Никаких нареканий, доставка мгновенная
Через час он уже мчался на своих грязных «жигулях» по Волоколамке в сторону правительственных дач.
За городом зима напоминает русскую сказку. Ели утопают в сугробах, избы загадочно мигают маленькими окнами. Вокруг ни души. Заместитель вице-премьера был из новой волны демократов. Поэтому жил не на правительственной государственной даче, а путем сложных комбинаций многократного обмена въехал в личную дачу одного покойного министра. Отсутствие при даче милицейского поста облегчало проникновение туда Лимона. Высокий сплошной деревянный забор опоясывал весь участок. Примерно двадцать пять соток.
Трехэтажный особняк уютно светился многочисленными окнами. Оставив машину на шоссе. Лимон подошел к калитке. Подтянулся на руках, заглянул внутрь. Тут же на него накинулся огромный черный ризеншнауцер. Лимон поскорее ретировался. Ризен всей своей мощью бросался на забор и лаял на всю округу. Лимон спрятался в тени елей, подходящих справа к забору. Мужской голос, очевидно с крыльца, прикрикнул на собаку: «Блэк! Фу, голос!», но Блэк не унимался. За забором послышался скрип снега под тяжелыми шагами. Лимон напрягся. Если калитка откроется, пес безошибочно бросится на него. Придется стрелять. Но тот, кто стоял за калиткой, тоже решил не рисковать. Только громко спросил: «Чего надо?» Прислушался, повторил: «Кто там?» Сказал сам себе или Блэку: «Должно быть, кошка или ворона…» — и вернулся в дом, о чем подтвердила металлическим скрежетом закрывающаяся дверь.
«На такой дачке можно держать круговую оборону», — подумал Лимон.
На всякий случай он достал пистолет и пошел вдоль забора. Двигался медленно, стараясь не шуметь. Чертов Блэк с лаем несся в том же направлении. Лимон снова углубился в ельник. Утопая в снегу, пролезая через завалы и мелкий кустарник, он отошел на безопасное расстояние. Нашел подходящую сучковатую сосну, влез на нее, удачно расположился на ветке и стал наблюдать за происходящим на даче.
Блэк не унимался. Стеклянная веранда осветилась. На крыльцо вышел высокий широкоплечий мужчина в адидасовском костюме. В руке он держал ружье. По его квадратным плечам можно было предположить достойного противника. Мужчина прошелся по участку, прокричал в темноту, вскинул ружье и выстрелил в сторону Лимона. «Не хватало, чтобы подстрелил меня как Соловья-разбойника», — подумал тот. Вслед за мужчиной из дома выбежала женщина в светлых брюках и наброшенной пушистой шубе. Выхватила ружье из рук мужчины.
— Одурел, Стас? Маринка еле заснула!
— Да Блэк на забор бросается.
— Он сегодня целый день чумной. Забери его в дом.
— Нет, пусть побегает.
В морозном воздухе слова звучали четко и даже звонко. Постояв немного, послушав ночную тишину, они вернулись в дом. Блэк перестал лаять, однако черной тенью носился возле освещенной веранды. Лимон осторожно спустился на землю и пошел к своей машине. Там он врубил на всю печку, выпил полбутылки портвейна, перекурил. Потом достал из чехла небольшой арбалет. Современное полуавтоматическое оружие. Бесшумное и удобное в умелых руках. Выбрал самую тонкую стрелу, наколол на ее заточенный плоский конец пластмассовую ампулу с усыпляющим раствором. Полночная луна осветила молчаливые ели. Лимон вышел из машины. Ни одна снежинка не скрипнула под его ногами. Он стал на пенек метрах в двух от забора. Увидел сидящего возле калитки пса. Задрав морду вверх, Блэк уставился на луну. Лимон прицелился и спустил курок. Стрела, рассекая лунный свет, вонзилась Блэку в ляжку. Пес вскочил на все четыре лапы и бросился в сторону, откуда прилетела стрела. Никого не обнаружив, с разъяренным рычанием закрутился на месте волчком. Потом уселся на задние лапы и зубами вырвал стрелу. Сначала он решил сорвать на ней свою злость, но, убедившись, что кусок железа ему не поддается, бросил стрелу и помчался к калитке. Не добежав до нее, вдруг припал на подстреленную лапу. Его зад занесло вбок. Сунул морду к ране.
