Оно характеризуется весьма значительными скачками. Вчера в работе сердца внезапно проявились весьма серьезные аномалии. Настолько серьезные, не буду скрывать, что мы опасались летального исхода. Причем причины эти аномалий мы до сих пор не выяснили. Затем эти аномалии столь же внезапно прекратились, и состояние больного резко улучшилось. Это улучшение совершенно неадекватно нормальной картине послекоматозной реабилитации. Ваш муж — медицинский феномен. Единственное объяснение мы обнаружили на томограмме головного мозга, но это требует длительного и всестороннего изучения…Марсела наморщила свой прелестный носик. С ним, в отличие от располневших и даже чуточку обрюзгших щечек, время ничего не сделало.— Вы можете вкратце объяснить, что вы там углядели, на этой самой томограмме? — Голосок у нее звучал очень круто. По-барски.Это самое определение — «по-барски» — прозвучав в моем мозгу по-русски, зацепило еще одну принадлежавшую мне фамилию — Баринов — и раскрутило новый виток воспоминаний, которые вихрем пронеслись в моей башке. Оно стало той ниточкой, на которую, словно шарики бус, нанизались события и факты, еще не пришедшие в систему.После того как из моей головы изъяли я-Брауна и я снова стал осознавать себя Коротковым, меня вернули в Союз и познакомили с Сергеем Сергеевичем Бариновым, которому, как позже выяснилось, я доводился родным сыном. Родная мать оставила меня в коляске без присмотра, а цыганка Груша из табора, которым командовал бывший танкист Красной Армии Анатолий Степанович Бахмаченко, обладатель одного из перстней Аль-Мохадов, сперва выкрала меня оттуда, а затем бросила на скамейке в зале ожидания, спасаясь от милицейской облавы. В результате я попал в детдом и на двадцать лет превратился в Короткова. И лишь после того, как я успел побывать Брауном и Родригесом, наконец, обрел настоящее имя, фамилию и отчество, став Дмитрием Сергеевичем Бариновым.Дальше все вспоминалось совсем лихо. У меня обнаружился младший брат Мишка, неплохой малый, хотя и порядочный разгильдяи, если не выразиться покрепче. Мы одновременно женились на сестрах-близнецах Ленке и Зинке Чебаковых, которые родили нам по паре двойняшек. Ленка — Кольку и Катьку, а Зинка — Сережку и Ирку. Мишка занялся имитацией бизнеса, прикрывавшего помаленьку очень и очень крутые дела, проворачиваемые бывшим генерал-майором КГБ Сергеем Сергеевичем Бариновым, которого близкие друзья с моей легкой руки именовали Чудо-юдом. А мне достались не шибко приятные дела: похищения людей, допросы с пристрастием, а затем «утилизация» с помощью подходящей для того кочегарки…Обо всем этом я вспоминал не больше тех пяти секунд, которые понадобились Кеведо на то, чтобы ответить Марселе:— На томограмме мозга, сеньора Браун, просматривается небольшое новообразование, природу которого мы пока не знаем. В течение тех двух лет, которые ваш супруг провел у нас в клинике, это новообразование не увеличивалось, но нет никаких гарантий, что оно не проявит себя в ближайшее время.— Мне все ясно, — решительно произнесла Марсела. — Могу я сегодня же забрать моего мужа из вашего заведения?— Я бы не рекомендовал вам этого делать, — вступил в разговор Херардо Энрикес. — Как лечащий врач, я настаиваю на том, чтобы сеньор Браун находился у нас в клинике.Да уж, испугался молодой лекарь, что его диссер накроется медным тазом.— Я плохо осведомлена о вашем законодательстве, — произнесла Марсела с такой важностью, какой в юности не проявляла, несмотря на свою близость к высшей элите Хайдийской хунты, — но в цивилизованных странах родственники могут забрать пациента из больницы, если считают, что смогут обеспечить ему более квалифицированную медицинскую помощь.Ух ты, моя цыпочка! Какая умненькая и сурьезненькая! А самое главное, за тринадцать лет проживания в Штатах, в Оклахомской области и прочих субъектах ихней Федерации, успела набраться такого понта, что диву даешься. Ведь родилась ты, можно сказать, в соседней деревне — в Сан-Исидро, на Боливаро-Норте в припортовом районе Мануэль-Костелло. И братцем у тебя был крутой докер Анхель Родригес, успешно сочетавший в себе качества профсоюзного лидера и «лейтенанта» мафии, доброго друга старого пирата Бернардо Вальекаса, по кличке Сифилитик… Да и сама ты начинала, извини меня, с «девушки по вызову». А теперь леди, да и только.