»— Ларри, что за страсть все усложнять, — отозвалась мама. — Ты ведь знаешь, что я не говорю по-гречески, а то я сама пошла бы к нему.— Скажи капитану, что я не хочу, чтобы затопило мою каюту, — настаивала Марго.— Поскольку мы отчаливаем сегодня вечером, они при всем желании не успеют заделать пробоину, — сказал Лесли.— Вот именно, — подхватил Ларри. — Но мама почему-то видит во мне нечто вроде перевоплощения Ноя.— Ладно, у меня будет, что сказать, когда мы поднимемся на борт, — воинственно произнесла мама, направляясь вместе с нами к трапу.Наверху нас встретил романтического вида грек с черными, как анютины глазки, бархатными умильными глазами, в посеревшем белом костюме, на котором уцелело лишь несколько пуговиц. Судя по потускневшим эполетам, это был судовой казначей. Когда он попросил предъявить паспорта и билеты, на нас повеяло таким густым запахом чеснока, что мама отпрянула к поручням, забыв о том, что намеревалась справиться о состоянии парохода.— Вы говорите по-английски? — спросила Марго, укротив бунт своих обонятельных луковиц.— Немного, — ответил грек с поклоном.— Так вот, я не желаю, чтобы мою каюту захлестывали волны, — твердо произнесла Марго. — Вода повредит мою одежду.— Все, что прикажете, — ответил грек. — Если вы желать жена, я дать свою. Она…— Нет-нет! — воскликнула Марго. — Волны. Поняли?.. Вода.Судовой казначей явно не различал английские слова «вэйв» и «вайф».— В каждой кабине есть горячий и холодный душ, — гордо сообщил он. — Еще у нас есть бассейн и ночной клуб с танцами, вином и водой.— Послушай, Ларри, чем смеяться, лучше помоги нам, — вмешалась мама, прижимая к носу платок для защиты от запаха чеснока, такого крепкого, что казалось — он окружает голову грека светящимся облачком.Ларри взял себя в руки, обратился к судовому казначею на чистейшем греческом языке (чем явно его обрадовал) и в два счета выяснил, что судно не тонет, что каюты не захлестывает волнами и что капитану известно об аварии, поскольку он сам в ней повинен. О чем Ларри предусмотрительно не стал сообщать маме. Благоухающий казначей любезно вызвался проводить маму и Марго в их каюту, а мы с братьями отправились искать бар, следуя его наставлениям.Войдя в бар, мы остолбенели. Больше всего он напоминал обитую панелями красного дерева комнату отдыха какого-нибудь скучного лондонского клуба. Большие шоколадного цвета кожаные кресла и диваны теснились вокруг огромных столов из мореного дуба. Тут и там над бронзовыми индийскими кадками возвышались пыльные потрепанные пальмы. В центре этой унылой роскоши остался свободный клочок паркета для танцев; к нему с одной стороны примыкала небольшая стойка с ядовитым набором напитков, с другой — низкий помост, обрамленный целым лесом пальм в кадках. На помосте жались, словно мошки в янтаре, три унылых музыканта в сюртуках с целлулоидными манишками и с кушаками, какие были в моде в девяностых годах прошлого века. Один играл на древнем пианино и тубе, другой пилил с профессиональным видом скрипку, третий истязал барабаны и тромбон. При нашем появлении это немыслимое трио играло для пустого зала «Пикардийские розы».— Ужасно, — сказал Ларри. — Это не пароход, а какое-то плавучее кафе «Кадена» из Борнмута. Мы тут все свихнемся.Заслышав его голос, музыканты перестали играть, руководитель трио блеснул золотыми зубами в приветственной улыбке, поклонился нам, приглашая своих коллег последовать его примеру, и они тоже расплылись в улыбке. Нам оставалось только ответить коротким поклоном, после чего мы проследовали к стойке. Теперь, когда появились слушатели, трио с еще большим рвением принялось наяривать «Пикардийские розы».