Первый мужчина, который не забывал про клитор.
Находясь во мне и растягивая все глубже и глубже, он осторожно прикасался пальцем к обнаженному телу. То убыстряя ласки, то прекращая совсем, то медленно и томительно вращая пальцем вокруг него. Соизмеримость двух ощущений рождала во мне чувство заполненности. Меня уже не было. Не существовало никакой Оли. Оставалась подвластная ему моя сущность, сконцентрировавшаяся там на одном бешеном удовольствии. Я изнемогала между двумя ощущениями. Казалось, он заходил прямо в матку, бережно и неумолимо хозяйничая во мне. Немыслимый улет. К жизни меня возвращала его вторая рука, все так же трепетно перебиравшая струны моей спины. У меня возникло желание взять его пальцы и целовать их, водить по губам, со стонами прикусывать. Я боялась громко кричать. Наташка тут же прибежала бы и испортила весь кайф.
Поэтому в последнее мгновение я впилась в его раскрытую ладонь и забыла про все. Улетела в себя… Но сейчас я точно помню еще одно ощущение. Тогда не поняла, сейчас уверена — мои зубы скользнули по перстню, Даже губой укололась о край окантовки. Да, несомненно, на руке был перстень. На какой? Мы лежали боком. На правом боку. Значит, кусала правую руку. Левая у него была внизу…
Это был он. Страшно вспоминать. Мне опять хочется его. Непередаваемое желание.
Сумасшедшая, снова себя ласкаю. От одного воспоминания могу улететь. Как хорошо в горячей ванне! Надо выпить, обязательно выпить. Из тысячи мужчин, в любой темной комнате я узнаю его. Пусть он только ко мне прикоснется. Пусть войдет в меня, и я скажу: «Это он!» Мое тело запомнило его навсегда. Я обречена на муку.
Буду умирать в тоске по этим ощущениям. Почему он меня не убил? Наташке повезло. Она умерла счастливой. А я?.. Я знаю, кто убил… Боже, как страшно.
Ведь мы занимались любовью рядом с еще теплым трупом Наташи. Если бы я встала его провожать или хотя бы заговорила с ним, я бы сразу все поняла. Но и ногой пошевельнуть не могла. Он был во мне бесконечно долго. Я чувствовала, какой ослабевал и, медленно-медленно выходя, возвращался с новой силой, уверенный в себе. После такого тело неподвластно рассудку. Да и рассудок светло помрачился.
Он встал и тихо вышел. Не сказав ни слова. Я смотрела в темноту и услышала, как захлопнулась входная дверь. Его больше не было. Все тело охватила тоска. Мне захотелось вылететь в окно и последовать за ним. Сна не было, жизни тоже. С реальностью связывали мокрые простыни. Не знаю, сколько времени я провела в оцепенении. На моих глазах мрак за окном чуть-чуть рассеялся. Одиночество заставило меня встать. Я пошла к Наташке. Необходимо было ее разбудить и спросить, кто он. До утра я не вытерпела бы. Нет… не хочу вспоминать про Наташку. Слишком страшно. Может, она сама попросила, чтобы он ее задушил? В таком состоянии и я бы могла попросить. Никогда не пила за Наташку живую. Выпью за мертвую. С ума сойти, двинуться… обе трахались с убийцей. Она лежит в морге… я — в ванной, и вспоминаю о нем, как о чуде. Какая же я дрянь. Но кому рассказать? Я больше ни с кем не смогу быть. Мне нужен он. О, черт! Водка закончилась. Такая большая бутылка и закончилась.
Есть женщины, которым нравится, когда в метро или на улице их в упор рассматривают мужчины. Во мне же всегда возникает беспокойство и раздражение. Наверное, почувствовала такое во сне. Открываю с трудом набухшие веки. Надо мной склонился Пат. Откуда он взялся? Почему зашел в ванную? Я же голая! «Тебе плохо?» — почему-то спрашивает он. «А тебе?» Пат обеспокоен, отводит покрасневшие глаза в сторону. «Пришел, смотрю — ванная комната открыта, и ты спишь…» Пат испугался за меня. Наверное, решил — еще один труп. Бедный Пат! «Уйди, мне стыдно». Он молча вышел. Судя по морде, он исключительно переживает. Странно, я забыла, что Пат — мужчина. Первый раз отреагировала.