Самое ужасное, что в этот самый момент я подумал о ней как о своей жене. То есть о той гражданке, с которой связан брачными узами. Сразу после этого я начал по аналогии припоминать все подобные случаи. Первый раз я женился, как позже выяснилось, на милашке Соледад, королеве хайдийских пиратов, которой патронировал сам Хорхе дель Браво и даже не запрещал ей готовить кушанья из человечины по старым караибским рецептам. От этого брака родилась колумбийская компания «Rodriguez AnSo incorporated», которая благодаря мудрому руководству генерального менеджера товарища Даниэля Перальты и примкнувшего к нему Бернардо-Сифилитика схавала на корню семь восьмых хайдийской недвижимости, а потом продала по сходной цене, но, видимо, с наваром какому-то эмиратскому шейху. Во всяком случае, что-то такое на эту тему мне помнилось. Поскольку Соледад исчезла вместе с «Боингом-737», Элизабет Стил по прозвищу Киска, Биргит Андерсон по кличке Сан, Луизой Чанг по кличке Мун, Элеонорой Мвамбо по кличке Стар, Джерри Купером-младшим, Мэри Грин и Синди Уайт, а также еще кучей пассажиров, этот брак был признан недействительным. Потом я вполне нормальным образом женился на Хрюшке Чебаковой (еще не зная, что до того был женат и вполне официально был зарегистрирован в мэрии Лос-Панчоса). Как ни странно, моя память не сохранила номера свидетельства о браке с гражданкой Чебаковой, а вот серию и номер хайдийского документа, оформлявшего мои отношения с Соледад, я помнил прекрасно: AD-X-R-7 N012390. Не помнил я и реквизитов свидетельства о разводе с гражданкой Бариновой Е.И., но то, что таковое было и мне его показывал Чудо-юдо, — знал. Наконец, я сохранил в памяти еще один брак, в значительной степени фиктивный, но зато с большим приданым. Он был зарегистрирован опять же на Хайди, но уже в мэрии Сан-Исидро, между хайдийцем Анхелем Родригесом и американкой Викторией Мэллори. А эта самая мисс Мэллори являлась по совместительству носителем двух «я»: беспутной бабы Кармелы О'Брайен, угробленной по ходу экспериментов доктором Джоном Брайтом, а затем пересаженной в пустопорожнюю башку наследницы тридцати семи миллиардов долларов и железной спецназовки Танечки Кармелюк, которая в свое время застрелилась по старым советским рецептам, дабы не сдаться живой, и тем напакостила неприятелю. Но застрелилась плохо, некачественно, пожалела свою чернявую головку и личико, жутко похожее на лицо беспробудной дурочки Вик Мэллори. В результате ее «я» было списано и помещено на новый носитель. Так мне это помнилось, по крайней мере, хотя в вопросе о содержании мозгов Тани-Кармелы-Вик и ее биографии у меня была только та информация, которую мне продиктовал Чудо-юдо устами «виртуальной Тани» через три «дурацких сна», да то немногое, что я узнал при прямых контактах с этой невероятной дамой.Итак, судя по всему, я был четырежды женат. При этом одна жена была официально признана умершей (Соледад), с одной я был официально разведен (Ленка). О том, как могли развиваться события в плане семейных уз с сеньорой или миссис Викторией Родригес (Таней), я мог только догадываться. А вот Марсела, которая доводилась покойному Анхелю Родригесу родной сестрой и законной женой мистеру Брауну, была тут, рядышком.Мои мысли опять поплыли вокруг того, как же это Марсела сумела так обознаться? Я хорошо помнил физиономию нового Брауна, с которым виделся на Хайди два года назад. Нет, нет и нет! Мы были ни чуточки не похожи. К тому же я видел фотографию, по которой меня опознавала в клинике сеньора Вальдес. Да, на ней был изображен двадцатилетний сопляк Колька Коротков, всецело убежденный в том, что является тридцатилетним, немало понюхавшим пороху профессиональным наемником, бывшим фермерским сыном Ричардом Стенли Брауном, давным-давно пославшим свое католическое семейство к едрене фене и добровольно отправившимся во Вьетнам на поиски приключений. Конечно, это фото относилось уже не к Вьетнаму, а к Хайди. Точнее, снято оно было на яхте «Дороти», где милашка Соледад дурачила Джералда Купера-старшего, демонстрируя ему «таинственного мафиози» Анхеля Родригеса в белом костюме, с приклеенными усами и в темных очках. Но шрамик от осколка стекла на щеке оставался. Его я заполучил в перестрелке с дорожной полицией Лопеса, когда мы с Марселой — вот этой самой толстушечкой, которая тогда была очаровательной и гибкой, как лоза! — спасались с асиенды «Лопес-23». Тогда нам пришлось по уши искупаться в канализационной трубе, угнать розовую «Тойоту», перебить кучу полицейских, захватить вертолет и увернуться от атак хайдийских истребителей. Конечно, все эти подвиги совершал Браун, который имел и опыт, и хладнокровие, и выучку, не чета срочнику Короткову. Но Браун, строго говоря, был лишь американским «программным обеспечением», которое приводило в действие советский мозг, приказы которого, в свою очередь, исполняли руки-ноги и прочие органы десантника Кольки.