучалась в свободной системе, за такую школу приходилось платить много денег.— Зять-то чем занимается?— Он учится фотографическому делу. Но он ещё молод. Я говорил им: не надо делать детей. Мари познакомилась с ним на ярмарке. Клод проживает в Льеже и часто оставался ночевать у нас в доме. Мы с Терезой ложились спать в средней спальне, чтобы они не могли бегать друг к другу.— Проспал ты, Иван, — посмеиваюсь я.— Да, я проспал своего внука, пришлось вести их к кюре.Я отправился на кухню, чтобы сварить кофе покрепче. Выпили кофейку, опять пообщались с Иваном.Наконец Антуан захлопнул тетрадь и дал резюме. Не очень-то весёлым оказалось оно. Альфред Меланже не выдержал напряжения поединка, растянувшегося больше чем на два года: заболел и попал в лапы к Мишелю. Тот чисто сработал. Ещё до убийства Альфреда переменил имя и сделался П.Д. Даже болезнью Альфреда сумел он воспользоваться: маячил перед ним и уходил. А потом простучала та очередь, прошившая ветровое стекло. Отныне Щёголь был уверен в своей безнаказанности: не осталось ни одного живого свидетеля его преступления.Зато мы получили уравнение с двумя неизвестными: Мишель R. = П.Дамере, кличка Щёголь. Это и есть единственная наша ниточка, такая тонкая, что её даже потянуть боязно, того гляди оборвётся. То он в Монсе, этот вездесущий Щёголь, то в Намюре, то в Генте, ищи-свищи по всей Бельгии. Ни имени, ни адреса, ни знака. Альфред Меланже боялся довериться до конца даже бумаге, и тайна ушла вместе с ним. Правда, можно поехать в Намюр или Монс, чтобы попробовать там раскопать, какой такой П.Д. покупал и продавал отели вскоре после войны: в нотариальных конторах могут сохраниться записи, но это тоже дело затяжное.Последняя остаётся зацепка: «Остелла» — предсмертный клич Альфреда Меланже. Случайно ли это вырвалось в полубредовом беспамятстве, или то был пророческий вскрик отчаявшегося сердца?Утро вечера мудрёнее. Иван поехал домой, мы с Антуаном разошлись по спальням. Тот поспал всего три часа и помчался к своей цистерне. Я встал с неясной головой, побежал к роднику. Распавшиеся камни тайно поблёскивали в воде, ничто не могло потревожить их ломчатого покоя.Я побежал обратно, хватая с кустов ежевику. Факты нужны мне, достоверные факты, а их как раз и не было. Зато загадок сколько хочешь надавала синяя тетрадь: Лошадиная скала, дом в горах, ещё один «кабан» по кличке Буханка — откуда он взялся? И снова путается под ногами полковник Виль — на кой черт он мне сдался вместе с его Веллингтон-стритом? Тени обступают меня, сплошные тени, и с каждым разом их становится все больше.Как же всё было? Мишель сделал вид, будто ушёл на охоту, и передал план операции немцам. Но мотив, каков мотив предательства? Только он может сцепить добытые факты, соединить распавшиеся камни.Бегу по открытой дороге, и дальние холмы влекут меня. Он где-то там бродит. Он предал, убил, но совесть его не терзает, он крепко спит, исполнив свой предательский мотив, и голоса им убиенных не тревожат его по ночам. Живой и невредимый, преуспевающий, жуирующий, самодовольный, лгущий, обжирающийся, произносящий речи, попивающий «клико» — так и останется, если я не найду его и не совершу свой суд. А я сам на бобах сижу.Сюзанна домовито распоряжалась у очага, бросая на меня соболезнующие взгляды. Я подмигнул ей: ничего, Сюзи, как-нибудь выкрутимся. Начнём с «Остеллы» и выкрутимся.Для начала подведём все же предварительные итоги. След на Жермен оказался ложным, зато он привёл меня к Николетт. Но кто же указывал мне на этот след? Отец и чёрный монах. Отец обманулся, чёрный монах — навряд ли. Значит, мы имеем и кое-какие положительные выводы даже из ложного следа. Синяя тетрадь также отметает подозрения на Жермен. Но по-прежнему главным остаётся вопрос: находился ли предатель среди «кабанов» или надо искать его дальше? Тетрадь отвечает на этот вопрос довольно туманно, но всё же след прощупать можно. И ошибка отца, если он сам писал записку, имеет свои основания.Жермен, Матье Ру, Мариенвальд — все имена, начертанные было на белом камне, отпали. Впрочем, не совсем: чёрного монаха мы пока подержим в резерве. И новое возникло имя: Мишель R. = П.Д., пока оно ещё не расшифровано. Но монах-то явно связан с этим человеком, пусть не сейчас, так в прошлом, иначе зачем было ему наговаривать на Жермен? Куда-то выведет новый след? На «Остеллу»?.. Или он опять окажется пустым? Но нет пока иной нити.