Принялся зализывать. Попытался продолжить бег. Но потерял ориентацию и бессильно упал в рыхлый снег. Из сугроба торчали его прямые вытянутые лапы.
Лимон, держа сумку с видеокамерой и арбалет в одной руке, при помощи второй перевалился через забор. Окна горели — одно в нижем этаже и два наверху. Лимон сбоку заглянул внутрь. Это была кухня. Просторная кухня, обставленная дачной мебелью. Стулья с резными спинками, резьбой украшены полки и навесные шкафчики.
Из открытой двери кухни виднелся небольшой холл и дальше — тоже открытая дверь в ванную комнату. На разделочном кухонном столе лежали нарезанные для салата помидоры, огурцы, зелень. Рядом розовел кусок ветчины. Чуть поодаль на керамическом синем блюде лежал бок осетра. «На аппетит не жалуются», — проворчал Лимон и замер. В холле появилась жена заместителя вице-премьера. На ней были все те же широкие белые брюки и цвета хаки вельветовая мужская грубая рубашка. Она прошла на кухню, отрезала толстый ломоть ветчины, положила на него половинку помидора и запихнула в рот. Пальцы облизала и вытерла о край рубашки.
Вышла в холл. Там она сняла с себя одежду. Перед взором Лимона предстала крупная, отяжелевшая от жировых складок желтовато-розовая женская фигура. Она была приземиста. Казалось, ягодицы без особых изгибов переходят в икры. С трудом удерживая равновесие на одной ноге, она снимала просторные гипюровые трусы. Лимону пришло на ум, что подобный вид должен ублажать мужиков, любящих подсматривать в женских деревенских банях. Не потеряв равновесия благодаря широким ступням, жена заместителя справилась с трусами, понюхала их и исчезла в ванной комнате. Дверь туда закрылась. Лимон вздохнул с облегчением. Лица женщины он так и не увидел. Предположил, что уже немолодая. Пока она готовила себя к постели, он обошел дом, нашел лестницу, прислоненную боком к высокому кирпичному фундаменту. Перенес ее и подставил рядом со светящимся окном на втором этаже. Когда он забрался по лестнице, хлопнула открывшаяся форточка.
Лимон замер. Изнутри ее никто не закрыл. Тогда Лимон приник к наполненному апельсиновым светом окну. На арабской кровати под огромным старинным абажуром лежал тот самый широкоплечий мужчина в длинных синих трусах в белый горошек и курил сигарету. На вид ему было лет сорок, не больше. Тело спортивное. Мышцы длинные, недовольно рельефные. Пружинистый торс. На лицо Лимон не обратил внимания. «Наверное, ничего особенного», — подумал он, отодвинувшись от окна.
Кружевная занавеска, колебаемая воздушными потоками, то прилипала к стеклу, то бесстыдно отлетала. «Вдруг она сюда не придет?» — заволновался Лимон. Снова прильнул к форточке. Расслабленная, картинная поза, в которой лежал мужчина, красноречиво свидетельствовала, что они оба ждут ту, которая сейчас готовила свое тело в ванной. И она вошла. В полосатом махровом халате. С порога закричала:
«Очумел! Абажур от дыма пожелтеет!»
Мужчина лениво махнул рукой, разгоняя клубящийся над головой дым.
Женщина выхватила из его рта сигарету и выбросила в форточку. Лимон успел податься в сторону и чуть не загремел вместе с лестницей вниз. Когда он краем глаза снова приник к стеклу, женщина сидела на кровати и мазала кремом лицо.
Халат еще был на ней, но уже не скрывал полные продолговатые, как мячи для регби, груди с крупными сосками и большими розовыми кругами вокруг. Груди выглядели на удивление молодыми, холеными и сладострастными. Отделенные халатом от остального тела, они царственно покачивались.
«Надо же…» — отметил про себя Лимон и с трудом перевел взгляд на лицо женщины. Оно контрастировало с дородными формами фигуры своим истерично-измученным выражением. Узкий вздернутый носик, припухлые веки под болезненно изогнутыми тонкими бровями, непонятного цвета глаза и странно перекошенный рот. По наблюдениям Лимона, такой бывает обычно у женщин, когда они устраивают истерики или кончают. Лимон вспомнил, что пора доставать видеокамеру. Зажав арбалет между ног, он приступил к съемке. Рука лежащего Стаса подобралась из подмышки мажущейся женщины к ее грудям и принялась заигрывать с ними, подкидывая эти тяжелые мячи вверх. Какое-то время каждый занимался своим делом. Увлекшись игрой, Стас, видать, переусердствовал. Его партнерша взвизгнула от боли и демонстративно отвернулась. Но Стас далее ждать не желал. Со словами: «Светик, имей совесть, яйцо свело», — он, подавляя ее сопротивление, стянул махровый халат, как кожуру с банана. Вернее — с баобаба.