Раньше мы с Наташкой ходили по квартире еле одетые и никогда не стеснялись Пата. Он сам в сатиновых синих трусах вышагивал, пока Наташка не подарила ему шорты и Набор трусов. Мне в Москве некуда деться. Придется жить здесь. С Патом.
Если не выгонит. Сейчас ему не до этого. Что-то меня пошатывает. Боже, что это на себя натянула? А… Наташкин халатик. Нет, лучше свой. Хотя он тоже ее. С ума сойти, вот удача. Я нашла Наташкину записную книжку. Здесь все ее хахали.
Значит, и он. Ой, голова закружилась. Менты искали-искали и не нашли. Наверное, по закону должна отнести в МУР. Пусть полежит у меня. Он звонил по телефону. В таком случае и она ему звонила… Не варит голова. Пойду утешать Пата.
Он сидел, облокотившись руками о сервировочный столик. Вернее, на его откидное крыло. Если бы вошла Наташка и увидела, скандал бы разразился немедленно. Она всегда следила, чтобы на стол не клали руки и ноги. Боялась, что сломают. Зря боялась. Стол в порядке. И Пат давит на него своими локтями.
«Ты хочешь есть?» — спрашиваю, не зная, что спросить. Он машет отрицательно головой. «А выпить?» — это уже по инерции. На столике стоит бутылка «Столичной» и банка томатного сока. Где достал? Наверное, принес из своей комнаты. Он там много чего припрятал. Молча сажусь, наливаю в стаканы сок и пытаюсь по ножу лить водку. Не получается, рука дрожит и нож противно скрипит по стеклу. Водка разливается. Пат не обращает внимания. Думает о своем. Мы оба думаем о Наташке.
Во всем громадном городе только мы вдвоем. И еще Он. Больше никому дела нет.
Для остальных невелика потеря. Наливаю водку просто в сок. Без закуски не получится. Во рту ни крошки со вчерашних гамбургеров. Пошла на кухню и открыла банку икры. Давно к ней присматривалась. Просить было стыдно. Наташка икру не любила. Пат не обратил внимания на бутерброды. Посмотрел на меня мутными глазами и выпил. В таких случаях нужно сказать. Я забыла — что… Кажется, «за упокой души». Лучше молча. Когда водка просто смешана с соком, становится противно до икоты. «Ты любила Наташу?» — зачем-то спросил Пат.
— А ты?
— Я — отец.
И замолчали. Когда не о чем говорить, лучше говорить о чем угодно.
Я помню тебя, Пат, молодым. Вернее, тогда ты мне казался старым. Мы с Наташкой учились в пятом классе. Ты ходил в сером костюме и синем галстуке. Мне было смешно. Никто на завод костюмы не надевал. Наташа объяснила, что там ты не работаешь, а руководишь комсомолом. Она гордилась тобой. Я завидовала. Мой отец носил промасленные штаны и шоферскую кожаную куртку. Мы обе плохо учились и на всех уроках писали мальчикам записки. Меня били, а ее нет. Наташка предлагала пожаловаться в комсомол, которым руководил ты. Если бы я была тогда постарше, наверняка влюбилась бы в тебя. (Пат очнулся и пристально посмотрел мне в глаза.
Я не отвела их в сторону.) Девочки часто влюбляются в чужих пап. Но тогда меня интересовали записки. Съешь бутерброд. И выпьем водки без всякого сока. Меня все называли княгиней, потому что так называла мама. Я стеснялась. Звучало как кличка. Потом выяснилось — действительно княгиня. Правда, очень разбавленная.
