Боже милостивый! Что это на него нашло?
Ее слова потонули в гомоне пеонов и истошных выкриках бандитов Рубриса, наблюдавших за тем, как сеньориту Доротею вывели из дома в патио, где Монтана помог ей взобраться в седло великолепной лошади.
— Ты же видишь собственными глазами, что происходит, Розита, — нашептывал Тонио на ухо прекрасной танцовщице. — Посмотри, как он весь расплылся в улыбке перед ней. Гринго нравятся светлые волосы и голубые глаза, как у нее, не так ли? К тому же у нее целый воз драгоценностей и прочего добра. Так чего еще желать Эль-Киду?
Горящими глазами Розита посмотрела на Тонио. Она не произнесла ни слова, но он видел, как часто вздымается грудь девушки. Страдания Розиты вызывали в нем чувство злорадного удовлетворения.
Кид тем временем произнес речь. Оседлав рослого, узкогрудого словно острие ножа Эль-Капитана, он потребовал тишины. Все разом замолкли, стало так тихо, что было слышно, как огромные языки пламени, охватившего сарай, взлетали высоко в небо, будто крылья гигантской огненной птицы.
— Послушайте меня, друзья! — начал Кид. — Вспомните, доводилось ли вам хоть раз приветствовать кого-либо из Леррасов, кроме как под угрозой оружия или хлыста?
В ответ раздался дружный рев.
— Но вот перед вами сеньорита Леррас, — продолжал Монтана, — которая могла бы сбежать вместе с остальными, однако осталась, чтобы предложить себя в качестве выкупа за жизнь самого преданного друга пеонов, за народного героя, того самого бандита Рубриса, которого утром должны расстрелять как собаку у тюремной стены. Так, может, вы не пожалеете своих глоток и дружно поприветствуете ее?
Восседавшая на длинноногой кобыле Доротея с неподвижным лицом наблюдала за толпой. Сорвав с головы сомбреро, бандиты, издавая восторженные крики, махали ими в воздухе. Некоторые наиболее галантные кавалеры, вскочили на коней и закружили в бешеной скачке вокруг Доротеи, размахивая длинными цветастыми шарфами, которыми они обычно подвязывались, как кушаками. Однако, принимая почести, каких до сих пор не удостаивался никто из рода Леррасов, Доротея даже не улыбнулась.
Не дожидаясь, пока возбуждение толпы уляжется, Монтана стал отдавать приказания.
Из четырех десятков имевшихся в его распоряжении всадников больше половины уже изрядно накачались вином. Кид отрядил их сопровождать награбленное добро, а также перегонять огромные стада скота и нескончаемые табуны лошадей в горы, где все это потом будет строго оценено и распределено по скупщикам краденого в качестве контрабандного товара. При себе он оставил самых надежных, отчаянных сорвиголов, таких, как Вильяхен, Ороско, и этого выносливого пеона с грустным лицом, Хулио Меркадо. А поскольку такой благородной даме, как сеньорита Леррас, не пристало ехать в столь поздний час в мужской компании, по городским улицам ее должна была сопровождать Розита, если, конечно, обе стороны смогут договориться. Таким образом, вместе с Кидом в отряд набралось человек восемь, включая и юного Тонио Лэвери.
Маленькая кавалькада тронулась с места и, выехав из ворот главного патио, уже направилась к далеким ночным огням города, когда Кид услышал выкрики:
— Это он! Я его видел! Я узнал его!
Несколько пеонов пытались удержать своего разошедшегося товарища, но он вырвался из их рук и бросился к Монтане:
— Эль-Кид! Эль-Кид!
Кид натянул поводья и слегка повернул коня:
— В чем дело, братец?
— Опасайся удара в спину! — подбегая к нему, выпалил пеон.
Машинально схватившись за револьвер, Монтана круто развернулся в седле. Но позади был только Тонио, и он снова успокоился.
