Они остались в милиции, скромно сидели на продавленных стульях около дежурной части, тихо переговаривались и поглядывали на часы в ожидании Константина Дмитриевича.— Понял он? — спросил Муха.— Да вроде… — кивнул Артист.— Слушай, а при чем здесь какой-то… дядя Моня?— Не врубился? — улыбнулся Артист. — Это станция Монино, как раз рядом с Чкаловской. Олег мотнул головой и усмехнулся. * * * Звонок Артиста по спецтелефону был для полковника Голубкова самым радостным событием этого тяжкого дня. На много часов он утратил связь с отрядом Пастухова.В то же время это известие еще туже затягивало запутанный узел, который им с Нифонтовым надлежало развязать.Как следовало из сообщения Артиста, на горизонте внезапно возник аэродром в Чкаловской. Что еще могло скрываться под «Валерием Павловичем» и «дядей Моней», как не эта крупнейшая воздушная база, которую он узнал как свои пять пальцев за многие годы, когда улетал с нее в Афганистан, Литву, на север и на юг, а в последние годы — в Чечню и Таджикистан. Сообщение Артиста как будто мгновенно соединило в замкнутую цепь разрозненные провода. Последние месяцы они отслеживали и брали на заметку буквально всякую мелочь, так или иначе имевшую отношение к ракете «Зодиак», ее двигателю «РД‑018» и топливу ФФ-2.И как выяснилось, именно с аэродрома в Чкаловской был намечен вылет гигантского военно-транспортного самолета АН-124 «Руслан» с разобранной ракетой «Зодиак» и макетом двигателя на борту. Как было решено на заседании правительства, это новейшее изделие военно-космической технологии отправлялось прямым рейсом в Сингапур, на открывающийся через неделю международный салон. * * * Два милицейских «жигуленка» унеслись куда-то по набережной, увозя Муху и Артиста.— Эх, — воскликнул Пастух, — хотел бы я знать, случайная была проверка или по нашу душу.— Теперь не узнаем, — сказал Док. Они быстро уходили дворами в сторону от Москвы-реки.— И попрощаться не успели, — вздохнул Трубач. — Когда увидимся-то теперь?Никто не ответил ему. Но все подумали одно: увидятся ли вообще когда-нибудь.— Йе-о!.. Да у них ведь и денег-то нет, — вдруг вспомнил Боцман. — Ни копейки не осталось.— Не гони печаль, — оборвал его Пастух и нервно потер щеку. — Надо дать знать дяде Косте. Семка и сам сообразит, но лучше подстраховаться.Они нашли телефон-автомат, предусмотрительный Боцман достал из кармана несколько жетонов. Пастух набрал номер, подождал… — Не берет трубку.— Как поступим? — спросил Док.— Ну а что, собственно? — пожал плечами Пастух. — Задача поставлена, цель ясна. Что еще надо? Работаем в автономном режиме. Не привыкать… — Однако опасно шибко, начальник, — с «чукотским» акцентом заметил Боцман и цыкнул зубом.— А что теперь не опасно? Выхода нет, — покачал головой Пастух.Они проходили мимо детской площадки. Никого не было там. Пустая голубая лавочка стояла под кленом.— Ну что? — вздохнул Док. — Видно, и нам расходиться теперь. Разделимся по двое, дождемся часа пик, а после… Ну, присели на дорожку.Они сидели на голубой лавочке плечом к плечу, глядя в солнечное небо, на зелень листвы, на дома, на какие-то заборчики… Чье-то белье чуть колыхалось на веревке, в песочнице валялось забытое малышом зеленое пластмассовое ведерко… Город жил, чего-то ждал, на что-то надеялся. И никто знать не знал, что предстояло им.Сидели не шевелясь, впитывая в себя эти минуты сосредоточенного безмолвия.Пастух встал.— Все, парни! Обнялись, разошлись! Все четверо поочередно крепко стиснули друг друга, коротко взглянули в глаза, кивнули и быстро, не оглядываясь, зашагали по двое в разные стороны. * * * — Слушай, Боцман, — сказал Пастухов, когда они вышли на какую-то неприметную улицу, — ты сколько раз бывал на аэродроме в Чкаловской?— Что я, считал? — пожал плечами Хохлов. — Раз двадцать, может. Улетал, прилетал… Ты это к чему?— А вот припомни, Митя, много ты видел там штатских? В пижонских шпаковских курточках и джинсах «леви-страус»?— Эх, — стукнул себя по лбу Боцман, — что же делать?— Как говорит Артист, «за что люблю я наши времена»… Лично я люблю их за свободу выбора и широту ассортимента. Кстати, и время убьем. С барышнями побазлаем… Знаю я один такой неприметный магазинчик.Минут через сорок они уже переодевались в подсобке магазинчика, заваленной разным привозным и нашим тряпьем.Пастух сбросил свою легкую куртку и уже хотел было напялить серо-буро-зеленую пятнистую робу, когда Боцман вдруг засмеялся.— Запасливый ты, как моя бабка. Тоже вечно булавки за подкладку вкалывала.И он показал серебристую булавочную головку на внутренней стороне полы старой куртки Пастуха.Пастух поднес ее к глазам.— Вот так клюква, блин! — Он вытащил булавку. — Вот ведь как интересно.