И вообще, он произвёл на меня тогда странное впечатление. Всё время, пока мы ехали в Марш, он не выпускал из рук пистолета, будто в любую минуту ждал нападения. И твердил, как заведённый: «Я его убью, я его убью. Поэтому никто не должен знать его имени. Это наша история, и других она не касается, я убью его сам».Я отвёз его домой, и мы расстались. Альфред взял с меня слово, что я никому не расскажу ни о нашей встрече, ни о наших разговорах. Больше я его не видел. Через год я уехал по выгодному контракту в Конго, провёл там шесть лет и постепенно забыл эту историю, пока не прочитал вчерашнюю газету. Больше двадцати лет я держал своё слово, данное Альфреду, вы первые, кому я говорю об этом.Рассказ Матье был обстоятельным, и не было причин сомневаться в его достоверности, тем более, что некоторые детали совпадали с рассказом Жермен: странное поведение Альфреда, человек, который стрелял в него из-за угла. Все же оставались кое-какие вопросы.— У вас есть адрес Альфреда?— К сожалению, я оставил карточку дома. Завтра смогу передать.— Кто водил вас в хижину?— Это был один из близких людей полковника Виля, Феликс Бертье.— Вы знаете, где он живёт сейчас?— Бертье скрылся вместе с Вилем после налёта на льежский банк, вы, вероятно, не знаете об этом.— Как же, об этом вся Бельгия знает, мне уже сто раз об этом говорили. Все упирается в этого Виля. Интересно, сколько же их было и куда они скрылись?— Об этом мне тоже кое-что известно, — улыбнулся Матье. — Их было четверо, они приехали к банку на немецкой трофейной машине, которая находилась в нашем убежище. На них были немецкие мундиры, и они быстро управились с этим делом, не сделав ни одного выстрела. Судя по всему, они очень хорошо подготовились к этой операции. Впрочем, немцам в эти часы было не до них.— Итак, Виль и Бертье. Кто третий и четвёртый?— Четвёртого я не знаю, он появился откуда-то со стороны, но, видимо, был близок Вилю. А третьим был начальник разведки Фернан Шевалье. Исчезли только трое, и потому о них стало известно. Интерпол ищет только трех человек. Но их было четверо.— Я знал их, — заметил Луи. — Они дураки и бандиты.— И четвёртого знал?— Я вообще их знать не желаю, — вскипел Луи, — и нечего говорить о них.— Все же попробуем, дорогой Луи, последний вопрос. Авось пригодится. Куда же они скрылись?— Когда я был в Конго, — отвечал Матье, — мне говорили, что кто-то встречал Виля там. Но сам я его не видел. В те годы в Конго легко было укрыться на фермах. Но если Виль и был в Конго, сейчас его там нет, обстановка переменилась. Возможно, что сейчас он в Австралии или в Южной Америке — кто знает? С миллионами везде можно устроиться.— В таком случае вернёмся в Бельгию. Что рассказывал Альфред о самом предательстве? Это была их последняя операция на мосту?— Да, он говорил, что немцы устроили там засаду, и они оказались в мышеловке. Об этом он рассказывал очень подробно. Как-то вечером, когда я сидел у его постели, он так увлёкся разговором, что даже набросал схему на листке бумаги.— Она у вас сохранилась? Может быть, там есть какие-то имена.— Я посмотрю бумаги, Альфред говорил, что их окружили и бежать было некуда. Они прыгали с моста в ручей.— Жермен не обмолвилась, — сказал Антуан, озабоченно морща лоб. — Хорошо бы найти эту схему и снова съездить на мост.— Я к вашим услугам, — ответил Ру. — Завтра я свободен с утра, во вторник — вечером. Как вам будет удобнее.— Ещё один вопрос, мсье Ру, — продолжал я. — Альфред не говорил: был ли предатель в отряде или вне его?— Этого я не помню.— Мужчина или женщина?— Я думаю, мужчина, ведь предатель стрелял в Альфреда, вряд ли на это способна женщина.— О мотивах предательства ничего не проскользнуло в ваших разговорах?— Нет. Как только я переводил разговор на эту тему, Альфред тут же замыкался в себе.Поль Батист подсел к столику и объявил: он звонил в Льеж и вызвал корреспондента, чтобы рассказать ему о предательстве в группе «Кабан». Это серьёзное сообщение, организация, которую возглавляет он, Поль Батист де Ла Гранж, не может пройти мимо такого печального факта. В связи с этим особенное значение приобретает нож с монограммой, найденный в лесной хижине. Обо всём этом надо рассказать для печати. Корреспондент обещал приехать в Ромушан.— И второй нож, обнаруженный Виктором в «Остелле», также имеет большое значение, — заметил Антуан.— Мсье президент, — объявил я, — наша завтрашняя поездка в архив переносится. Завтра мы поедем к живому свидетелю, Альфреду Меланже. Это для нас важнее.— Не смею настаивать, — отозвался Поль Батист. — В таком случае я продолжу свой ваканс в горах. Однако сейчас мы должны действовать по программе, завершить банкет и продолжить церемонию.