— Это он! Это тот самый человек! Он предатель! — не умолкал пеон. — Я видел его здесь, в аллее… Я видел и слышал, что он говорил!
Монтана заметил, как рука Тонио дернулась к ружью, и этот жест был равносилен признанию. Однако он громко сказал:
— Все в порядке, друг. Он был здесь по моему приказу. А как бы мы смогли захватить птичек врасплох, если бы не подсыпали приманку?
— Ах ты Господи! — воскликнул пеон. — Истинная правда! Выходит, что я круглый дурак, но я подумал…
— Спасибо тебе за заботу, — поблагодарил пеона Монтана. — Знаешь, если бы все были такими зоркими и бдительными, то мы бы знали обо всем, что творится даже в самых глухих уголках Мексики. Еще раз спасибо! Счастливо оставаться! — И, развернув коня, Кид поскакал вперед.
Среди его товарищей послышался легкий ропот. Их головы в тревоге повернулись к Тонио, в темноте сверкнули зубы и белки глаз — даже по намекам пеона они догадались, о чем тут шла речь.
Но Монтана не выказал ни малейшего признака беспокойства, и они успокоились. Да и кто бы осмелился судить победителя? Недовольный ропот стал стихать. Перешептываясь, бандиты превозносили находчивость Эль-Кида. Теперь все стало ясно как Божий день. Если сам Кид приказал Тонио скакать к Леррасу, то его предупреждение о наступлении отряда Рубриса выманило все вооруженное войско дона Томаса из поместья в каньон Григорио, где оно и попало в ловушку.
Вильяхен, виртуозно владевший ножом, принялся тихонько посмеиваться, приговаривая в такт хода своего мустанга:
— Вот это голова! Вот это атаман! Ну что за голова!
А Кид, по своему обыкновению, затянул песню. Когда он закончил, Розита прижалась своей кобылой к боку его жеребца.
— Но ведь это неправда! — прошептала она. — Ты ему ничего не приказывал… Он предатель! Он нас предал, и тебе это известно не хуже меня! Он и до этого предавал нас. Он дважды нас предал! Да будь у этой собаки десять жизней, я бы нашла, как отнять их у него одну за другой, да так, чтобы он не переставал выть ни на минуту!
На что Кид отреагировал так:
— Не понимаю, Розита, о чем ты? Но послушай, что я тебе скажу: прежде чем перестать верить другу, проверь его трижды.
— Да что ты такое говоришь? — удивилась девушка. — Хочешь, имея глаза, оставаться слепцом?
Вместо ответа, Кид снова затянул песню. Это была старинная мексиканская песня, которую необходимо подхватывать хором и сопровождать присвистом. И пелось в ней примерно следующее:
Скользит как тень по воде каноэ,
И лишь звездам слышен его плеск.
Свет костров на воде играет,
Кровавый отблеск костров на берегу.
От песен врага мое сердце холоднее озерной воды,
Но не от страха, мой друг,
Потому что к тебе я иду.
И ножи, что приставлены к твоему горлу,
Отправят на небеса две души вместо одной…
Две души, мой друг, ведь мы с тобою одно!
По мере того как хор набирал силу, заставляя каждого всадника напрягать голосовые связки, три последние строчки громом звучали в ночи:
И ножи, что приставлены к твоему горлу,
Отправят на небеса две души вместо одной…
Две души, мой друг, ведь мы с тобою одно!
Кавалькада незаметно перешла на размашистый галоп по открытой равнине. Единым махом она взлетела на гребень цепи холмов Эль-Сиркуло, называемых так потому, что они располагались в форме почти правильной окружности, походившей на край кратера древнего вулкана. Раскинувшаяся внутри кольца неглубокая лощина со всех сторон густо заросла кустарником. Спустившись в нее, отряд Эль-Кида ощутил на себе последние остатки тепла давно угасшего дня. А когда он выбрался на противоположный гребень, то оказалось, что городские огни уже совсем близко, прямо внизу под ним. Тут всадники осадили лошадей.
