6 тысяч человек присутствовало. Поэтому раньше не мог соединиться. Говорит, что Джим (т. е. Бейкер) изложил ему позицию, которую в данный момент администрация США занимает: что делать с Хусейном. У меня, мол, возникает вопрос: мы вот тут целые сутки обсуждали с представителями Ирака возможные выходы из ситуации, но они, эти наши идеи, неприемлемы для Соединенных Штатов? Правильно ли он понял Джима? Перечисляет пункты того плана, которые он навязывал Азизу еще ранее и о чем было сообщено в Вашингтон. Бейкер именно на этот план Горбачева и реагировал.1. Немедленное заявление Хусейна о полном безусловном выводе войск из Кувейта.2. Вывод начинается на следующий день после прекращения огня.3. Вывод происходит в строго фиксированные сроки.4. После вывода 2/3 войск снимаются экономические санкции с Ирака.5. После окончательного вывода практически исчезают причины применения резолюций СБ ООН, и они утрачивают силу.6. Вывод войск контролируют наблюдатели, назначенные СБ ООН.Самый трудный вопрос — срок вывода. Вы помните, говорит Горбачев, что названные Азизом шесть недель я категорически отверг.И вот теперь, продолжает Горбачев, я услышал от Бейкера, что все это неприемлемо. Возникает основной вопрос: чему мы отдаем предпочтение — политическому методу или военной акции, т. е. наступлению на суше? Я видел свою роль в том, чтобы, сотрудничая с вами, уберечь население и солдат от страшных жертв и при этом достичь стратегических целей — ликвидации конфликта. Если у вас такое же понимание, то мы должны найти решение, которое было бы жестким, но выполнимым. Ставить здесь ультиматум — значит открывать дорогу для военного решения. Если же для вас вообще неприемлем политический путь, тогда другой разговор.Я же думаю, что на базе того, что нам тут в Москве удалось добиться с Азизом, и с учетом ваших предложений можно было бы созвать Совет Безопасности, каким-то образом интегрировать оба проекта (ваш и мой) и найти все-таки выход политический. Сделать это срочно, буквально на днях.Самое главное — хочу сейчас особо подчеркнуть, — что с самого начала этого конфликта до последнего момента мы были вместе. И использовали все мыслимое и немыслимое, включая первую фазу военных действий, чтобы заставить Хусейна пойти на попятную, подчиниться резолюции Совета Безопасности. И мы этого добились. Это уже урок для всех. Это новая реальность, с которой вынуждены будут считаться все потенциальные агрессоры.Таким образом мы получили возможность спасти ситуацию на рубеже перехода ее в самую тяжелую фазу, связанную с сухопутной войной. Мне кажется — это уже большая победа. И мир, и народ Соединенных Штатов, думаю, по достоинству оценят действия своего президента. А учитывая, что мы сотрудничали во время кризиса не только между собой, но и с другими главными партнерами, это означает еще и общее достижение. Все увидят: оба президента, оставаясь непоколебимыми в достижении цели, не забывали, что самая высшая ценность — это человеческая жизнь, судьба людей. Думаю, можно рассчитывать, что нас на 80-90 % одобрит все мировое сообщество.Сейчас, повторяю, есть все основания, чтобы не утратить шанс политического решения: давайте не поддаваться нажиму, не будем нервничать. Давление имеет место и у нас здесь, и у вас, и во всем мире. Ответственность наша с вами очень высока, Джордж. И если мы сейчас повернем так, чтобы избежать продолжения бойни в самом худшем ее варианте, это будет крупнейшее достижение на многие годы вперед. Вот мои аргументы. Прошу прощения за эмоции и за «высокий штиль».С той стороны провода пошли уточнения насчет Ази-за и его возможностей убедить Хусейна окончательно отступить. Буш, судя по всему, бурно доказывал Горбачеву, что этого не произойдет. Попытки М. С. его прерывать не имели успеха. М. С., послушав 2-3 минуты, то и дело произносил: «Джордж! Джордж! Джордж!» Но тот не унимался.— Я все понял, — сказал Горбачев, когда тот наконец умолк. — Мы с вами не расходимся в характеристике Хусейна, его судьба предрешена. И я вовсе не стараюсь его как-то обелить или оправдать, сохранить ему имидж и т. п. Но мы и вы вынуждены иметь дело именно с ним, поскольку это реально действующее лицо, противостоящее нам. Речь сейчас идет вовсе не о личности Хусейна и не о методах его действий. Речь идет о том, чтобы воспользоваться достигнутым в обуздании его агрессии — тем огромным вкладом, который в это дело внесли именно Соединенные Штаты, американский президент, — и перевести решение проблем в сугубо политическое русло, избежать еще большей беды, трагедии для огромной массы населения. Это центральный вопрос. На это замыкаются наши заботы о престиже наших государств и нас самих, Джордж.Я передам через Азиза ваше требование к Хусейну. Но повторяю мое итоговое предложение, давайте, может, предрешим его сейчас, а именно: мы выступаем с совместной инициативой по созыву Совета Безопасности и начинаем безотлагательно рассматривать весь пакет требований к Хусейну. Надо выжать из Хусейна все, что только можно, чтобы заставить его выполнить наши требования.Помните, Джордж: для нас приоритетом является сотрудничество с Соединенными Штатами в рамках нашей собственной ответственности и перед своим народом, и перед мировым сообществом, которая сейчас состоит в том, чтобы выйти из этого конфликта, достичь цели, избежав большой беды.Буш опять возражает. Горбачев ему говорит, что ждем нового ответа из Багдада (после ночного разговора с Азизом), поэтому принципиально важно сейчас сказать себе: берем ли мы курс на политическое или на военное решение.Не думаю, чтобы Буш «не переживал» по поводу того, что морочит голову «своему другу Майклу», ведь он с некоторых пор вел с ним «честную игру». Но инстинкты «старого мышления», хорошо «натасканные» в годы «холодной войны», были еще слишком сильны. А после «ухода Горбачева» они опять стали определяющими и господствующими.
