Но, поскольку у самого Горбачева менялись представления о сути перестройки и поскольку общество быстро менялось, заглатывая все больше свободы, задача эта оказалась неразрешимой.Не то чтобы он не принимал в расчет разницу между почти 20-миллионным членским составом КПСС и партийным аппаратом, который фактически олицетворял силу и роль партии, был по существу государственной структурой. Он отчетливо видел эту разницу. Но до последнего момента полагал, что в ходе демократизации общества коммунисты изберут руководителями тех, кто искренне станет превращать партию в нормальную общественно-политическую организацию, и даже помогут новым гражданским властям научиться править демократически.Он упорствовал в этом убеждении, несмотря на то что от этапа к этапу в ходе перестройки, от пленума к пленуму ЦК, от выборов к выборам в партийных органах, где только за 1985-1990 годы сменилось три состава секретарей, враждебность номенклатуры к делу перестройки нарастала и становилась все более открытой.Не убеждало его и то, что бурно пошел процесс отторжения общества от партии, и не только в среде интеллигенции, но и в рабочем классе. Это уже отчетливо проявилось на выборах в народные депутаты СССР весной 1989 года, на первом Съезде народных депутатов. А потом вылилось в требование отмены 6-й статьи Конституции, чему Горбачев долго противился.…Горбачев учитывал, что номенклатура все наглее действует против него, переходит к прямой персональной критике. И в качестве Председателя Президиума Верховного Совета (с осени 1988 года) он стремился компенсировать потерю влияния в правящем слое партии активностью в государственных инстанциях, настаивая на соблюдении формальных норм демократии. В этом смысле символично, что на первом Съезде народных депутатов (май — июнь 1989 года) члены Политбюро — когда-то абсолютная и всесильная высшая власть — сидели не в президиуме Съезда, не на почетном возвышении, а в зале, среди других депутатов. Это поразило общественность больше, чем многое другое на этом уникальном и небывалом у нас форуме.Именно к этому времени относится крылатая фраза Лигачева из его книги, вышедшей недавно: «Упустили мы Горбачева, просмотрели. Вижу в этом главную свою ошибку!»Горбачев подтверждал свой дивиз: «Пойду далеко!»Но почему же он не ушел с поста генсека? Не только я — многие из его близкого окружения настаивали на этом. Позже довольно зло он отреагировал: «Сначала потому, что хотел реформировать партию и поставить на службу перестройке, а потом — чтобы держать при себе этого монстра, который, если спустить с цепи, мгновенно разрушил бы все мое дело!»Какое-то объяснение в этом есть. Но несколько упрощенное. Думаю, что было несколько мотивов:— синдром человека, вся политическая жизнь которого и вся карьера были обязаны партии;— идеологический мотив: Горбачев долго, до 1992 года, продолжал клясться верностью социалистическому выбору. А значит, нужна была и партия с социалистической доктриной. Никакой другой у нас не было. Я уже не говорю о мифологии, которая срослась с общественным сознанием, что без партии вообще ничего невозможно сделать, немыслимо само существование государства;— третий мотив прагматический: реальная, особенно на местах, власть в значительной степени до самого августа 1991 года сохранялась в руках первых секретарей обкомов и райкомов. Отвернуться от них значило бы окончательно утратить важнейшие каналы управляемости обществом. Замены им так и не возникло.По этим же причинам он не посягнул всерьез на КГБ, на Министерство внутренних дел, на Министерство обороны: там по-прежнему царили партократы самого худшего толка. Он полагал, что эти структуры еще пригодятся (на всякий случай!) — без силовых опор власть существовать не могла. Потеряв их в августе, он утратил и реальное влияние на ход событий.Спорят до сих пор, следовало бы и тогда Горбачеву отказаться от генсекства…Думаю, он до сих пор для себя не решил, была ли тут роковая ошибка с его стороны, или он все равно не смог бы осуществить свой разрыв с партией. Что этого нельзя было сделать в первые 4 года перестройки, для меня очевидно — через неделю, не позже, он стал бы «пенсионером союзного значения». Но осенью 1990 года, мне кажется, уйти было возможно и необходимо. Партаппарат тогда был уже достаточно деморализован, чтобы открыто восстать.Во всяком случае — в контексте нашей темы о лидерстве — отношения Горбачева с партией, пожалуй, решающий пункт, где надо искать причину того, что он не смог довести преобразования до какого-то приемлемого рубежа и вынужден был уйти.Проблема лидерства — это и проблема точного выбора промежуточных целей.