Больше Светик не сопротивлялась. Она упала на спину и с готовностью согнула ноги в коленях. Лимон видел лишь одну согнутую ногу, которая, соприкасаясь с бедром, перекрывала все. Чем там за ней занимался Стасик, объектив уловить не мог. Только иногда в сторону отваливалась правая грудь Светика с набрякшим соском. Вздохи и стоны напоминали урчание хищников в клетке. Несколько раз Светик командовала: «Тихо! Маринку разбудишь! Или очумел?» Лимон балансировал на ступеньке в надежде схватить лица. Но ничего, кроме растопыренных пальцев задранных ног и огромных грязных пяток Светика в объектив не лезло. Лимон совершенно забыл, что присутствует при интимном акте прелюбодеяния. Ему так и хотелось крикнуть: «Да погляди же ты в объектив, стерва!» Нет! Они пыхтели тело в тело, не поднимая голов. Лимон от злости перестал снимать. Тут, к его радости, Стасик спрыгнул на пол. Светик перевалилась на живот и встала на четвереньки. Когда Стае пристроился сзади. Лимону показалось, что мужик уселся за стол заседаний. Раздумывать дальше было неразумно. Он продолжил съемку.
Сначала общий план и задранный профиль Светика. После — ее висящую, колышущуюся в такт движениям грудь. Дальше — складки отвисшего еще ниже живота. Потом — необъятную полузадницу и воцарившегося над ней, как памятник, Стасика. Все.
Лимон сделал свое дело. Он не стал дожидаться, когда любовники сольются в экстазе. Вытащив зажатый между ногами арбалет, осторожно спустился вниз.
Положив на место лестницу. Лимон прошел мимо лежащего Блэка. Тот с трудом приподнялся, тявкнул, но на большее сил не хватило.
Лимон ехал по освещенной луной зимней неразъезженной дороге.
Чистый бледно-искрящийся снег, задумчивые сонные деревья, черные избы, припавшие белыми шапками к белой земле, легко и быстро стирали недавние видения дачного эдема.
* * *
Федор Иванович Хромой в своих кругах слыл человеком надежным. Одно время даже держал общаг — был главным казначеем. Отдел отошел без скандалов и хвостов. Поэтому его появление никого не раздражало и не напрягало. Со своей вечной клюкой, внутри которой был спрятан двадцатипятисантиметровый обоюдоострый клинок, он обошел несколько явочных мест и за рюмкой коньяку получил некоторые скудные сведения о Лимоне. Мужик крутой. Ни с кем в контакт не вступает. Работает в одиночку. Удачлив. Хотели однажды загнать на разборку.
Долго преследовали по Варшавскому шоссе, почти до Подольска. Стреляли. В ответ он бросил гранату, и машину преследователей разнесло вдребезги. После этого оставили в покое. А нынче многие паханы хотели бы иметь с ним дело. Капиталы свои держит на Западе, наезжать на него не имеет смысла. Не отдает ни цента. К тому же никому не мешает. Бомбит по очень крупным верхам, наверняка имеет надежное прикрытие в министерстве безопасности. Говорят, из бывших военных.
Воевал где-то в Африке. Хромой наматывал на ус информацию. Успокоился только тогда, когда достал ксерокопию анкеты, заполненной рукой Лимона, и четыре его фотографии из личного дела. Это хранилось в архиве Министерства обороны. Там пришлось раскошелиться. Теперь анкетные данные Лимона — в миру Владимира Борисовича Тарасова, из Саратова, 1957 года рождения — перекочевали в карман Хромого. Федор Иванович серьезно обмозговывал предложение Юрика. Эка, куда махнул мелкий сводники прощелыга! Такого удачливого рэкетира сдать ментам.
Годами выработанное правило — большой карась на мелкий крючок попадается — на сей раз могло сработать против Лимона. Федор Иванович не мог устоять перед желанием встрять в эту игру. Спинным мозгом чувствовал, что лучше гулять дома по балкону, а голова не хотела с этим мириться. В ней уже крутились варианты.