Сюзанна взяла плетёную корзину, спустилась в погреб. Резко прозвучал телефонный звонок, перебив мои разбегающиеся мысли. Я даже вздрогнул от его внезапной тревожности — что сулит этот ранний звонок?Телефон залился снова. Я один на один с телефоном. Третий звонок. Сейчас на том конце провода положат трубку, и я никогда не узнаю, что хотел сказать неуслышанный голос.— Это дом Форетье? — спросила по-французски женщина, я тотчас узнал её.— Бонжур, Любовь Петровна, — отвечал я бодро, она-то никогда не узнает о моей печали.— Как поживаете, Виктор? — голос её не обещал ничего доброго.— Гран мерси, Любовь Петровна. У нас, как говорится, полный манифик, Антуан на работе, мы только что позавтракали с Сюзанной. Жду Ивана и Луи. Президент обещал позвонить. — Все ей доложил, пусть возрадуется.— А сегодняшнюю газету вы читали? — с наслаждением спросила она.Так вот оно что — ещё и газета! Вариант не из худших, но и радости от него ждать не приходится.— Ах, Любовь Петровна. Я так тоскую здесь без газет. Где моя родная «Комсомолка»? Слышали про такую? Иван обещал привезти из Льежа, говорят, там есть магазин, где продаются московские газеты. А что же пишут в ваших газетах? — поддел я её.— Я и сама-то ещё не читала, — продолжала она злорадной скороговоркой. — Муж позвонил с работы и сообщил: очень интересная заметка про вас. Вот я и решила телефонировать.— Мерси, Любовь Петровна, мы непременно вам сообщим, что там написано. Может, вы с Сюзанной хотите поговорить, она на минутку отлучилась, но я могу позвать.— Я к вам, пожалуй, загляну. Буду сегодня в ваших краях.Я тут же подхватил:— Непременно приезжайте, Любовь Петровна. Мне крайне необходим ваш совет. Я имею в виду барона Мариенвальда? Как вы думаете, ему можно довериться?— Он вполне солидный человек. Я связана с ним контрактом.— Да, да, он говорил мне. Ведь вы же и сказали ему о моём приезде?! Он произвёл на меня самое благоприятное впечатление.— Этот скряга угощал вас! — теперь она была удивлена бесконечно. Но я-то уже не удивлялся. — Мне показалось, что он был весьма озабочен, когда я ему сказала, что вы приезжаете к нам.— Ну зачем же так, Любовь Петровна? Вы же сами сказали, что он лоялен. Он был искренне рад встретиться с соотечественником. Сообщил мне массу интересных вещей. Шерше ля фам, — поведал он мне. Кстати, ведь это вы рассказали московскому корреспонденту про Жермен? Там, в Ромушане, ещё весной. Наверное, он, этот фон-барон, и доложил вам про тёмную историю?..— А про то, как он дерёт с меня три шкуры, он вам не докладывал? — она уже завелась, я только посмеивался.— Об этом речь как-то не заходила. Приезжайте к нам, с удовольствием вас послушаю. Вы ведь все тут знаете, Любовь Петровна, все тёмные истории. Кто такой Щёголь — не слышали?— Что ещё за Щёголь? Я могу показать вам свои материалы…Но я уже не слушал и скоро положил трубку. Не знает она про Щёголя, слухи только собирает. Вот и про газету сообщила. Итак, газета. Нетрудно представить, что они там изобразили. Я прошёл в гостиную и увидел газету на телевизоре, куда Сюзанна положила её, на развёртывая.Газета как газета — ихняя, как говорит Иван, газета. На первой полосе целуется парочка: фрак, фата, обручальные кольца — гвоздь номера. В углу перевернувшаяся машина — тоже не про меня. На второй полосе девица, похожая на Терезу, демонстрирует купальник, не она ли это? Мало ли их, похожих? Дети купаются в бассейне, парочка в купальниках отплясывает твист…А вот моя персона… Стою на фоне церкви в Ромушане, клятвенно подняв руку, и рот раскрыт в той же клятве. Рядом Луи, чуть дальше президент. Слушают.И заголовок про меня: «Ле рюс шерш ле третр». Тут и за словарём ходить нечего, до гроба не забуду этого слова — предатель. Ах, мадам Констант, вечно они вперёд лезут. Русский ищет предателя да ещё двести строк текста в придачу. Ищет русский, ищет — но только где его искать? И кто он есть, чёрт возьми?И опять зазвонил телефон. Сюзанна уже стояла там, оставив корзину с бутылками и банками на погребной лестнице. Я подхватил корзину, вернулся на кухню.