Повернув направо и завернув за угол, Монтана обнаружил, что оттуда тоже доносится топот бегущих ног. Слева от него оказалась какая-то дверь; он толкнул ее и влетел в освещенную лампадой комнату. Сквозь большое стрельчатое окно в комнату струился лунный свет, в лучах которого сидела Доротея Леррас и смотрела прямо на Монтану. Совершенно спокойно она произнесла:
— Вы можете выпрыгнуть в это окно, сеньор!
Подбежав к окну, Кид вскочил на подоконник и посмотрел вниз. Со всех сторон к дому бежали сотни привлеченных шумом людей. Повсюду поблескивали стволы ружей.
Он спрыгнул с подоконника обратно в комнату.
— А я-то думала, — произнесла Доротея, — что такой храбрец, как вы, сможет пробиться даже через вооруженную толпу.
Кид пристально посмотрел на нее. В этот момент ручка двери повернулась, и он, не выпуская из рук револьвера, присел за большой кроватью. Из-за двери послышался задыхающийся от волнения голос самого дона Лерраса:
— Доротея! Доротея! Произошло нечто ужасное! Этот дьявол гринго каким-то чудом исчез, словно растворился в воздухе! Мы взорвали дверь темницы. Взрыв был настолько силен, что мог бы уложить на месте человек двадцать, однако Эль-Кид исчез. Он прячется где-то в доме. О Господи! Что творится на белом свете! Что за чудеса! Я останусь здесь с двумя стражниками, чтобы…
— Ты нужен, чтобы руководить поисками, — перебила его Доротея. — Оставь за дверью парочку надежных людей, а я запрусь на замок. Со мной ничего не случится.
— Разве ты не боишься, Доротея?
— А чего мне бояться? Такой человек, как Эль-Кид, не тронет женщину.
— Что ты такое говоришь, Доротея! Ты думаешь, что женщина, очутившаяся в руках этого собаки гринго, может рассчитывать на безопасность? А твоя честь… жизнь, наконец… он может лишить тебя всего этого ради забавы. А чтобы было легче снимать кольца, отрубит тебе пальцы… Ведь это настоящий зверь, а не человек!
— Ладно, — спокойно произнесла девушка. — Если ты оставишь за дверью своих людей, я буду чувствовать себя в безопасности. Будь осторожен, отец! Не подставляйся под пули. Защищаясь, этот дьявол может убить тебя. Удачи тебе! Будь осторожен!
Легко щелкнув замком, дверь закрылась, и Доротея, повернувшись к Монтане, увидела, что тот прикуривает цигарку. Он стоял в тени окна, то и дело вспыхивающий огонек освещал лицо разбойника.
— Сеньорита Доротея, — прошептал Кид, — стоило мне увидеть ваше лицо, как я сразу понял, что нахожусь в безопасности, как если бы попал в объятия родной сестры.
Доротея ничего не ответила. Открыв портсигар, она вынула из него цигарку. Монтана дал ей прикурить. Глаза девушки внимательно изучали руку и покрытое грязными пятнами лицо Кида. Потом она отошла в глубь комнаты и выдохнула облачко табачного дыма прямо в полоску лунного света.
— Это действительно ночь чудес, — заявила она. — Разве могла я представить, что окажусь столь романтичной? Сеньор, в той комнате вы найдете мыло, воду и полотенце.
Монтана прошел в гардеробную и умылся. Обнаружив там расческу, привел в порядок черные волосы. Синие глаза его блеснули холодной сталью, когда он глянул на себя в зеркало.
Это было очаровательное французское зеркальце, украшенное изящным узором из тончайшей золотой проволоки. Расческа, которой он воспользовался, была сделана из слоновой кости, слегка пожелтевшей от времени.
Затем Монтана вернулся в спальню Доротеи. Она -снова сидела у окна и курила.
— Сеньор, из-за вас подняли столько шума. Слышите крики? А топот копыт? И тут… и там…
Где-то неподалеку от дома прогремели выстрелы.