— Да, — я решительно поднялся из-за стола. — Будем действовать по программе и немножко сверх того. Я хочу сказать речь, мсье президент.Я, конечно, видел — появление Матье Ру не прошло незамеченным в зале, и известие, сообщённое им, уже пошло гулять среди собравшихся. К нам то и дело подходили люди, я ловил заинтересованные взгляды. Теперь все ждали, как отнесусь я к этой вести.И я сказал им своё слово.— Дорогие друзья, приходится мне снова выступать перед вами, хотя не собирался делать этого, — так начал я, когда президент навёл порядок за столом и объявил моё выступление. — Помню, учился я в школе, и учитель географии рассказывал нам, что Бельгия занимает первое место в мире по густоте железных дорог на квадратный километр территории. Я в вашей стране недавно и железных дорог видел пока не так уж много. Но я узнал другое, хотя мои наблюдения вряд ли будут поддержаны статистиками, потому что в статистических данных нет такой графы учёта, я увидел и узнал, что ваша страна занимает одно из первых мест по плотности добрых сердец на квадратный километр территории, и я думаю, что человеческое сердце — это важнее, чем железные дороги. Но, как говорится в нашей русской пословице, не знаю, можно ли перевести её на французский, Иван, постарайся — «и на старуху бывает проруха». А если это трудно перевести, то «в семье не без урода», на выбор тебе, Иван. Я так говорю потому, что только сейчас узнал: отец и его товарищи из отряда «Кабан» были преданы. Нашёлся человек без сердца, который предал их, и они погибли. Я знаю, что у вас добрые сердца, но я знаю также, вы не осудите меня, когда я скажу вам — кровь моего отца взывает к отмщению. И я торжественно клянусь перед вами, что не успокоюсь до тех пор, пока не найду этого гнусного предателя.Тут и президент сказал речь мне в поддержку и одновременно в пику. Политику он начал наводить, мой разлюбезный президент: не к мести он призывал, но к возмездию, не к самосуду, но к торжеству справедливости. И прононс у него при этом был что надо. А я своё слово сказал. Но теперь-то я знал: трудновато мне придётся.Поль Батист уже заканчивал речь. Люди стали подниматься из-за стола.— Он сказал, — перевёл Иван, — что нам пора ехать по могилам.— Ну как ты переводишь, Иван?— Разве не так? — терпеливо удивился Иван. — У нас же ещё две могилы, поэтому я и сказал: «по могилам».— Не «по», а «на», — я едва не кричал от отчаяния, так пусто на душе сделалось. — Не «по», не «в», не «за», а «на», «на», «на»… ГЛАВА 15 Дорога вывела меня к роднику. Я разогнался на уклоне и не сразу мог остановиться, но тут тропа вильнула в сторону и пошла ровным полукольцом вокруг родника и озерца, из родника возникшего. Я упал плашмя, подставив ладони, и начал делать жимы. Десять хороших жимов, два жима на выдох, один на вдох, выжать себя до предела на прямые руки, отдалившись от земли, и снова приблизиться к ней, мягко опустившись на полусогнутых, коснуться её подбородком, грудью, а ладони вжимаются в податливую шероховатость почвы, кажется, я сам прорастаю из этой трепетной земли.Ещё коснулся земли подбородком, оттолкнулся носками и вскинулся вверх, на стойку. Озерцо зеркально и ломко колебалось под головой, деревья разноголосо шелестели над ногами — и я один в центре этого странно перевернувшегося мира.Припал к роднику, раз за разом погружая лицо в прозрачную льдистость воды и опьяненно чувствуя, как сердце входит в привычный ритм после бега и жимов. Солнце проскальзывало сквозь листву, падая разорванными пятнами на круг воды. Листья отрешённо шелестели, капли хрупко падали в воду с мокрого подбородка.На дне озерца зыбко переламывались плоские светлые камни, вперемежку вспыхивающие под солнцем. Я вгляделся: о чём-то напомнил мне их ускользающий рисунок. Три неровных треугольника, сходящиеся в удлинённый квадрат. А в швах не зелень проступала, а прозрачная блеклость песка. Это же могильная плита в Ромушане! Я погрузил в воду руку, и самый большой треугольник, лежавший в основании плиты, рассыпался, едва я дотронулся до него. Камни потекли в глубину, увлекая за собой другие. Песчаная дымка взвилась над камнями, замутив прозрачность воды. Потом дымка осела, снова проступили из глуби светлые камни, но рисунок их стал иным, словно могильная плита на глазах распалась на множество осколков.Что расскажут немые камни? Я сам нарушил их чёткость. Камни распались, их не собрать в изначальный рисунок. Похоже, мало я ещё пробежал. Невысказанный вопрос навязчиво томил меня. Он засел во мне. Сколько уже безответных вопросов впилось в меня, но даже не ответа искал я сейчас в прозрачной ломкости родника, а той невысказанности, что меня томила.