25 февраля 23 февраля , в субботу, Горбачев (и мы с ним) в течение целого дня обзванивали Буша, Мейджора, Андреот-ти, Мубарака, Асада, Миттерана, Коля, Кайфу, Рафсанд-жани… Он пытался их убедить, что Хусейн уйдет из Кувейта, деваться, мол, ему некуда.И никто Горбачеву, включая тех, с кем он на «ты», не сказал прямо: не суетись, Миша! Давно, еще две недели тому назад, все решено. Никто не хочет, вернее, Буш не хочет, чтобы Хусейн ушел, а мы, мол, не можем противиться. Надо, чтобы он остался, чтобы устроить ему современный «Сталинград». Морочили Горбачеву голову. Он временами это чувствовал, но продолжал верить, будто сработают критерии нового мышления, что доверие что-то значит. Не тут-то было! Срабатывала логика традиционной политики: где сила, богатство, где интерес, там и «право». А моральное прикрытие легко найти, против Хусейна особенно.В его телефонных разговорах — лебединая песня новой политики, устремленная к «новому мировому порядку». Он оказался, как и следовало ожидать, идеалистом-мечтателем. Поверил в то, что человеческое станет основой мировой политики. И мы — при нем — тоже верили, хотя временами и сомневались.Словом, Горбачев выдержал испытание Хусейном. Запад не выдержал. Нам Аллах и христианский Господь Бог запишет это. Но и только.Обречены дружить с Америкой, что бы она ни делала: иначе опять изоляция и все кувырком. Погорят и остатки перестройки. Впрочем, он мне сказал сегодня, когда я ему не посоветовал отвечать на последнее послание Хусейна: «Ты прав. Что уж теперь! Новая эпоха. Она и у нас внутри уже постперестроечная. Все революции кончаются неудачей, хотя и изменяют страну, а некоторые — целый мир».Уже ближе к ночи затащили М. С. в кабинет к Яковлеву. Были там еще Примаков, Бакатин и Игнатенко. Разговор шел высокий, но в стилистике: «ты меня уважаешь — я тебя уважаю». Много Горбачев сказал умного, но я не запомнил, ибо был пьян, хотя держался. Он впервые обнял меня «как фронтовика» (а не только Яковлева, как всегда и везде до этого). Был предлог: День Советской Армии.Утром я уже писал опять «персидские мотивы». Правда, на работу не поехал, вызывал фельдов на дом.В субботу (еще до звонков по разным столицам) сидели мы у Горбачева с Яковлевым. Он вдруг стал прямо при нас подписывать распоряжение о назначении советников президента. Яковлев ему говорит: «Хоть бы старшим назвали меня». Я подсуетился, предложил назвать Яковлева «представителем президента по особым поручениям».— Что это за должность? При ком представитель? — возразил Горбачев.— Но нельзя же Александра Николаевича опускать до уровня…— Да брось ты, Толя, важно, что мы остаемся вместе. Вот главное.— Да, но это главное знаете вы, я, может, еще кое-кто, а в обществе судят по должности…Моя настойчивость не сработала. Он не хочет отождествлять себя с Яковлевым официально, знает, что Политбюро будет нудить, а Верховный Совет — Горбачев в этом уверен — не пропустит.Потом стали подбирать других, «просто советников». Горбачев назвал, помимо Загладина и Ахромеева, Медведева, Осипьяна, Абалкина, Аганбегяна. Стали искать среди писателей. Горбачев говорит: «Я бы Бакланова взял, но он, говорят, на днях из партии вышел». Я предложил Шатрова. Поговорили о нем. Горбачев его вписал. Предложил я еще Игоря Дедкова из «Коммуниста», тоже вписал. Прошли еще в советники Мартынов, Ядов, Журкин — директора академических институтов. И еще, кажется, Беликов. А Брутенца, которого он мне давно обещал взять, не включил: оказывается, Медведев еще неделю назад подставил Карену ножку.