— Итак, кто пойдет в город и поведет переговоры? — спросил Кид. — Я бы пошел сам, ребята, но вы же знаете, что в этом городе меня знает каждая собака. Хотя при сложившихся обстоятельствах, кем бы ни оказался наш парламентер, ему будет оказан теплый прием. Старый дон Томас, наверно, с ума сходит от беспокойства за вас, Доротея. Он, пожалуй, согласен отдать все золото мира, лишь бы освободить вас. А уж как он обрадуется, узнав, что ему это обойдется всего лишь в одного-единственного пленника! Но не следует забывать о жандармах. Если они узнают кого-нибудь из людей Рубриса, то вместо переговоров начнут палить по нему из ружей, и тогда ничего не выйдет. Говорите, друзья. Кто пойдет?
— Я! — немедленно вызвался Вильяхен. — Я пойду, сеньор.
— Да твоя длинная физиономия знакома им похлеще вкуса жгучего перца! Они и глазом не моргнув тут же пристрелят тебя и оставят валяться, словно продырявленное решето, — возразил Кид.
— Тогда пойду я, сеньор, — выступил вперед Меркадо. — Если это опасно, то моя жизнь стоит недорого. Она принадлежит вам, сеньор.
— Хулио, — остановил его Кид, — ты полагаешь, дон Томас снизойдет до переговоров с тобой, даже если речь идет о спасении чести и жизни его единственной дочери? Нет и еще раз нет! Видимо, придется мне снова вымазать лицо и идти самому, иначе…
— Нет! — раздался вдруг сдавленный голос. — Это сделаю я.
— Вот змея! — прошептала Розита, наклоняясь к Киду. — Ну конечно, он пойдет. И на этот раз уж не просчитается, разделается с тобой. Он несет смерть всем этим парням! Да каким! Посмотри! Посмотри! Где еще во всей Мексике можно найти таких соколов?
Луна уже погасла, но Монтана видел лица обступивших его товарищей. Глядя на них, он почувствовал, как у него перехватило дыхание. Розита была права. Таких преданных людей не сыскать не только в Мексике, но и на всем свете. Словно отлитые из закаленной стали, быстрые, как отточенные клинки, неутомимые, как стервятники, и безжалостные, как волки, они были верны друг другу и в жизни, и в смерти.
Затем взгляд Монтаны упал на Тонио. Сын Ричарда Лэвери оставался в седле поодаль от других. Не мигая, он смотрел прямо на Кида; никто бы не смог сказать, был ли он тронут оказанным ему этой ночью великодушием.
Может быть, поэтому Кид принялся тихонько петь индейскую боевую песню:
Семь душ на острие ножа, семь бедных душ на острой грани…
Но тут же оборвал себя.
— Ну что ж, Тонио, поезжай! Нет в мире человека, которому я доверял бы больше, чем тебе.
Глава 28
Первым его заметил Бенито Халиска.
Это не предвещало ничего хорошего. Кто угодно другой, только бы не этот бульдог в обличье жандарма. Несколько мгновений Халиска, хлопая глазами, смотрел на всадника, который, поднимая за собой шлейф лениво оседавшей пыли, приближался с дальнего конца улицы. Потом он издал звериный рык: «Тонио Рубрис!» — припал, на одно колено и, положив правую руку с револьвером на предплечье левой, прицелился.
Но и Тонио успел сделать ход. Этому быстрому, почти незаметному взмаху руки его научил Кид в те далекие времена, когда они вместе забавлялись на ранчо — в давние, давно забытые дни, когда Монтана едва не стал членом семейства Лэвери. С тех пор утекло много воды, но уроки такого учителя, как Кид, не забылись. И вот Тонио, гордо вскинув красивую голову, был готов в следующий момент выпустить поток свинца в Халиску.
