Вокруг расстилалась бескрайняя водная гладь. Небо было хмурым, тучи висели так низко, что казалось, до них можно дотянуться рукой. Лодка налетела на очередную волну. Валдаева тряхнуло и…
И он открыл глаза. Кончено, моторной лодки не было. Очнулся он на носилках в салоне машины. Здесь пахло лекарствами. Рядом сидела женщина в белом… В белом халате.
В голове звенело. В ней царила пустота. А вокруг было как-то ватно.
— Пришел в себя, — кивнула женщина в белом. Она завозилась. В ее руке возник стилетом одноразовый шприц. Он совсем не больно впился в предплечье. По телу Валдаева стал растекаться жар. И стало еще больше до фонаря.
Машину тряхнуло так, что у него лязгнули зубы. Валдаев застонал.
— Тихо, тихо, — женщина успокаивающе погладила его по плечу.
Все стало опять уплывать. Он провалился в забытье.
Очнулся он ночью. В окно светила полная, серебряная, как бы налившаяся силой выпуклая луна. Она выползала из-за труб дома напротив. Выползала быстро. Только что был виден лишь кусочек ее верхней части. И вот уже она поднялась над домом и карабкается выше и выше в небо, как сверкающий воздушный шар.
Валдаев испытывал такую слабость, что едва смог двинуться. Ему не хотелось вставать, шевелиться. Ему нравилось глядеть на взмывающую вверх луну.
Мысли текли вяло и были путаными. Он скосил глаза.
Увидел, что лежит в больничной палате, дверь со стеклом и через него из коридора падает тусклый свет. Палата была на четыре места — две койки были свободны, а на одной кто-то спал, причмокивая и посапывая.
Причмокивал этот некто сладко и заразительно, и Валдаева тоже потянуло в сон. На грани сна и реальности он решил было вспомнить, как попал сюда. И понял, что вспомнить это — проблем не будет. Ну а что потом? Вспоминать ничего не хотелось. Там, за дверцей забытья, притаился первобытный ужас, от которого он уехал на машине «Скорой» и возвращение в который его совершенно не радовало…
Проснулся он утром от тонкого позвякивания. Седая строгая медсестра разносила градусники и наблюдала, чтобы больные клали их под мышку. Следом за ней молоденькая, на вид не больше семнадцати, смазливая сестричка толкала перед собой столик на колесах с таблетками, склянками, мензурками.
Валдаев сделал попытку встать, но седой медсестрой она была пресечена на корню.
— Лежать, — прозвучало как приказ.
— Почему? — слабо произнес — Валдаев.
— Дня три-четыре, как пойдет, у вас постельный режим, — проинформировала медсестра.
— А что случилось?
— Вы немного устали. Вам надо отдохнуть, — увещевающе произнесла медсестра, взяла со столика мензурку, две таблетки и стакан воды. Приблизила мензурку к его губам. Он проглотил содержимое и закашлялся. Лекарство было горьким. Следом медсестра накормила его таблетками, дала запить и удалилась к следующему больному.
Валдаев прикрыл глаза. Мысли в его голове ворочались туго. Они бежали окольными путями. Ему неохота было думать о вчерашнем дне. Но против его воли картинка за картинкой в мозгу сложились воспоминания.
И привычный скользкий ужас заметался где-то в глубине его сознания. Он стремился вырваться наружу и пожрать все существо Валдаева, но это не удавалось. Видимо, пациента от души накачали медикаментами, эмоции померкли, отдалились. Да дело даже не в медикаментах. У него не было больше сил переживать. Эмоции в последние дни истощали его силы, отзывались физической болью. И это было счастье — равнодушие.
Через пятнадцать минут у него забрали градусник. Седая медсестра измерила ему давление и почему-то с осуждением отметила:
— В космос можно.
Валдаев в космос не собирался. Он опять провалился в полусон-полуявь, куда доносились голоса, шаги, смех, приглушенная музыка из радио. В больнице шла своя жизнь.
— Вставай, браток, еда приехала, — услышал Валдаев. Он приоткрыл глаза и увидел над собой крупного мужчину лет тридцати пяти в адидасовском спорткостюме. Мужчина держал в руках поднос, на котором была тарелка с пюре и сосиской, а также бутерброд с маслом и стакан какао.
Валдаев нехотя приподнялся. Присел. Каждое движение давалось с трудом.
— Спасибо, — прошептал он.
— Не за что. По-соседски, — мужчина кивнул на соседнюю койку. — Товарищи по несчастью.
Что-то смущало Валдаева в его соседе. Но думать об этом не хотелось. Думать не хотелось ни о чем.
— Алексей, — представился сосед.
— Валерий, — ответил Валдаев.
— Вот и познакомились.
Валдаев без всякой радости прожевал сосиску. Съел ложку пюре. Запил глотком казенного желто-коричневого какао с непременной пенкой. Пенки он не выносил, но сейчас проглотил ее без особых ощущений.
— Где вообще я? — спросил он.
— В двадцать восьмой больнице, — с готовностью пояснил сосед. — Отделение для таких, как мы.
— А какие мы?