— Думаешь, «клоп»? — спросил Боцман.— И думать нечего. Когда только успели приладить? Надо вспомнить. Хотя бы попытаться.Он напряг память, но ничего в голову не приходило.— А ну подожди, — сказал Пастух и снова надел эту куртку. — Где она была? Вот тут? Ну-ка, Боцман, попробуй потяни за фалду.И едва Хохлов прикоснулся к его куртке в том месте, где была булавка, Пастух тотчас вспомнил то же ощущение минувшей ночью — он поднимался по железной лесенке в вагон, когда чья-то рука вот так же потянула за куртку.— Вспомнил! — воскликнул Пастух. — Это тот, с «мицубиси», который встретил нас. И думать нечего — он!— Что теперь делать с ней? — спросил Боцман.— А ничего.Пастух бросил булавку на пол и расплющил ее подошвой нового ботинка армейского образца.Через пять минут они оба были облачены в такую обычную теперь в городе военизированную камуфляжную форму — удобные пятнисто-зеленые одеяния и высокие ботинки, в которых оба сразу почувствовали себя уверенно.— Неплохо, — сказал Боцман, придирчиво разглядывая друга. — Ты даже слегка смахиваешь, Серега, на военного человека.— Служил когда-то, — кивнул Пастух. — Пришлось.— Одно паршиво, — сказал Боцман, — новье. За километр видать.— Ну эт-то мы щас исправим, — сказал Пастухов. — Айда, обомнем маленько.Тот, кто увидел бы их через пару минут, наверняка решил бы, что у них с головами нешуточные проблемы.Уединившись в темном пыльном подъезде, два совершенно трезвых молодых человека деловито боролись, сосредоточенно катались по площадке, вставали на ноги, отряхивались, обрызгивали друг друга из большущей бутыли минеральной водой «Вера» и вновь катались по полу, а затем подходили к замызганному окну и критически разглядывали друг друга.— На швах еще пыли вотри, — наставительно говорил Боцман. — Локти, локти погуще и коленки. А главное — на заднице. Самое ходовое место… — Как бы не переборщить, — бормотал Пастух, — а то на губу упекут за неряшливый вид. Погончики бы нам еще, нашивочки, эмблемки… — Перебьются, — сказал Боцман. — Там же вольнонаемных до и больше. Все в таких формах. Они доводили себя до кондиции долго и с удовольствием, до жаркого пота, и вышли из парадного изрядно потрепанные, как бы покипевшие в семи котлах.И когда у метро тормознул мимоходом комендантский патруль при бляхах и штык-ножах и несколько разочарованно проверил их гражданские паспорта, Боцман и Пастух заключили, что усилия были не напрасными. * * * Черный служебный «Вольво-850» быстро мчался по Ярославскому шоссе, приближаясь к Москве. Едва миновали Абрамцево, в машине Роберта Николаевича загудел телефон. Он снял трубку и невольно сжался, впервые после того памятного совещания услышав голос того, о ком думал весь этот месяц и кого страшился услышать.— Здравствуйте, Андрей Терентьевич, — упавшим голосом ответил он на приветствие Черемисина. — Как я рад, что вы мне позвонили.— Позвольте усомниться, — желчно усмехнулся старик. — Мы проработали вместе пятнадцать лет. Так что мое отношение к лицемерам и фарисеям вам известно. Я бы никогда не позвонил вам, если бы, так сказать, не событие чрезвычайное. Несмотря на мои возражения, вы все-таки отправляете в Сингапур на авиасалон ракету с нашим «Зодиаком». Пусть так… Пусть моим мнением пренебрегли — пинать мертвого льва у нас всегда охотников хватало. Однако, сведения о смерти льва, как говорится, сильно преувеличены. Я еще жив и в здравом уме. И я не допущу того, что вы затеяли.— Простите, Андрей Терентьевич, — смешался Стенин, вдруг ощутив, что неясная давешняя тревога, нахлынувшая после разговора с Курцевским, с новой силой наваливается на него. — Я что-то не пойму… Ведь вы же знаете — мы отправляем натурный макет. Вы согласились с этим. Одно сопло, торчащее из нижней части носителя. Там будет только пустая оболочка ракеты с имитацией начинки. Поверьте, это будет выглядеть весьма внушительно и… — Зачем вы лжете?! — перебил его Черемисин. — Что за мерзость! Мне только что позвонили с «Апогея». Им приказано смонтировать и установить в моторный отсек ракеты настоящий двигатель! И вы, генеральный, не знаете об этом?Стенин от души рассмеялся.— Этого не может быть, Андрей Терентьевич, это же чистый бред. Кто вам сказал? Просто курам на смех! То же самое, что в витринный манекен вставить живое сердце.— После того, что случилось, я могу поверить всему. Но вам, сударь мой, я уже не верю. Не взыщите — я немедленно отправляюсь в ФСБ! Пусть они разберутся, что тут правда, что ложь, где бред, а где истина!Черемисин бросил трубку.Стенин смотрел вперед через ветровое стекло, но не видел ничего — ни залитого солнцем вечернего шоссе, ни разноцветных машин, ни деревьев… Накатила мертвящая истома, как перед обмороком. Он ничего не мог понять.