Обладал ли Горбачев чутьем, пониманием и умением вычленять эти цели, ставить их в необходимой последовательности? И да, и нет.Это можно проследить на многих примерах. Перебрать все их здесь невозможно.И все-таки: Афганистан. Что с войной надо кончать, Горбачев сказал в своем кругу чуть ли не на другой день после его избрания, еще до ключевого апрельского Пленума 1985 года. Назвал Афганистан одной из первоочередных своих задач. Но ушли мы из Афганистана только через 4 года!Почему? Главное «оправдание» — продолжение «холодной войны», в которой Афганистан стал полигоном соперничества с США за «третий мир». Затем вьетнамский синдром — боязнь выглядеть позорно бегущими — непереносим для имиджа сверхдержавы. Но не сопротивление с чьей бы то ни было влиятельной стороны — ни в ПБ, ни в армии. Маршал Ахромеев, который был тогда начальником Генштаба (кончил самоубийством после августовского путча), был решительным сторонником вывода войск; министр обороны Соколов (которого сняли за Руста) выступал против интервенции, еще когда она замышлялась в 1979 году.Как бы то ни было, Горбачев, вопреки всем своим принципам и личному отвращению к афганской авантюре, позволил превратить (в сознании многих) эту брежневско-андроповскую войну в «горбачевскую». И кое-что потерял на этом. Инерция наследия, которое он получил, и идеологические шоры, которые не сразу все были отброшены, помешали ему это сделать быстро. Здесь он не выполнил своей роли лидера.Аграрный вопрос. Горбачева до сих пор упрекают, что он не начал перестройку экономики с сельского хозяйства. Помешала опять идеология, отдававшая «теоретическое» предпочтение тяжелой промышленности. Но он с самого начала (к тому же вышедший из крестьянской среды!) чувствовал, что сельское хозяйство надо раскрепощать (коллективизацию он не стесняясь называл вторым крепостным правом). Много занимался. Изучил все, что связано с ленинским нэпом. «Без хозяина на земле — не накормим страну. И вся перестройка пойдет под откос» — его слова. Беда, однако, заключалась в том, что при Ленине у нас еще было крестьянство, хотя и замордованное двумя войнами и «военным коммунизмом». А при Горбачеве крестьянина как такового, со всем необходимым набором качеств, у нас уже не было. А взамен его появился миллионный слой аграрных «генералов» в лице председателей колхозов, директоров совхозов и чиновников вокруг них. И у них было мощное политическое лобби во главе с Лигачевым и большинством секретарей обкомов, которые (обратите внимание!) на 90 процентов происходили из аграрного, т. е. колхозно-совхозного, слоя советского общества. И чтобы в этих условиях работника на селе сделать свободным, надо было произвести «коллективизацию» наоборот, т. е. насильственно уничтожить этот слой, господствовавший в деревне (уговорами и новыми идеями убрать его с дороги до сих пор не удается — даже Ельцину).Да, Горбачев долгое время был противником частной собственности на землю. Отстаивал идею всеобщей арендизации. Даже добился соответствующего решения Пленума ЦК. Но дело не прошло. И это было объективно обусловлено. А поступить, как Сталин в 1929-1933 годах, только с обратным знаком, — такие советы раздавались — не мог: средства опять, как и тогда, уничтожили бы цель.Во всяком случае аграрную проблему я бы не поставил в упрек Горбачеву как лидеру. Обстоятельства были выше возможностей быстро и кардинально изменить ситуацию, накормить страну, а следовательно, предотвратить и нарастающее недовольство Горбачевым и его «перестройкой».Внешняя политика. Что так жить нельзя, как жили, не только внутри страны, но и с внешним миром, Горбачев дал понять сразу — в первых же своих выступлениях в качестве Генерального секретаря. Он выступил инициатором прекращения «холодной войны». И сделал очень много, чтобы ему поверили. Главный его аргумент был: мы начали такое грандиозное дело, как перестройка, и поэтому нам нужен мир и нужны огромные средства, растрачиваемые пока на военно-промышленный комплекс. Впрочем, идеологически миролюбие по-прежнему обосновывалось нашей партией и пропагандой в критериях противоположности «социализм — империализм», где добро на одной стороне, а зло — на противоположной, западной. Достаточно прочитать доклад Горбачева на XXVII съезде КПСС. Итак, первое время считалось (как и при Брежневе, который подписал Хельсинкский акт), что можно снять угрозу войны, ограничившись проблематикой разоружения.Лично Горбачеву поверили, не сразу, потом поверили — Тэтчер, Миттеран, Рейган, Коль, общественность Запада. Но в реальной мировой политике практически ничего от этого не менялось. Гонка вооружений продолжалась. Ибо не верили, что в условиях советского режима Горбачев в состоянии выполнить то, что провозглашал. Об этом писала пресса. Я слышал это собственными ушами от высоких собеседников Горбачева на конфиденциальных беседах.