Первым делом следовало познакомиться с самой девкой и отцом придушенной. Повод Для визита подсказал Юрик при второй встрече с Хромым. Квартира принадлежала покойной. Значит, сейчас они проживают на птичьих правах…
* * *
Первый раз за последние дни меня будит звонок в дверь. Кого несет в такую рань? За окном, как обычно, — серо-тошно. Звонок издевательски продолжает звонить. Почему Пат не открывает? Ушел или пьяный? Какую хренотень он вчера нес. Мерзкий звонок! Мне бы лежать, зажав уши, а я иду открывать.
Любопытно. На ходу набрасываю Наташкин халатик. В кармане все еще лежит ее записная книжка. В ней телефон убийцы. Открываю дверь. На пороге подозрительный старик. Опирается на палку.
— Чего надо?
— Ты, девуля-красуля, и нужна. Говорит вкрадчиво, хотя по физиономии на добренького не похож.
— Я вас не знаю.
— Поговорим — узнаешь. Вопрос деликатный, квартирный…
Прикол! Подкашиваются ноги. Из ЖЭКа! Быстро объявились. Что делать? Хамить ему — мне же во вред. Когда-то же это должно было произойти.
Пытаюсь губами скорчить нечто вроде улыбочки.
— Заходите. Я сейчас, — сама бегу в комнату к Пату. Он спит в кресле-качалке. Нет, не спит. Глаза открыты.
— Пат, там из ЖЭКа пришли. Поговори с ними, ты же отец.
Не отвечает. Умер? Дышит, значит — притворяется.
— Вставай, Пат, — трясу его за плечо. Оказывается, он совершенно пьяный. Шевелит губами. Вместо слов одни пузыри. Придется выкручиваться самой.
Старик по-хозяйски расселся на диване. Хорошо, что убрала Наташкину постель.
— Слушаю вас.
— Меня зовут Иван Христофорович, — соврал Федор Иванович на всякий случай. — Квартира эта на сегодняшний день является свободной. Мне предложили ее купить. Такие пироги, девуля-красуля. Тебя Ольгой кличут?
Спрашивает и при этом слащаво улыбается.
— Ну… — что дальше говорить, и сама не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
За городом зима напоминает русскую сказку. Ели утопают в сугробах, избы загадочно мигают маленькими окнами. Вокруг ни души. Заместитель вице-премьера был из новой волны демократов. Поэтому жил не на правительственной государственной даче, а путем сложных комбинаций многократного обмена въехал в личную дачу одного покойного министра. Отсутствие при даче милицейского поста облегчало проникновение туда Лимона. Высокий сплошной деревянный забор опоясывал весь участок. Примерно двадцать пять соток.
Трехэтажный особняк уютно светился многочисленными окнами. Оставив машину на шоссе. Лимон подошел к калитке. Подтянулся на руках, заглянул внутрь. Тут же на него накинулся огромный черный ризеншнауцер. Лимон поскорее ретировался. Ризен всей своей мощью бросался на забор и лаял на всю округу. Лимон спрятался в тени елей, подходящих справа к забору. Мужской голос, очевидно с крыльца, прикрикнул на собаку: «Блэк! Фу, голос!», но Блэк не унимался. За забором послышался скрип снега под тяжелыми шагами. Лимон напрягся. Если калитка откроется, пес безошибочно бросится на него. Придется стрелять. Но тот, кто стоял за калиткой, тоже решил не рисковать. Только громко спросил: «Чего надо?» Прислушался, повторил: «Кто там?» Сказал сам себе или Блэку: «Должно быть, кошка или ворона…» — и вернулся в дом, о чем подтвердила металлическим скрежетом закрывающаяся дверь.
«На такой дачке можно держать круговую оборону», — подумал Лимон.
На всякий случай он достал пистолет и пошел вдоль забора. Двигался медленно, стараясь не шуметь. Чертов Блэк с лаем несся в том же направлении. Лимон снова углубился в ельник. Утопая в снегу, пролезая через завалы и мелкий кустарник, он отошел на безопасное расстояние. Нашел подходящую сучковатую сосну, влез на нее, удачно расположился на ветке и стал наблюдать за происходящим на даче.