— Жизнью пришибленные. Реактивное состояние.
— Это что, сумасшедший дом?
— Нет, что ты. Это его прихожая. Для тех, кто еще не созрел для полноценного дурдома, но уже чуток вышел из нормы.
— Ох, — простонал слабо Валдаев.
— Я тут уже три недели.
— Из-за чего?
— Ну, — Алексей замялся. — Знаешь, браток, как бывает. Заканчиваешь институт. Пашешь в «ящике», пополняешь государственные секреты. Потом все рушится, и ты со своими секретами на фиг никому не нужен. Но ты молодой, находишь силы, переквалифицируешься. Заводишь бизнес. Зарабатываешь деньги. Прогораешь. Но у тебя еще есть силы. Поэтому продаешь все, расплачиваешься с долгами. Устраиваешься в офис. Зарабатываешь не слишком, но по зеленой штуке в месяц выходит. Фирма валится. И ты в долгах как в шелках. Мыкаешься неделю без работы. Да тут еще жена уходит с каким-то горбоносым бабуином. И ты ощущаешь, что уже не такой молодой и не так полон сил. И смотришь на свое охотничье ружье и думаешь — вот оно, то, что тебе надо. Хороший заряд. И мысль эта становится все милее.
Он помолчал, поглядел на Валдаева, криво улыбнулся и продолжил:
— А потом однажды на людях у тебя начинается истерика. Ты как институтка грохаешься в обморок. Или совершаешь из ряда вон выходящий поступок. И люди понимают — ты уже не такой, как они сами. Ты уже не можешь держать все в себе. И тебя запирают сюда.
— Ужасно.
— Ничего ужасного. Весь ужас за этими стенами. Спасибо еще, пока финансируются такие заведения. Хуже остаться самим с собой, браток. Хуже… Когда остаешься только ты и твое официально зарегистрированное охотничье ружье…
Валдаев допил какао.
— Все, спасибо, — произнес слабо он, ставя стакан на поднос на тумбочке.
— Да не за что, — добродушно улыбнулся Алексей. Он взял поднос и ушел.
Валдаев понял, что его насторожило в соседе. Отстраненность во взгляде…
Это был приют уставших людей.
У невысокого, с богатой черной шевелюрой и густыми бровями заведующего отделением был вид довольного жизнью человека. Он излучал заразительный оптимизм, как присказку повторяя при осмотре «так-с, что у нас тут». При этом он потирал руки, будто они зябли.
В палате он появился после завтрака в сопровождении крупной румяной докторши в неестественно чистом, хрустящем накрахмаленном халате. И сразу принялся за Валдаева. Осматривал он его долго. Прищелкивал пальцами, заставлял доставать пальцем до уха, нагибаться. Смотрел зрачки. Валдаев выполнял все требования с вялой покорностью.
— Ну так-с, что у нас тут, — обернулся довольный собой и пациентом завотделением к докторше, которая держала в руках блокнот и авторучку. — Конечно, нужно проводить исследования, но, судя по всему, органических изменений никаких. Налицо просто переутомление. И где вы у нас работаете? — обратился он к Валдаеву.
— Журналист.
— Криминальный?
— Нет. Пишу про аномальные явления.
— Э, дружок. Тут вообще до Белых Столбов рукой подать.
Писали бы о чем-то возвышенном. О литературе. О нравственности, семье.
— Я писал… Раньше писал.
— Понятно… Значит, у нас нервное истощение, — он потер руки. — Время стрессов. Кризисы… Ничего, несколько дней покоя. Успокоительными поколют.
— А нельзя не колоть?
— Откуда такое недоверие к медикаментам? Ничего с вами не будет. Вот если не колоть, тогда последствия могут быть самые непредсказуемые, — радостно сообщил завотделением. — Вы уже на грани.
Валдаев вяло кивнул, присаживаясь на краешек кровати.
— Вам нужен отдых. Никаких телевизоров. Никаких волнений… Кстати, вас привезли из милиции. Что-то произошло?
— Ничего особенного, — покачал головой Валдаев, без интереса отметив про себя, что майор Кучер и его коллеги ни словом не обмолвились о причинах, благодаря которым одним пациентом в этом заведении стало больше. Это уже хорошо. Если бы они решили серьезно за него браться, то наверняка нашли бы пару сторожей, чтобы приставить их к палате. Или положили бы в другую больницу, с решетками на окнах.
— Прекрасно, — кивнул завотделением. — У большинства людей, лежащих здесь, не произошло ничего особенного. Но они все поражены стремлением возводить до небес свои неприятности. А неприятности нужно уметь низводить.
— Это вопрос выживания в современных условиях, — поддакнула докторша. Судя по всему, фраза была стандартная, потому что завотделением согласно кивнул.
— Вот именно, Надежда Валерьяновна. Вот именно… Они покинули палату, и Валдаев получил возможность отдохнуть от них. Они ему надоели. Ему хотелось просто лежать и не вставать…
Но вставать пришлось. Он добрался до умывальника. Клиника была хорошая, сооруженная в конце восьмидесятых по проекту четвертого (цековского) управления Минздрава и в порыве борьбы с привелегиями переданная обычным людям. Поэтому при каждой палате был коридорчике холодильником, туалет и ванная.