Да и надо сказать, что на первых порах новое мышление (если вычленить из него искренность Горбачева в отличие от Брежнева, Андропова и др.) тоже исходило из того, что с «холодной войной» можно покончить, договорившись только о сокращении вооружений, о прекращении гонки.Принципиальный перелом во всей концепции перестройки произошел тогда, когда Горбачев понял и решился трансформировать это свое понимание в политику — что с «холодной войной» и с угрозой войны не покончить, если продолжать исключать из процесса права человека и демократию, что не может быть особой демократии, социалистической, что либо она одна для всех, для Востока такая же, как и для Запада, либо ее нет вообще.Вот тогда новое мышление начало наполняться общечеловеческими ценностями и одновременно началась — ив менталитете лидера, и в его политике — эрозия социализма. Сначала, примерно к 1990 году, Горбачев выхолостил из него марксистско-ленинское содержание. Проект Программы партии, которую должен был принять намеченный на конец 1991 года чрезвычайный съезд КПСС, был, по сути и по форме, социал-демократическим. Сам Горбачев его так и характеризовал. Еще позднее, уже уйдя в отставку, он отверг социализм и как общественную систему в любом варианте.В этом контексте надо поставить и окончательный отказ от имперского комплекса в отношении Восточной Европы и «третьего мира». А также признание того, что одной из причин «холодной войны» был социализм в его сталинской интерпретации, социализм, который М. С. Горбачев позже назвал милитаризованным тоталитаризмом.В реальной жизни, в практической политике это «преобразование» в самом Горбачеве происходило не прямолинейно, с откатами и проволочками, с сомнениями и переживаниями, в борьбе с противниками и коллегами, в ходе постоянного живого и доверительного диалога с зарубежными политиками и интеллектуалами.Значительность и неординарность Горбачева как личности и политического лидера прежде всего в этом — в том, что он сумел совершить в себе этот «идеологический переворот» и превратить новое мышление из эмоционального порыва и тактической концепции в реальную мировую политику.Можно ли датировать этот поворот? Нет. Он был растянут на годы и происходил на разных направлениях не синхронно.Способность меняться вместе с политикой, которую сам же породил, под воздействием ее результатов, — важнейшее качество лидера. Это можно проследить по многим направлениям деятельности Горбачева: в национальной политике, в его взглядах на реформирование Советского Союза, на движение к рыночной экономике, к правовому государству, в вопросах свободы эмиграции, в еврейском вопросе и т. д.Теперь, если вернуться к теории лидерства. Посмотрим, как феномен Горбачева выглядит, скажем, по тем классическим пяти критериям (признакам), которые сформулировал задолго до Горбачева Макс Вебер.Первый. Наличие кризисной ситуации, в которой лидер появляется как «спаситель».Да, кризисная ситуация была — в смысле общего кризиса советской тоталитарной системы и угрозы мировой ядерной войны. Но и то и другое не носило остро чрезвычайного характера: и советское общество в застойном виде, и «холодная война» могли бы продержаться еще и 10 и 15 лет.Значит, лидерство Горбачева в данном случае состояло в том, что он понял жизненную необходимость менять ситуацию заблаговременно.Второй. Наличие соратников, последователей, организованной силы, на которых лидер мог бы опереться. Из того, что сказано выше, видно, как обстояло дело у Горбачева. Он рассчитывал совершить перестройку с помощью правящей коммунистической партии. Это была ошибка. Перестроечные общественные силы в лице прежде всего демократической интеллигенции начали формироваться уже в ходе преобразований. Но они не сложились своевременно в нечто цельное, а Горбачев не смог целиком опереться на то, что уже имелось, из-за своей привязанности к партии как таковой, к единственно властному институту и орудию управления.Он еще в 1986 году призвал партийцев «учиться работать в условиях демократии». Повторял это не раз. Но сам, по-моему, не научился. Он оказался плохим организатором в условиях свободы. И полагался больше на личное обаяние и на личное вмешательство во все дела.Неправильно, что он не разбирался в людях. Он редко ошибался, давая личную характеристику тому или иному человеку. Но почти всегда назначал их почему-то «не туда» или очень медлил с перемещением или увольнением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48