Блэк не унимался. Стеклянная веранда осветилась. На крыльцо вышел высокий широкоплечий мужчина в адидасовском костюме. В руке он держал ружье. По его квадратным плечам можно было предположить достойного противника. Мужчина прошелся по участку, прокричал в темноту, вскинул ружье и выстрелил в сторону Лимона. «Не хватало, чтобы подстрелил меня как Соловья-разбойника», — подумал тот. Вслед за мужчиной из дома выбежала женщина в светлых брюках и наброшенной пушистой шубе. Выхватила ружье из рук мужчины.
— Одурел, Стас? Маринка еле заснула!
— Да Блэк на забор бросается.
— Он сегодня целый день чумной. Забери его в дом.
— Нет, пусть побегает.
В морозном воздухе слова звучали четко и даже звонко. Постояв немного, послушав ночную тишину, они вернулись в дом. Блэк перестал лаять, однако черной тенью носился возле освещенной веранды. Лимон осторожно спустился на землю и пошел к своей машине. Там он врубил на всю печку, выпил полбутылки портвейна, перекурил. Потом достал из чехла небольшой арбалет. Современное полуавтоматическое оружие. Бесшумное и удобное в умелых руках. Выбрал самую тонкую стрелу, наколол на ее заточенный плоский конец пластмассовую ампулу с усыпляющим раствором. Полночная луна осветила молчаливые ели. Лимон вышел из машины. Ни одна снежинка не скрипнула под его ногами. Он стал на пенек метрах в двух от забора. Увидел сидящего возле калитки пса. Задрав морду вверх, Блэк уставился на луну. Лимон прицелился и спустил курок. Стрела, рассекая лунный свет, вонзилась Блэку в ляжку. Пес вскочил на все четыре лапы и бросился в сторону, откуда прилетела стрела. Никого не обнаружив, с разъяренным рычанием закрутился на месте волчком. Потом уселся на задние лапы и зубами вырвал стрелу. Сначала он решил сорвать на ней свою злость, но, убедившись, что кусок железа ему не поддается, бросил стрелу и помчался к калитке. Не добежав до нее, вдруг припал на подстреленную лапу. Его зад занесло вбок. Сунул морду к ране.
Принялся зализывать. Попытался продолжить бег. Но потерял ориентацию и бессильно упал в рыхлый снег. Из сугроба торчали его прямые вытянутые лапы.
Лимон, держа сумку с видеокамерой и арбалет в одной руке, при помощи второй перевалился через забор. Окна горели — одно в нижем этаже и два наверху. Лимон сбоку заглянул внутрь. Это была кухня. Просторная кухня, обставленная дачной мебелью. Стулья с резными спинками, резьбой украшены полки и навесные шкафчики.
Из открытой двери кухни виднелся небольшой холл и дальше — тоже открытая дверь в ванную комнату. На разделочном кухонном столе лежали нарезанные для салата помидоры, огурцы, зелень. Рядом розовел кусок ветчины. Чуть поодаль на керамическом синем блюде лежал бок осетра. «На аппетит не жалуются», — проворчал Лимон и замер. В холле появилась жена заместителя вице-премьера. На ней были все те же широкие белые брюки и цвета хаки вельветовая мужская грубая рубашка. Она прошла на кухню, отрезала толстый ломоть ветчины, положила на него половинку помидора и запихнула в рот. Пальцы облизала и вытерла о край рубашки.
Вышла в холл. Там она сняла с себя одежду. Перед взором Лимона предстала крупная, отяжелевшая от жировых складок желтовато-розовая женская фигура. Она была приземиста. Казалось, ягодицы без особых изгибов переходят в икры. С трудом удерживая равновесие на одной ноге, она снимала просторные гипюровые трусы. Лимону пришло на ум, что подобный вид должен ублажать мужиков, любящих подсматривать в женских деревенских банях. Не потеряв равновесия благодаря широким ступням, жена заместителя справилась с трусами, понюхала их и исчезла в ванной комнате. Дверь туда закрылась. Лимон вздохнул с облегчением. Лица женщины он так и не увидел. Предположил, что уже немолодая. Пока она готовила себя к постели, он обошел дом, нашел лестницу, прислоненную боком к высокому кирпичному фундаменту. Перенес ее и подставил рядом со светящимся окном на втором этаже. Когда он забрался по лестнице, хлопнула открывшаяся форточка.