Вы уже переехали в новый дом. За тобой стала приезжать машина. Я видела несколько раз. Наташка иногда ездила с тобой. Обида разрывала сердце. Какая же я княгиня, если на машине ездит моя подруга?! Мы перестали встречаться. Больше подругу меня не было.
Пат молчал и думал о своем. За месяцы совместной жизни я ни разу не задержала своего внимания на нем. Воспринимала Пата через призму Наташкиного отношения. Поэтому сейчас напротив меня сидел незнакомый, чужой человек с малоизвестной мне внешностью. Его можно было бы назвать симпатичным. Высокий, несколько выпуклый лоб, седеющие жесткие короткие волосы, лицо продолговатое с изможденными небритыми щеками, мягкие линии рта контрастировали с излишне крупными зубами. Нос с легкой горбинкой. Но его портили близко и глубоко расположенные глаза. При рассмотрении отметила про себя: сучок с глазами. И надо же — руки оказались волосатыми. Пату не понравился мой изучающий взгляд.
«Чего тебе», — буркнул он. Не знаю, почему, но само вырвалось: "Я найду убийцу!
Поверь мне!" Пат замер. Такое впечатление, будто растерялся. Глаза, и без того глубоко посаженные, ушли совсем далеко. И оттуда шло еле заметное дрожание.
Неяркое исчезающее свечение светлячков в ночной мгле. Взгляд Пата цепко пристал ко мне. Я невольно защищаю лицо рукой, наклоняюсь к бутылке, лью по ножу водку в томатный сок, отклоняюсь поменять пепельницу, но не могу вывернуться из-под его взгляда. Бывают такие портреты — изображен человек в фас, и куда бы ты ни двинулась, он продолжает смотреть на тебя. Так происходило с глазами Пата. Он не водил ими, не перемещал зрачки. Продолжал смотреть, иногда спокойно мигая колючими ресницами. Я боюсь его. Бывает, что от горя люди, внешне ничем не проявляя своих эмоций, тихо двигаются головой. Жить с сумасшедшим пострашнее, чем спать с трупом. "Давай выпьем, Пат. Наташка была клевой девчонкой. Ты как отец вправе ее презирать. Но теперь бессмысленно. Она все равно попадет в рай.
Она ведь никому зла не делала. Жила весело, спала, с кем хотела, о тебе заботилась".."
— Прекрати, — тихо и страшно оборвал меня Пат.
— Когда похороны?
— Через два дня. Гробов нет.
Боже! На приготовления нужно столько денег! Чем я могу помочь? Я, как и Пат, жила за счет Наташки. Пусть об этом болит отцовская голова. Чувствую себя совершенно пришибленной. Еще этот взгляд Пата. Такое впечатление, что глаза у него существуют отдельно. Поэтому постоянно что-нибудь делаю — курю, наливаю, намазываю икру, лишь бы не замереть под этим взглядом. Кранты! С меня достаточно. Наконец я хочу спать. Упасть в темноту, без снов, без сил, без желаний. Сегодняшняя ночь не принесет вчерашних наслаждений. Пат остался сидеть, упираясь локтями в крыло сервировочного столика. Уходя в свою комнату, я и спиной ощущала его тусклый взгляд.
Проснулась рано от назойливого звонка стоящего рядом телефона. В трубке послышался поганый голос Юрика:
— Наташа?
— Наташи нет.
— Когда придет?
— Не придет. Она умерла.
— С кем?
— Одна.
— И когда оживет?
— Никогда.
— Брось болтать глупости. Где она?
— В морге.
— В каком?
— В Краснопресненском.
— Сама умерла?
— Задушили.
— Дура! — возмутился Юрик и бросил трубку. Я не поняла, к кому относится это определение. Наверное, ко мне. Мертвые дураками не бывают.