— Они охотятся за моим призраком, — заметил Монтана и, поставив стул напротив Доротеи, сел. — А здесь так спокойно, так тихо, так восхитительно… Сеньорита Доротея, мне немного жаль, что я помешал вашей помолвке.
— Только немного?
— Только немного… потому что именно для этого я здесь.
— Ах, ради этого? Ну уж нет, вы заявились сюда ради несчастной матери этого Меркадо.
— И ради нее тоже. Но это лишь повод, сеньорита.
— Какова же истинная причина?
— Когда я увидел дона Эмилиано, то сразу же понял, что выйти за него замуж будет для вас большим несчастьем.
— Сеньор?!
— За человека, который способен запороть насмерть любого несчастного вроде Меркадо. Знаете, за что его били?
— За то, что эта крыса осмелилась бунтовать.
— Ничего подобного. За то, что он пел «Песнь Хлыста».
— А что это за песня?
— Хотите, чтобы я вам спел ее?
— Если вы не против.
И Монтана тихонько запел:
До чего ж надоели мне эти рабы
С их дубленой и грубою кожей;
От битья она только крепчает…
Чтоб пронять до души
И заставить пеона кричать,
Нужно шкуру изрезать до кости.
А вот с нежною кожею дело иное:
Из нее извлеку даже песню…
При этих словах Монтана наклонился ближе к девушке. И пока пел, не переставал улыбаться, пристально глядя ей в глаза.
Эта музыка муки и боли
Будет с губ благородных срываться.
Довольно с меня толстокожих пеонов,
Педро, Хуанов, Хосе и Леонов.
Подайте хозяев с господской террасы,
Диаса, Анхелеса или Лерраса.
— Боже милостивый! — выдохнула Доротея. — Она звучит так, словно это вы сочинили ее.
— Лишь за то, что несчастный Меркадо слушал эту песню, его бичевали, пока он не отключился.
— Он был вашим другом? Может, когда-то вам служил?
— Я услышал его с другого берега реки. Когда его били, я слышал, как он, несмотря на удары, пел эту песню. Он пел, пока не потерял сознание. И я понял, что он настоящий мужчина, а дон Эмилиано, хлеставший…
— И кто же дон Эмилиано?
— Тот, кто недостоин вас, дорогая.
— Да с чего вы это взяли? — удивилась девушка. — Разве вы меня знаете?
— Ну конечно.
— Вы видели меня раньше?
— Нет, сеньорита.
— Может, хотя бы слышали мой голое?
— Нет, Доротея.
— Тогда как вы можете знать меня? Может, вы видели мой портрет?
— Дорогая, послушайте меня, красота способна очаровать любого мужчину. Я слышал, как произносилось ваше имя. Я видел, как мужчины поднимали к небу глаза, говоря о вас.
— Вы хотите сказать, что я для них святая?
— Вовсе нет. Просто когда вспоминают о чем-то прекрасном, то всегда поднимают глаза к небу. Так бывает, когда вспоминают горы, восход солнца, звездный свет, Доротею…
Она засмеялась:
— И только поэтому вы решили, что я слишком хороша для дона Эмилиано?
Монтана засмеялся в ответ:
— Но вы же видите, я явился сюда, в поместье, и в самый последний момент помешал вашей помолвке!
— Думаете, я в это поверю?
— В это стоит поверить.
— Кажется, да, — согласилась Доротея. — И кажется, вы сами почти верите в то, что говорите.
— Чем дольше я здесь нахожусь, тем больше верю в это.
— Вы умеете говорить не так, как другие, — заметила Доротея. — Значит, я должна поверить, что вы тут сидите с изнывающим от любви сердцем?
— Нет, не с изнывающим, — усмехнулся Монтана. — Оно сладко замирает, его охватывает холодок радости, словно я воспаряю на крыльях все выше и выше в прозрачную, холодную синеву. Вы понимаете, о чем я?