— Здесь не так плохо, — сказал сосед Алексей, когда Валдаев вернулся из ванной и обессиленно рухнул на кровать. — Это как нейтральная Швейцария во время войны.
— Почему? — спросил Валдаев.
— Вся Европа воевала, а Швейцария отгородилась от всего мира границей. Стала островком стабильности… Так и здесь. Наши недоделанные дела, неотданные долги — все там, за границей клиники… Здесь редко что происходит. Заведующий даже одно время запретил телевизор как основной источник стрессов. Правда, уже неделю разрешает смотреть пару телесериалов.
— Остров, — прошептал Валдаев, ощущая, что все опять становится зыбче, отдаляется.
— Э, браток, тебе опять худо, — озабоченно покачал го ловой Алексей.
— Нормально.
— Какой там нормально.
— Пожалуйста, оставь….
Валдаева потянуло в сон. Но сон не шел. А была какая-то полусонница.
Очнулся он к обеду. От еды отказался, но седая медсестра чуть ли не силой заставила его есть. После обеда ему вкатали укол и дали несколько желтеньких таблеток. Судя по всему, в клинике не было недостатка в медикаментах. К вечеру он снова очнулся. И нашел в себе силы прогуляться по заведению. Чувствовал он себя неважно. Но его поддерживал сосед.
Навстречу прогулочно брели мужчины и женщины — в спорткостюмах или в пижамах. Они о чем-то негромко беседовали. Атмосфера была пронизана унынием.
— Нет стариков, — отметил Валдаев.
— Точно, — кивнул Алексей. — По-моему, до них просто нет никому дела.
— Как это?
— Их списали… Слишком мало средств у медицины. Так что стараются поднимать людей, у которых есть хоть какое-то будущее.
— Звучит зловеще, — сказал Валдаев.
— Ничего зловещего. Новые стандарты в обществе. Вытаскивать только тех, кто еще может пригодиться и кто не цыганит пенсии, пособия и бесплатные лекарства, — Алексей безрадостно улыбнулся.
— Холокост, — без всякого выражения произнес Валдаев.
— Близко к этому, — согласился Алексей.
— Кошмар, — едва слышно прошептал Валдаев. Но сейчас для него это было лишь слово. Сам кошмар он прочувствовать не мог. Ощущал лишь, что тот притаился в нем, приглушенный лекарствами, но все еще мощный, готовый выгрызть душу.
— Смотреть тут особо нечего, — сменил тему Алексей. — Не Эрмитаж… Шестнадцать палат… Столовая… Процедурная, — показывал он рукой. — Телевизор. Через пятнадцать минут время мексиканского сериала. Женщины уже занимают места.
Действительно, на диванчике и креслах в ожидании уже расселись женщины. Опоздавшие стаскивали из столовки стулья. Экран цветного «Рекорда» был темен. Телевизор включали точно по расписанию.
— Главная достопримечательность, — отметил сосед, когда они прошли мимо курилки. — Дверь.
Дверь была двойная. Сначала решетка. Потом — железяка.
— Не пробьешь. Не взломаешь, — произнес с оттенком непонятной гордости Алексей, проведя ладонью по прутьям решетки. — Это не дурдом… Но близко. Клетка. Нельзя давать птицам выпорхнуть отсюда, чтобы свернуть на воле себе шею. Гуманизм на марше…
Он просунул ладонь через решетки и постучал по железу. Та гулко отозвалась.
Валдаева качнуло.
— Что такое? — Алексей поддержал его за локоть, не давая грохнуться.
— Голова…
— Болит?
— Кругом идет. Пустая…
— Это от стресса. Лекарств… И полнолуния. Сегодня полнолуние. Признано, что в такие дни обостряются все заболевания. Пошли, — он довел его до палаты.
В палату ворвалась седая медсестра.
— Чего это вы разгулялись? — осведомилась она. — Валдаеву три дня постельный режим.
— Да, извините, — прошептал он.
— Извините, извините, — пробурчала медсестра.
Ему вкололи третий за день укол. Только от него пошло не тепло, а пополз нервный холод. Веки стали желеть и слипаться. Он, прищурившись, смотрел на висящую над ним в круглом прозрачном плафоне желтую лампу. За окном плыла полная луна, закрываемая быстрыми тучами. Эта луна смотрела на него, как драконий глаз, и не б от этого пронизывающего ока ни укрытия, ни покоя чего становилось все тревожнее.
Валдаев закрыл глаза. Начал уплывать.
И тут всколыхнулась притаившаяся темная тяжелая масса, в которой срослись его боль, страх, ярость, кошмар которой причудливо переплетались картины из недавнего прошлого. Будто открылись шлюзы, и вся эта склизкая мерзость, сдерживаемая до сих пор, хлынула наружу на волне воспоминаний.
Чья-то рука с кривым ножом скользила неудержимо вперед, и на беззащитной шее проявлялась красная черта, и у куклы отваливалась пластмассовая голова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29