Звонила мадам Жюли, мать Антуана, «Журналь, журналь», — твердила Сюзанна, шаря глазами по комнате. Я поставил корзину, протянул ей газету. Сюзанна закончила разговор, глаза её жадно забегали по строчкам. Что они там на меня настрочили? Просим предателя «кабанов» явиться с повинной, что будет учтено при вынесении приговора как смягчающее обстоятельство. Приём предателей во Дворце Правосудия ежедневно с трех до шести. Вход свободный. Вот и мне на собственной шкуре пришлось испытать нравы этой печати.— Сенсация! — заключила Сюзанна, посмотрев виновато. И правильно заключила. Нужна мне эта сенсация, коль я на бобах сижу!Сюзанна снова схватилась за трубку, я плечами пожал и принялся за кофе. Теперь он уже не смолкал, этот чёрный трезвонящий аппарат. Позвонил Ру, чтобы узнать результаты вчерашней поездки к Альфреду, и ответил, что вечером сам приедет. Николь доложила, что тоже прочла газету и спешит ко мне. Поздравительный звонок от президента: это прекрасно, что газеты оповестили всех о вашей клятве… Мерси, мсье президент. Оскар, брат Антуана, в чём-то упрекал Сюзанну, а та возражала, я уже не вникал. Я устал от звонков, хотел было пойти на ежевичную тропу, чтобы на покое обдумать ситуацию, как Сюзанна протянула трубку мне.— Мой друг, поздравляю вас с высочайшей королевской милостью, — распинался фон-барон Птеродактиль. — Отныне для вас в Бельгии открыты все дороги. Даже в нашем ордене не все бельгийцы удостоены такой награды. Я так жалел, что не мог позавчера присутствовать на церемонии, чтобы лично пожать вашу руку. Но я ещё не теряю надежды сделать это, разговор с вами произвёл на меня самое глубокое впечатление, трагическая судьба вашего отца взволновала меня. Я долго думал над вашими словами, и мне кажется, я вспомнил имя той женщины из Эвая. Её зовут Жермен, она…— Вы имеете в виду племянницу мадам Женевьевы? — перебил я, чтобы не дать ему опомниться, но не таков был фон-барон, реакция у него вполне подходящая.— Совершенно верно, именно благодаря незабвенной Женни, да упокоит бог её душу, я и вспомнил, как звали племянницу. Ведь она была тогда ещё дитя, такая голенастая девчонка, она безумно любила сладости.«Эх ты, поп толоконный лоб, — я уже забавлялся, слушая его, — фиговая у тебя реакция, куда тебе против Виктора Маслова: с животиком уже была твоя голенастая Жермен, когда ты вёз её в Эвай, не гонялся бы ты, поп, за дешевизной».— Так вы её видели? — не выдержал он. — Она, разумеется, наговорила вам немало любопытного? Не я ли предупреждал вас…— Ах, Роберт Эрастович, — я тяжко вздохнул, чтобы он услышал. — Вы лучше меня знаете женщин. Они нас любят, и они же первыми забывают. Се ля ви, как говорят в Париже. Мадам Жермен даже на церемонию не соизволила приехать в этот день, видно, курицы бойко шли…— Но вы не пробовали, мой друг, поинтересоваться у неё подробностями, которые привели к столь трагическому концу? — наставлял меня чёрный монах, фон-барон недобитый. — Я читал сегодняшнюю газету. Вы сказали прекрасные, благородные слова…— Нет, мсье Мариенвальд, — остановил я его излияния. — Это была не Жермен. То, что вы имеете в виду, сделал человек по кличке Щёголь! — Так я ему выложил, пусть он остолбенеет, услышав это слово. — Вот если бы вы мне про Щёголя рассказали, ах, как я был бы вам признателен…Увы, всё-таки неплохая у него реакция!— Щёголь, Щёголь, — зашептал он, вспоминая. Я отчётливо представил его глаза, молитвенно закатившиеся к потолку. — Щёголь… Знакомая кличка. При каких же обстоятельствах я слышал её? Дайте вспомнить. Ах да, это стоило мне голодной весны. Я накупил продуктов на три месяца вперёд, и чей-то отряд нагрянул ко мне, чтобы произвести реквизицию. Все они, разумеется, были в масках. И кто-то окликнул: «Щёголь!» Да, да, я совершенно точно вспоминаю. Это был их командир. И он крикнул: «Щёголь, принеси пустые мешки».— А Буханки там не было? Вы не помните? — Я послал воздушный поцелуй Сюзанне, которая заинтересованно слушала наш разлюбезный разговор.— Буханка? — удивился он упавшим голосом. — Какая буханка? Это хлеб или кличка? Но, кажется, я не помню…— Огромное спасибо, Роберт Эрастович, — отвечал я с подтекстом. — Я ни минуты не сомневался, что вы скажете мне всю правду. Я тоже, как и вы, считаю, что предатель был в отряде. Как только мы найдём этого Щёголя, тут же приведу его к вам для опознания, ведь, кроме вас, его никто не знает.Я бросил трубку, не дав ему ответить, и прошёлся колесом по кухне. Сюзанна с недоумением наблюдала за мной. Я приземлился перед ней и чмокнул в щеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43