Наташка в первый же день предупредила, что Юрик — товарищ ушлый. Прикидывается бедным, больным, а у самого под обоями сторублевками все стены залеплены. С женщинами Юрик обращался просто. Слащаво намекал, что по его летам на многое он, к сожалению, не способен. Но, если соглашаются ласкать его губами, вопрос о деньгах не стоит. Оказывается, с Наташкой однажды произошло. От ее признания меня чуть не вырвало. Надо было видеть этого типа. Юрик был противен настолько, что казалось, от него воняет затхлым грязным бельем и немытым телом. Я искренне удивилась. Красавица и чистюля Наташка согласилась на эту муку? Оказывается, в тот момент у нее совсем не было денег. Приходилось раскручиваться. Видя мою брезгливость, Наташка, смеясь, оправдывалась: «Выпила две бутылки водки, и стало все равно — кто он и что он». Когда Наташка привела меня первый раз, у него находилась одна мадам. Чучело — по-другому не скажешь. Сидела пьяная посреди комнаты на стуле. Рыжие волосы, явно химия без укладки, закрывали ее лицо и делали похожей на овцу. Когда она их откинула, я пожалела, что она это сделала. Под волосами был мясистый нос, маленькие размазанные глазки, противный влажный рот, из которого несло тухлым перегаром. Ей было лет под сорок. Видно по лицу. Довольно-таки мерзкое создание. Я тогда еще подумала, что они с Юриком подходят друг другу как никто другой. Немного посидев, она ушла. Мы остались втроем. Наташа меня представила. Сказала, что занимаюсь коммерцией, и ему будет интересно. Юрик с места стал заигрывать. «Какие у вас коленочки, какие ножки, какие пальчики…» Он не просто прикасался, а хватался за меня. «Какая вы вся хо-ро-ше-нь-кая… та-ра-ра-ра…» Приходилось терпеть. Он мог мне пригодиться.
Потому поддакивала: «Да, да, знаю, каждый день смотрюсь в зеркало». Для пущей верности соврала, чтобы не приставал, о недавно появившемся любимом муже. Долго не засиживались. Попили, поели, не глядя в тарелки. Юрик снова принялся намекать, мол, побудешь со мной, любой товар отдам за бесценок. И причитал: «Я многого не прошу, только полижи…» Нет, он выражался по-иному-"пососи". От чего меня воротило и хотелось заехать ему в морду. Не заехала. Подумала: «Ох ты, хмырюга, в могилу пора, а ему еще „пососи“. Больше Юрик ко мне не приставал. Мы с ним кое-что перепродавали, но в основном он требовал от нас с Наташей девочек для его клиентов. Иногда Наташка сама пускалась в приключения, когда пахло валютой. Вот и сегодня подвернулся» должно быть, крутой клиент, раз Юрик звонит ни свет ни заря. Трудно ему будет. Такую другую вряд ли найдет. Я не способна. Даже если учесть мое совершенно неопределенное положение в данное время. Быть Девушкой от Юрика — последняя стадия. Нет, мне и с Наташкой не сладко жилось. Слава Богу, много прошло мимо меня. Юрик позвонил опять. Голос его дрожит и теряется. Теперь он верит в убийство Наташи. Выражает соболезнование. Жалеет меня. И сообщает, что один человек, друг Наташи, хотел бы встретиться со мной. Мне от волнения становится нехорошо.
— Зачем ему со мной встречаться?
— Он очень любил Наташу. Баловал ее.
— А я причем?
— Интересуется тобой. Уж ты, Оленька, встреться с ним. Поговори.
Парень душевный. Я ему про Наташеньку не сказал… Не мое это дело. Удружи старику. Товарчик кой-какой могу предложить. По нашим временам ни от чего отказываться нельзя.
Первый раз Юрик конкретно просит меня встретиться с мужчиной. Он знает, что я на подобные дела не подписываюсь.
— Почему он хочет встретиться со мной?
— Почем же мне знать? Ваши молодые головы для меня темнее негритянской задницы. Обрывает телефон — устрой, мол, свидание с Ольгой.
Объясняю: княгинюшка наша не дает первому встречному, а он свое: хочу ее видеть, хрен старый. Это про меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30