— Нет, сеньор.
— Боже милостивый! Да любили ли вы когда-нибудь?
— Если это чувство заставляет замирать сердце от холода, то — нет.
— Теперь мне понятно, — вздохнул Монтана, — почему вы так неприступны и спокойны.
Девушка встала, окинула пристальным взглядом Кида, подошла к двери и повернула ключ. Глянув на него через плечо, она произнесла:
— Наверное, вы принимаете меня за наивную дурочку, сеньор. А может, вам вскружил голову успех у мексиканских девушек, очарованных вашим сердцем гринго, который говорит любовные речи, словно настоящий мексиканец, и пытается выдать себя за пылкого испанского любовника? Сколько раз вы пели девушкам о парящем на крыльях сердце, о холодной синеве и о прочей ерунде?
— Да, звучит довольно глупо, — признался Монтана.
— И как же теперь поступить, как вы считаете?
— Не знаю. В вашей прелестной головке умещается сразу несколько чертей, и мне неизвестно, который из них сейчас верховодит.
— А стоило бы догадаться! — Заложив руки за спину, Доротея прислонилась к стене возле двери и с насмешливой улыбкой разглядывала Монтану.
— Мне кажется, я догадываюсь, что мне следовало бы сделать, — сказал он.
— И что же, сеньор?
— Прострелить вам грудь полудюймовым куском свинца, пока вы не бросили меня на растерзание вашим псам.
— Так чего же вы медлите?
— Сами видите, я романтичен, как самый последний дурак.
— Да будет вам! — вдруг насмешливо воскликнула Доротея. — Хватит! Вы всего лишь собака гринго! Сейчас вы прыгнете в окно, в самое пекло…
Тут она рывком распахнула дверь и закричала:
— На помощь! Помогите! Здесь гринго!
Глава 13
Оставленные для охраны Доротеи стражники были самыми надежными ветеранами дона Лерраса. В ответ на крики девушки они издали грозное рычание и, держа по револьверу в каждой руке, ворвались в комнату.
Даже в рядах жандармерии вряд ли можно было сыскать таких бесстрашных бойцов. Тадео когда-то прославился как неуловимый скотокрад. На него долго охотились и в конце концов заарканили лассо, поставив перед выбором: смерть или пожизненная служба у дона Лерраса. Надо отдать должное Тадео — он колебался и чуть было не выбрал смерть, предпочитая ее полной потере свободы. Скотокрад искренне считал, что лучше подохнуть с голоду в горах, чем вырядиться в форму телохранителя. Однако, выбрав службу у дона Лерраса, не пожалел и рьяно служил ему, поскольку здесь можно было убивать значительно чаще, чем в бытность Тадео разбойником,
Матиас, выросший на грязных и темных улицах города, обладал прирожденным искусством обращаться с ножом. Но однажды, перерезав чье-то горло задолго до полуночи, он еще до наступления рассвета оказался в тюрьме. Когда стало известно, что Матиас с десяти шагов попадает из кольта в середину серебряного песо, его тут же завербовали на службу к Леррасу. Это был храбрый вояка, без промаха стрелявший с обеих рук. Вот и сейчас он первым ворвался в распахнутые двери.
И оказался в полутьме, потому что первым выстрелом Кид разнес лампу. Но оставался еще лунный свет, и Матиас на ходу пальнул из обеих револьверов в неясный силуэт у окна. К несчастью, фигура дернулась в сторону. Выглянув из окна, Кид мгновенно оценил обстановку внизу, где все еще было полно вооруженных до зубов охранников. Он не последовал совету Доротеи и не стал бросаться в «пекло», а резко развернулся и устремился к двери, петляя, словно бекас.
Если первая пуля Монтаны сбила лампу на пол, то вторая, попав в лошадиную челюсть Матиаса, прошла сквозь его череп.
Третий выстрел угодил прямо в хищный оскал Тадео. И не успело его тело рухнуть на пол, как Кид уже стоял возле двери.