26 февраля Горбачев уехал в Белоруссию, а я решил сделать себе отгул. Правда, утром съездил на работу. Оказалось, Хусейн прислал Горбачеву «SOS!». Клянется, что уйдет из Кувейта. Уже не называет Кувейт девятнадцатой провинцией Ирака, просит потребовать в Совете Безопасности ООН, чтобы остановили наступление. Сообщает, что город Эль-Кувейт он сегодня к вечеру оставит: объявил об этом уже по радио.Бессмертных звонил Бейкеру. Но что уж теперь. А ведь Азиз требовал от Горбачева три месяца на вывод войск, потом шесть недель, потом еще сколько-то. М. С. соглашался на 21 день, а Буш давал одну неделю, а спустя три дня ударил сухопутными войсками. Сейчас американцы делают вид, что «ничего не происходит», и, что бы там Хусейн ни заявлял, продолжают наступать. Вот так! Сила доказала, что именно она еще делает реальную политику.Немного походил по грязным улицам. Москва являет собой ужасающее зрелище: помойки, сугробы, огромные лужи, очереди у каждого магазина. Скоро, наверное, и молоко исчезнет совсем: молокозаводы не имеют сырья — импортного порошка (за валюту), а у наших коров нет кормов.Звонил Бурлацкий. По нему долбанула «Правда» за «круглый стол» с Алексеевым и Шаталиным: они хотят создать социал-демократическую партию внутри КПСС… Подумал я: чего людям неймется? Неужели не видят при фантастической поляризации небывалую ато-мизацию общества?.. Люди думают о том, как выжить. И никакая партия уже теперь ничего не сможет ни предложить, ни сделать, разве что возбудить склоки на поверхности.Между прочим, Примаков быстренько пишет брошюру «Война, которой могло не быть». «Правда» ее начинает главами печатать.Вчера звонит он мне по телефону:— Можно зачитать тебе одну страницу?— Можно.— …Сначала тут о том, что был создан кризисный комитет во главе с Горбачевым и в качестве заместителя — Бессмертных. Вошли в него такие-то (перечисляет), в том числе помощник президента Черняев… Далее зачитывает: «Этот человек постоянно в тени. Видимо, считает, что к этому обязывает его должность. Но в действительности он играет огромную роль в международной политике. И очень важная фигура в ее разработке и проведении».— Женя, прошу тебя, вычеркни это место: Горбачеву это очень не понравится. Он с Шеварднадзе-то разошелся на том же, ибо увидел с его стороны такие же претензии, как со стороны Яковлева, который почти в открытую заявил, что Горбачев лишь озвучивает подготовленные им тексты или исполняет советы, которые он ему дает. Это не так, Женя! По существу не так. Не говоря уже о том, что, конечно, обидно Горбачеву слышать подобное.Примаков шумел, что не вычеркнет. Я стал его умолять: «Во имя нашей дружбы!» Он выругался: «И зачем я только тебе позвонил!» Обещал все-таки учесть.
2 марта 1991 года , 60-летие ГорбачеваНакануне женщины — две Тамары и Ольга — потребовали: пишите адрес от нас, от тех, кто здесь, помимо всяких официальных… Я все откладывал, некогда. Вдруг позвонил Шахназаров: «Я тут накатал, посмотри». Посмотрел: казенщина. И продиктовал с ходу Тамаре свой текст. А она случайно напала в книге Карнеги на цитату из Линкольна. Включил. Отпечатала.Яковлев позвонил, пригласил подписать их адрес. В основном там — бывшие члены Президентского совета. Мы с Шахназаровым поколебались, но подписали и их бумагу. А наутро, 2-го, надо было улучить момент, чтобы «предстать» перед именинником в промежутке между официальными поздравлениями. Это удалось, когда он забежал к себе в ЦК после приветствий в Политбюро. И получилось очень мило. Его растрогало наше послание. Всех девиц он расцеловал, что-то каждой сказал и ринулся в Кремль на продолжение.Там в «телевизионной комнате» сосредоточились высшие чины: министры и прочие. Лукьянов держал речь. Помощники и бывшие члены Президентского совета — Яковлев, Бакатин, Примаков, Медведев, Ревенко — и еще кто-то сочли неудобным туда лезть. Потом он в веселом раположении духа пришел к нам. Говорит: «Кто будет произносить первую речь?» Выдвинулся Александр Николаевич, открыл папку и начал читать тот текст, под которым и мы с Шахназаровым «через силу» подписались. После первого абзаца М. С. отобрал папку, захлопнул, положил ее на стол и, обращаясь к оратору, сказал: «Говори так». Яковлев стал говорить «от себя». Устно у него всегда хуже получается, чем в его витиеватых текстовочках.М. С. всех пообнимал, повел туда же, где до этого встречался с высшими чинами. Там — стол с бокалами и бутербродами. Выпили. Пошел разговор. Он много и хорошо говорил. Ясно, складно, глубоко, как это бывает, когда он в ударе и когда перед ним понимающие и принимающие его (так часто с иностранцами бывает) люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48