Я сел, поджал колени к подбородку и попробовал приняться за логическую схему. Не эмоции нужны мне, а холодная прозрачность мысли. Из бесконечного сплетения вопросов надо выбрать узловые и наводящие. Нет ли контакта между мадам Любой и черным монахом? Имеет ли отношение Жермен к пансионату «Остелла»? А мсье президент де Ла Гранж? Не нарочно ли он подослал ко мне Матье Ру? Не связано ли предательство «кабанов» с именем Виля? Я нарочно выискивал самые нелепые связи, чтобы утвердить подлинные. Я делал прикидку в поисках закономерности. Но вот посерьёзней пошли вопросики. Кто вырезал инициалы на сосне? И когда? Почему не приехала Жермен на могилу отца? Не пожелала дать адрес Альфреда или в самом деле его потеряла? А чёрный монах почему не прибыл, как обещал, на бензине решил сэкономить? Что означают его слова: вы узнаете то, что нельзя знать. Как искать женщину в чёрном? Откуда она взялась, по чьему велению? Нет ли связи между ней и монахом? Оба чёрные. Почему всё-таки, почему не сказал Альфред имя предателя ни Матье Ру, ни Жермен? Что значит «странный» Альфред? Жермен первая произнесла это слово, а переводчики были разные, значит, Иван точно перевёл. Эта Жермен всё время карты путает, надо уходить от неё, уходить, она же никуда меня не выведет. Долгая и тёмная история оказалась поистине тёмной, как в воду глядел всепамятливый А.Скворцов. Так где же всё-таки искать предателя, в отряде или вовне? К полковнику Вилю тоже немало нитей протягивается, но разве их распутаешь? Матье Ру передал вчера слова Альфреда, командира «кабанов»: предатель виноват в смерти девяти человек. Кто же этот второй, оставшийся в живых? Он и предал? Каков же мотив? Так где же всё-таки был предатель: в отряде или вне его? А монограмма на ноже? Даже такой простой вещи я до сих пор не разгадал. Какая связь между этим ножом и «Остеллой?» От кого чёрный монах узнал о моём приезде? Чёрная женщина, чёрный монах, чёрная сажа в печке из хижины — черным-черно. Вопросов было хоть отбавляй, но они даже в логическую цепь не складывались. Они разобщённо рождались на белом могильном камне. Каждый новый ответ лишь пробуждал очередную серию безответных вопросов. А к главному вопросу — кто предал? — ещё не нашлись подводящие. Найдём ли мы нынче Альфреда? Он ведь так и не назвал предателя. Черным-черно. Но мы все равно поедем к Альфреду.Я поднялся и побежал. Каменистая тропа поднималась сквозь кусты по склону, превратилась в дорогу, ровно пошла через овсяное поле. Поле закрылось живой изгородью, а слева кусты ежевики с тяжёлыми маслянистыми ягодами. Я хватал на бегу их терпкую сладость. Навстречу катился розовый трактор на толстых резиновых шинах. На одноногом сиденье сидел мужчина в берете. Он поднял руку, приветствуя меня. Вот кто может ответить на безответные мои вопросы — старый Гастон.Весёлое тарахтенье мотора затихло. Уже и купы деревьев перед домом Антуана выплыли из-за поворота. И тут я встал от удивления. Ведь это же совсем просто. До того просто, что даже представить невозможно. Нашёлся-таки мой невысказанный вопрос, который томил меня и таился со вчерашнего дня, как только стеклянная дверь провернулась.Откуда женщина в чёрном могла знать, что её мужа убил Борис Маслов? С заковыкой вопросец. Недаром он так долго таился. Откуда же? Ведь когда схлёстываются в бою, визитной карточки не спрашивают. Или — когда приходят в дом предателя, чтобы привести в исполнение приговор, — тут тоже не до светского ритуала. Даже Луи рассказывал, что они всегда надевали маски, а «кабаны» — тем более. Да и не видела она, чёрная женщина, не видела она отца. Не станет же отец убивать мужа на глазах у жены, пусть тот десять раз предатель. Ей потом сказали, кто привёл в исполнение приговор и убил её мужа. А сказать мог лишь человек, обладающий двойной связью — и с «кабанами», и с женщиной в чёрном. Вот как.И сразу встаёт новая цепочка вопросов. Кто этот человек? В отряде или вне отряда? Каждый раз повторяется этот вопрос: состоял ли предатель в отряде или предал со стороны. И каким был мотив предательства? Вот она, искомая закономерность в цепи вопросов, без этих двух ответов мне не выйти на след. Ломчатые камни на дне родника распались на осколки, но что-то начинает складываться из них. Чутьё меня никогда не обманывало: наводящий вопрос ухвачен крепко, а ведь ещё не вечер, до вечера многое прояснится.Я припустился к дому, чтобы не опоздать к ответу. Иван уже посиживал у огонька.— Салют юному эксплуатированному деду. Как поживает наш инфант? — С Иваном у меня ничего не получалось: едва завидев его, я тут же впадал в иронию.— Я нынче ругался с Терезой, — поведал Иван. — Она взяла самую дорогую больницу, мне уже написали счёт на пять тысяч франков, и они говорят, что Мари должна там быть ещё три дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43