Прекрасная, как греческая богиня, в своем льющемся белом платье Доротея даже не тронулась с места. В руках у нее ничего не было, но лицо выражало полное отсутствие страха. Мягко хлопнув в ладоши, она воскликнула:
— Браво, тореадор!
Кид, задержавшись на секунду в дверях, осмотрелся. Насколько он мог видеть, коридор был пуст, однако и слева и справа до него доносился бешеный топот бегущих ног.
Поэтому, вернувшись обратно, он запер дверь и выбросил ключ в окно.
В следующее мгновение в нем замаячили две фигуры, пытавшиеся забраться в комнату.
— Я только слегка попугаю их, Доротея, — предупредил Кид и выстрелом с бедра сбил одного из карабкающихся.
Падая, тот издал вопль, которого оказалось достаточно, чтобы его напарник последовал за ним. Теперь ничто не мешало чистому лунному свету литься в окно.
Снова взглянув на девушку, Монтана заметил, как та украдкой подбирается к телу Матиаса.
— Прошу прощения, однако тут так скользко, что вы можете упасть…
С этими словами Кид подхватил руку Доротеи в тот самый момент, когда она наклонилась к выпавшему из рук Матиаса револьверу, поблескивавшему у самого края лунного пятна.
Монтана поднял оружие и привычным жестом сунул под одежду. Оставалось еще три револьвера. Он отыскал их в темноте и забрал себе. Четыре запасных револьвера было уже слишком, однако, попади они в нежные ручки Доротеи, для Монтаны все могло бы закончиться весьма печально.
Вынув из барабана пустые гильзы, он принялся перезаряжать свой любимый шестизарядник.
Прикуривая цигарку от вспыхнувшей голубоватым пламенем спички, Монтана почувствовал в воздухе какой-то едкий запах, от которого у него перехватило горло и сдавило грудь. Это была пороховая гарь, смешанная со сладковатым запахом крови.
Кто-то забарабанил в дверь, и голос самого дона Лерраса позвал:
— Доротея! Доротея! Открой дверь! Ради Бога, что случилось?
После того как Монтана помешал ей завладеть оружием, Доротея так и не сдвинулась с места. Услышав голос отца, она спокойно спросила:
— Мне можно ответить?
— Дорогая, вы можете делать все, что вам заблагорассудится, — отозвался Монтана, всаживая пулю сорок пятого калибра в дверной косяк.
Стук прекратился, однако Леррас продолжал звать дочь.
Доротея молчала.
— Тадео! Матиас! — выкрикивал дон Томас. — Где вы?
— Сеньор, — окликнул его Монтана.
— О Господи! — закричал Леррас. — Это гринго! Доротея? Ты жива? Почему ты не отвечаешь?
Девушка снова промолчала. Кид пристально посмотрел на нее — она стояла неподвижно и, слегка вздернув голову, выжидала, что последует дальше.
Монтана приблизился к двери.
— Я на время завязал Доротее рот, — пояснил он. — Не хочу, чтобы от женского визга мне заложило уши.
Кто-то еще протопал по коридору, и запыхавшийся голос Эмилиано Лопеса воскликнул:
— Сеньор! Сеньор Леррас! Что случилось?
Дон Томас прохрипел в ответ:
— Он убил мою девочку!
Кид повернулся к Доротее, и она позвала:
— Эмилиано! Ты слышишь меня?
— Слышу!.. Ну-ка, все, замолчите! О Доротея!
— Тадео и Матиас убиты, — сообщила она. — Но со мной все в порядке. И если…
Тут Кид поднял палец, и она замолчала.
— Она жива! — простонал Леррас. — Есть еще Господь на небесах! Есть!
— Но ведь она в руках гринго! — воскликнул Лопес.
В дверь постучали три раза.
— Слушаю вас, — откликнулся Монтана.
— Велите прекратить эти вопли на улице, — приказал дон Томас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26