Вдруг острое желание бросить все, забыть, забиться в какую-нибудь темную щель охватило его.Миновали Мытищи, впереди виднелась Москва, игла Останкинской телебашни уже прокалывала впереди столичное небо. * * * — Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло, — быстро говорил Голубков, когда они с Артистом и Мухой уходили задними дворами от приземистого строения отделения милиции. — Просто неслыханная удача, что вас сцапали эти охламоны.— Ну… мы им тут сами маленько помогли, — засмеялся Семен. — Надо же было найти какой-нибудь способ, чтоб побыстрей ввести вас в курс текущих событий. А в чем удача?— Как вы знаете, в нашей операции задействован предельно узкий круг лиц.Предельно узкий! Мы не хотели бы подключать кого-то еще. Только самые доверенные. А вы уже в курсе дела, в работе, понимаете задачу… И вот сейчас, когда позарез нужны, вы оказались в моем распоряжении.— По воле судьбы или по воле рока? Как сказал бы принц Датский, «вот в чем вопрос», — усмехнулся Артист. — Ладно, шучу. Простите, Константин Дмитриевич. Мы слушаем вас.— Сегодня днем нам сообщили, — продолжал Голубков, — что топливо двигателя, видимо, уже в пути. Его образцы похитили в лаборатории неделю назад.— Ну и при чем тут мы? — не понял Артист.— Тут понимаете какая связка… Без этого топлива сам по себе двигатель мало чего стоит. Так что возможному покупателю железо и горючее требуются только одновременно.— В одном флаконе, — кивнул Артист.— Вот-вот. Тот, кого мы считаем таким потенциальным покупателем, это, конечно, знает. И отвалит деньги продавцам не раньше, чем сразу получит и то и другое. А для тех, кто намерен толкнуть весь этот комплекс, вопрос времени — то есть скорейшего получения денег — играет важную роль… — Что ж, я отлично понимаю и тех и других, — вставил Артист.— В общем, так, Семен… — сказал Голубков. — Как у тебя с вождением автомобиля в экстремальных условиях? Тебе, Олег, после гонок на выживание задавать такой вопрос было бы просто неприлично.— Как с вождением? — улыбнулся Артист. — Тягаться с Мухиным и Хохловым я бы не рискнул. Хотя, конечно, кое-какой кураж имеется… — Не слушайте вы его, товарищ полковник! — перебил Муха. — Отлично он водит!Не гроссмейстер, но на уровне мастера. Спецназ все-таки.— Так что от нас требуется? — спросил Артист.Глаза у Мухина азартно загорелись.— Неужели?..— Как вы знаете, — сказал Голубков, — завтра семнадцатый день, как идет международное авторалли «Европа—Азия»… — Еще бы! — с нескрываемой завистливой тоской воскликнул Муха. — Кто ж не знает! Весь мир по телеку смотрит. Супермарафон! Самое сложное ралли из всех, какие были. Таких до конца века уже не будет.— Ну да! — недоверчиво воскликнул Артист.— То-то и оно, — не унимался Муха. — Трасса — через восемнадцать стран — от севера Финляндии до Сингапура. Пустыни, горы, лесные дороги, морские и речные паромы, форсирование сотен водных рубежей.— Да-да, — сказал Голубков. — Вижу, Олег не отстал от жизни. Трасса тяжелая и крайне опасная. В Финляндии стартовало двести сорок машин, лучшие гонщики со всех континентов. На маршруте осталось не больше сотни.— А главное, — жарко продолжил Мухин, — на всех этапах вне конкурса на трассу может выйти кто угодно, любой человек. При условии, конечно, что его машину квалифицируют… — Переведи, — сказал Артист.— Если тачку пропустят большое жюри и оргкомитет как соответствующую правилам безопасности для гонок такой категории сложности.— А гонщиков тоже квалифицируют?— В том-то и фокус, что добровольцев — нет. Люди квалифицируют себя сами.Самим участием. Рискуя своими бабками и шеей. Только, конечно, чайникам там делать не фига. В конце концов, есть много других способов самоубийства. А что касается крутых профи… — Так за чем дело стало, Мушка? — засмеялся Артист. — Ты у нас не любитель, а крупный ас. Чего ж не пристал к ним? Они ведь проезжали через Москву, хлебом-солью их встречали… — А где бы я машину такую нашел? Где бы оборудовал? Ты хоть представляешь, сколько все это стоит? Да еще за право участия тоже надо «зелень» отстегивать.— Короче, парни, — сказал Голубков, — расклад такой: правитель Рашиджистана, известный вам эмир Рашид-Шах, на время ралли дал разрешение открыть границы своей страны на том участке, где проходит трасса.— А что, обычно границы закрыты? — спросил Муха.— Последние семь лет его территория наглухо закрыта для всех. Кроме друзей эмира, близких по духу. Вроде известного африканского полковника… Но теперь Рашид-Шах почему-то решил сделать исключение из правил и пропустить участников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55