Лимон замер. Изнутри ее никто не закрыл. Тогда Лимон приник к наполненному апельсиновым светом окну. На арабской кровати под огромным старинным абажуром лежал тот самый широкоплечий мужчина в длинных синих трусах в белый горошек и курил сигарету. На вид ему было лет сорок, не больше. Тело спортивное. Мышцы длинные, недовольно рельефные. Пружинистый торс. На лицо Лимон не обратил внимания. «Наверное, ничего особенного», — подумал он, отодвинувшись от окна.
Кружевная занавеска, колебаемая воздушными потоками, то прилипала к стеклу, то бесстыдно отлетала. «Вдруг она сюда не придет?» — заволновался Лимон. Снова прильнул к форточке. Расслабленная, картинная поза, в которой лежал мужчина, красноречиво свидетельствовала, что они оба ждут ту, которая сейчас готовила свое тело в ванной. И она вошла. В полосатом махровом халате. С порога закричала:
«Очумел! Абажур от дыма пожелтеет!»
Мужчина лениво махнул рукой, разгоняя клубящийся над головой дым.
Женщина выхватила из его рта сигарету и выбросила в форточку. Лимон успел податься в сторону и чуть не загремел вместе с лестницей вниз. Когда он краем глаза снова приник к стеклу, женщина сидела на кровати и мазала кремом лицо.
Халат еще был на ней, но уже не скрывал полные продолговатые, как мячи для регби, груди с крупными сосками и большими розовыми кругами вокруг. Груди выглядели на удивление молодыми, холеными и сладострастными. Отделенные халатом от остального тела, они царственно покачивались.
«Надо же…» — отметил про себя Лимон и с трудом перевел взгляд на лицо женщины. Оно контрастировало с дородными формами фигуры своим истерично-измученным выражением. Узкий вздернутый носик, припухлые веки под болезненно изогнутыми тонкими бровями, непонятного цвета глаза и странно перекошенный рот. По наблюдениям Лимона, такой бывает обычно у женщин, когда они устраивают истерики или кончают. Лимон вспомнил, что пора доставать видеокамеру. Зажав арбалет между ног, он приступил к съемке. Рука лежащего Стаса подобралась из подмышки мажущейся женщины к ее грудям и принялась заигрывать с ними, подкидывая эти тяжелые мячи вверх. Какое-то время каждый занимался своим делом. Увлекшись игрой, Стас, видать, переусердствовал. Его партнерша взвизгнула от боли и демонстративно отвернулась. Но Стас далее ждать не желал. Со словами: «Светик, имей совесть, яйцо свело», — он, подавляя ее сопротивление, стянул махровый халат, как кожуру с банана. Вернее — с баобаба.
Больше Светик не сопротивлялась. Она упала на спину и с готовностью согнула ноги в коленях. Лимон видел лишь одну согнутую ногу, которая, соприкасаясь с бедром, перекрывала все. Чем там за ней занимался Стасик, объектив уловить не мог. Только иногда в сторону отваливалась правая грудь Светика с набрякшим соском. Вздохи и стоны напоминали урчание хищников в клетке. Несколько раз Светик командовала: «Тихо! Маринку разбудишь! Или очумел?» Лимон балансировал на ступеньке в надежде схватить лица. Но ничего, кроме растопыренных пальцев задранных ног и огромных грязных пяток Светика в объектив не лезло. Лимон совершенно забыл, что присутствует при интимном акте прелюбодеяния. Ему так и хотелось крикнуть: «Да погляди же ты в объектив, стерва!» Нет! Они пыхтели тело в тело, не поднимая голов. Лимон от злости перестал снимать. Тут, к его радости, Стасик спрыгнул на пол. Светик перевалилась на живот и встала на четвереньки. Когда Стае пристроился сзади. Лимону показалось, что мужик уселся за стол заседаний. Раздумывать дальше было неразумно. Он продолжил съемку.
Сначала общий план и задранный профиль Светика. После — ее висящую, колышущуюся в такт движениям грудь. Дальше — складки отвисшего еще ниже живота. Потом — необъятную полузадницу и воцарившегося над ней, как памятник, Стасика. Все.
Лимон сделал свое дело. Он не стал дожидаться, когда любовники сольются в экстазе. Вытащив зажатый между ногами арбалет, осторожно спустился вниз.
Положив на место лестницу. Лимон прошел мимо лежащего Блэка. Тот с трудом приподнялся, тявкнул, но на большее сил не хватило.
Лимон ехал по освещенной луной зимней неразъезженной дороге.