Морда-то была моя. Она и сейчас более-менее похожа, хотя последующие тринадцать лет жизни произвели на ней кое-какие перемены. Получается, что Марсела, знавшая меня с мозгами Брауна, затем с легкостью признала Брауна в шкуре Атвуда, а теперь опять увидела мою морду и завопила от радости: «Дикки!»Разгадкой этого непостоянства одной из «законных» супруг я занимался те несколько минут, когда продолжалась полемика вокруг вопроса о моем изъятии из клиники Гран-Кальмарского университета. К сути ее я не прислушивался, если и слышал что-то, то краем уха. Базар вели в основном Марсела и Энрикес, а сеньора Вальдес и профессор Кеведо лишь изредка вякали кое-что в поддержку аргументов сторон. Само собой, что благотворительница заступалась за клиентку, а директор клиники за своего ординатора или кем он там ему доводился. Марсела вопила, что уровень развития медицины на Гран-Кальмаро в подметки не годится североамериканскому, и обеспечить мне правильное лечение и уход в условиях какого-то задрипанного островишки здешние лекари не смогут. Что же касается Энрикеса, то тот утверждал, будто новым врачам, даже суперспециалистам, ни хрена не разобраться в том, что со мной происходит, и без консультаций с ним, лечащим врачом, который два года жизни угробил на возню с коматозником и изучил меня до последнего винтика в черепной коробке, штатовские мудрецы меня просто угробят. Конечно, мужичок напрашивался на долгосрочную, причем оплаченную Марселой командировку в США, и профессор Кеведо его вполне поддерживал. Сеньора Вальдес не очень к месту, но очень вовремя вспомнила о том, как при одном из прошлогодних посещений клиники, в геронтологическом отделении — тут, видать, и такое было — на нее свалился крупнокалиберный таракан, рассказала о том, как лишь благодаря ее энергичным действиям удалось ликвидировать грандиозную помойку на заднем дворе клиники, где, как она утверждала, даже отпиленные руки-ноги валялись, само собой, не забыла и истории с вывозом бесхозных тел на Акулью отмель — словом, вылила на Айболита-Кеведо и его подчиненного пару тонн первосортного дерьма. Повторяю, все эти вопли и ругань я слушал краем уха.Мне все-таки удалось ухватить за хвост верное направление размышлений. Этим хвостиком оказалось слово «опознаватель», всплывшее из замшелых глубин памяти. Сначала я вспомнил один из «дурацких снов», который увидел, уже превратившись в Баринова. «Видеозапись» этого сна, как выяснилось, чуть-чуть поблекла, но вполне сохранилась. Именно из этого «сна», который хранился в моем мозговом архиве под названием «Хеппи-энд для Брауна», я узнал о некоторых обстоятельствах исчезновения самолета с Киской & Сё, о гипотезе профессора Милтона Роджерса насчет образования «особой цепи» из Сан, Мун и Стар, которая прокрутила какую-то «дыру» в пространстве и времени, наконец, о самых обычных обстоятельствах жизни мистера Брауна в шкуре Атвуда и его законной супруги. В этом «дурацком сне» я-Баринов на какое-то время опять стал Брауном. Там было много всякого, но самым интересным на данный момент оказался отрывок, где прозвучало следующее, не то высказанное, не то подуманное Брауном:«Я сперва немного удивился тому, что Марсела так легко признала меня. Ведь я был совсем не похож на того, которого она знала. Однако некоторое время спустя я вспомнил об „опознавателе“, с помощью которого меня — таким, как я был на Хайди, — признали бы даже родители. Вероятно, его перепрограммировали в обратном направлении, и у Марселы не было никаких сомнений…»Тут же припомнился и другой источник, где тоже упоминалось об «опознавателе». Это был диалог между господами Джонатаном Хорсфилдом и Грэгом Чалмерсом. Надо сказать, что я лично ни сам по себе, ни в качестве Брауна разговора этого не слышал. Откуда он вообще взялся в моей памяти, я понятия не имел. Знал только примерное время появления: лето 1983 года, клиника доктора Брайта, куда я угодил после «Атлантической премьеры» и где всего лишь месяц провалялся в коме. Тогда мы с Брауном мирно сосуществовали в одной черепушке, вели дружеские беседы, а тело толком не знало, кто им управляет, и соблюдало нейтралитет, пребывая в подобии паралича. Кто подсунул в нашу общую голову «фонограмму» этого диалога, можно было только догадываться. Либо это был Сарториус-Сорокин, он же Главный камуфляжник, либо две медсестры из клиники Брайта, которые, как впоследствии выяснилось, работали на Сарториуса. А может, был и еще какой-либо товарищ, решивший нас «просветить», но из скромности пожелавший остаться неизвестным. Был даже такой, вполне допустимый вариант, что это была акция Чудо-юда. Но в принципеособо доверять этому источнику не следовало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66