Но тут он вспомнил, что его ждут более важные дела, чем перестрелка. Поэтому скользнул рукой мимо револьвера; обе его руки потянулись вверх, пока не оказались поднятыми над головой.
Первая пуля Бенито Халиски обожгла щеку юноши. Возможно, что вторая продырявила бы ему череп, но Тонио, словно белые флаги перемирия, по-прежнему держал руки поднятыми вверх.
Его конь остановился.
Второго выстрела из кольта Бенито Халиски так и не последовало. Вместо этого он медленно и осторожно, стараясь не сбить прицела, поднялся на ноги и направился к Тонио. На ходу несколько раз громко крикнул, и из маленькой кофейни за углом на его зов высыпали жандармы. Они торопились изо всех сил, их яркие мундиры пестрели в проникавшем сквозь окна и дверные проемы свете. Уже в следующий момент жандармы окружили Тонио плотным кольцом. Даже находясь в таком численном преимуществе, они действовали так, словно он был начинен динамитом и мог в любую секунду взорваться.
Сержант Халиска отдавал приказания:
— Возьми его лошадь под уздцы, Паскуаль! Когда он спешится, хватайте его за руки… Хуан, стань у него за спиной, и если он хотя бы пошевелится, стреляй не раздумывая. Отправь его в ад, где ему самое место! Боже милостивый, ну кто мог подумать, что Тонио Рубрис попадется таким вот образом?! Какой же ты идиот, Тонио, раз надумал отправиться на юг от Рио-Гранде! Тебе следовало схоронить твою поганую душонку где-нибудь на земле гринго. Но теперь ты ответишь за все свои преступления! Господи ты Боже мой! Я уже вижу, как залп расстрельной команды размажет по стене твою смазливую физиономию! Я и сам стану с ними. Уж постараюсь, чтобы моя пуля попала прямо в твой наглый рот!
Тонио покорно соскользнул с седла. Его тут же схватили и проворно связали руки за спиной.
Лишь тогда он заговорил:
— Неужели ты думаешь, Халиска, что я появился бы здесь, если бы моей жизни хоть что-нибудь угрожало? Неужели ты считаешь меня таким дураком? Ты здорово заблуждаешься, полагая, что сможешь, как собака, перегрызть мои кости и лизать из них мозг… Вместо этого ты доставишь меня к сеньору Леррасу. Причем немедленно, дружище Бенито. Я здесь для того, чтобы предложить ему его дочь, живую и невредимую, в обмен на одного из пленников вашей тюрьмы.
— Вот оно что! — воскликнул Халиска. — Значит, Рубрис у нас в тюрьме! Несмотря на все его притворство, это все-таки Рубрис! Клянусь кровью Господней, он все это время был у нас в руках, и если бы мы его уже пустили в расход, то ни о каких чертовых переговорах не шло бы и речи.
— Мы опередим вас, — сказал один из жандармов, — и прикончим Рубриса еще до того, как Тонио предстанет перед доном Томасом…
— Ты рассуждаешь как настоящий идиот, — взорвался Тонио. — Ты что, забыл на что способен Леррас? Да если ты хотя бы пошевелишься, чтобы помешать ему вернуть его дочь, он кнутом сдерет со всех вас мундир вместе с кожей. А потом отправит лет на двадцать гнить по тюрьмам.
Бенито Халиска вскинул руку с револьвером, намереваясь ударить Тонио рукояткой прямо по лицу, однако здравый смысл взял верх, и он медленно опустил руку.
Тогда один из жандармов заметил:
— Умному человеку не стыдно поучиться даже у бандита. Тонио говорит дело. Нам нужно немедленно отвести его к дону Томасу.
И они повели пленника к Леррасу.
Весть о пленнике быстро облетела весь город, и жители высыпали на улицу, чтобы взглянуть на юного бандита, который в прежние времена был правой рукой знаменитого злодея Рубриса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26