Чистый бледно-искрящийся снег, задумчивые сонные деревья, черные избы, припавшие белыми шапками к белой земле, легко и быстро стирали недавние видения дачного эдема.
* * *
Федор Иванович Хромой в своих кругах слыл человеком надежным. Одно время даже держал общаг — был главным казначеем. Отдел отошел без скандалов и хвостов. Поэтому его появление никого не раздражало и не напрягало. Со своей вечной клюкой, внутри которой был спрятан двадцатипятисантиметровый обоюдоострый клинок, он обошел несколько явочных мест и за рюмкой коньяку получил некоторые скудные сведения о Лимоне. Мужик крутой. Ни с кем в контакт не вступает. Работает в одиночку. Удачлив. Хотели однажды загнать на разборку.
Долго преследовали по Варшавскому шоссе, почти до Подольска. Стреляли. В ответ он бросил гранату, и машину преследователей разнесло вдребезги. После этого оставили в покое. А нынче многие паханы хотели бы иметь с ним дело. Капиталы свои держит на Западе, наезжать на него не имеет смысла. Не отдает ни цента. К тому же никому не мешает. Бомбит по очень крупным верхам, наверняка имеет надежное прикрытие в министерстве безопасности. Говорят, из бывших военных.
Воевал где-то в Африке. Хромой наматывал на ус информацию. Успокоился только тогда, когда достал ксерокопию анкеты, заполненной рукой Лимона, и четыре его фотографии из личного дела. Это хранилось в архиве Министерства обороны. Там пришлось раскошелиться. Теперь анкетные данные Лимона — в миру Владимира Борисовича Тарасова, из Саратова, 1957 года рождения — перекочевали в карман Хромого. Федор Иванович серьезно обмозговывал предложение Юрика. Эка, куда махнул мелкий сводники прощелыга! Такого удачливого рэкетира сдать ментам.
Годами выработанное правило — большой карась на мелкий крючок попадается — на сей раз могло сработать против Лимона. Федор Иванович не мог устоять перед желанием встрять в эту игру. Спинным мозгом чувствовал, что лучше гулять дома по балкону, а голова не хотела с этим мириться. В ней уже крутились варианты.
Первым делом следовало познакомиться с самой девкой и отцом придушенной. Повод Для визита подсказал Юрик при второй встрече с Хромым. Квартира принадлежала покойной. Значит, сейчас они проживают на птичьих правах…
* * *
Первый раз за последние дни меня будит звонок в дверь. Кого несет в такую рань? За окном, как обычно, — серо-тошно. Звонок издевательски продолжает звонить. Почему Пат не открывает? Ушел или пьяный? Какую хренотень он вчера нес. Мерзкий звонок! Мне бы лежать, зажав уши, а я иду открывать.
Любопытно. На ходу набрасываю Наташкин халатик. В кармане все еще лежит ее записная книжка. В ней телефон убийцы. Открываю дверь. На пороге подозрительный старик. Опирается на палку.
— Чего надо?
— Ты, девуля-красуля, и нужна. Говорит вкрадчиво, хотя по физиономии на добренького не похож.
— Я вас не знаю.
— Поговорим — узнаешь. Вопрос деликатный, квартирный…
Прикол! Подкашиваются ноги. Из ЖЭКа! Быстро объявились. Что делать? Хамить ему — мне же во вред. Когда-то же это должно было произойти.
Пытаюсь губами скорчить нечто вроде улыбочки.
— Заходите. Я сейчас, — сама бегу в комнату к Пату. Он спит в кресле-качалке. Нет, не спит. Глаза открыты.
— Пат, там из ЖЭКа пришли. Поговори с ними, ты же отец.
Не отвечает. Умер? Дышит, значит — притворяется.
— Вставай, Пат, — трясу его за плечо. Оказывается, он совершенно пьяный. Шевелит губами. Вместо слов одни пузыри. Придется выкручиваться самой.
Старик по-хозяйски расселся на диване. Хорошо, что убрала Наташкину постель.
— Слушаю вас.
— Меня зовут Иван Христофорович, — соврал Федор Иванович на всякий случай. — Квартира эта на сегодняшний день является свободной. Мне предложили ее купить. Такие пироги, девуля-красуля. Тебя Ольгой кличут?
Спрашивает и при этом слащаво улыбается.
— Ну… — что дальше говорить, и сама не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30