— Будьте любезны, — обратился Ларри к бармену, морщинистому человечку в грязном фартуке, — налейте мне в самый большой стакан, какой только есть, анисовки, чтобы я мог отключиться.Речь иностранца, не только свободно говорящего по-гречески, но и достаточно богатого, чтобы заказать большой стакан анисовки, вызвала счастливую улыбку на лице бармена.— Амессос, кирие, — сказал он. — Вам с водой или со льдом?— Немного льда, — ответил Ларри. — Ровно столько, сколько требуется, чтобы побелить пойло.— Извините, кирие, но у нас нет льда, — смущенно сообщил бармен.Из груди Ларри вырвался глубокий горестный вздох.— Только в Греции, — обратился он к нам по-английски, — возможен такой диалог. От него так сильно отдает Льюисом Кэрролом, что этого бармена можно принять за переодетого Чеширского Кота.— Воды, кирие? — спросил бармен, уловив в голосе Ларри ноту не столько одобрения, сколько порицания.— Воды, — сказал Ларри по-гречески. — Самую малость.Бармен налил в стакан изрядную порцию прозрачной анисовой водки из толстой бутылки, затем подошел к маленькой раковине и добавил воды из крана. Тотчас водка приобрела цвет разбавленного молока, и мы ощутили явственный запах аниса.— Ух ты, крепкая штука, — заметил Лесли. — Возьмем и мы по стаканчику?Я согласился, и мы подняли три стакана для тоста.— Ну что ж, выпьем за «Марию Целесту» и всех тех дурней, что плавают на ней, — сказал Ларри, отпил добрый глоток… и тут же изверг его обратно, фыркая, словно умирающий кит, и сжимая горло одной рукой; из глаз его катились слезы.— О-о-о! — взревел он. — Этот болван, черт бы его побрал, разбавил водку горячей водой!Наша юность прошла на греческой земле, и мы привыкли к странностям этих людей, но разбавлять свой национальный напиток кипятком — это уж было чересчур.— Зачем ты налил горячую воду в анисовку? — воинственно осведомился Лесли.— Потому что у нас нет холодной, — ответил бармен, удивленный тем, что Лесли оказался не в состоянии самостоятельно решить сию логическую загадку.— Потому же у нас нету льда. Это наш первый рейс, кирие, вот почему в баре есть только горячая вода.— Невероятно, — судорожно вымолвил Ларри. — Невероятно! Первый рейс, и у судна, черт возьми, огромная дыра в корпусе, и оркестр состоит из семидесятилетних стариков, и в баре есть только горячая вода…В эту минуту в баре появилась чем-то взволнованная мама.— Ларри, мне нужно поговорить с тобой, — выдохнула она.Ларри повернулся к ней.— Ну что ты там обнаружила? Айсберг на твоей койке?— В нашей каюте был таракан. Марго бросила в него пузырек с одеколоном, пузырек разбился, и теперь там пахнет, как в парикмахерской. И таракан, по-моему, остался невредим.— Прекрасно, — отозвался Ларри. — Рад, что вы позабавились. Тебе осталось только отметить начало этого бурного плавания глотком раскаленной анисовки.— Нет-нет, я вовсе не за этим пришла сюда.— Неужели только за тем, чтобы рассказать мне про купающегося в одеколоне таракана? — удивился Ларри. — Решила превзойти эксцентричностью греков?— Да нет же, все дело в Марго, — прошептала мама. — Она пошла сам-знаешь-куда и застряла, не может выйти.— «Сам-знаешь-куда»? Это где же?— В уборную, куда же еще. Ты отлично знаешь, что я подразумеваю.— Ну и что ты хочешь от меня? Я не сантехник.— Она пробовала вылезть оттуда через отдушины? — спросил Лесли.— Пробовала, — ответила мама. — Ничего не получается. Оба отверстия, что над дверью, что внизу, слишком малы.— Что ж, и то хорошо, что есть отдушины, — заметил Ларри. — По опыту знаю, что в греческих уборных воздух просто необходим, и мы сможем просовывать ей еду через нижний паз.— Не говори глупостей, Ларри, — сказала мама. — Ты должен что-нибудь придумать.— Попробуй сунуть еще одну монетку в щель автоматического замка, — предложил Ларри. — Иногда это помогает.— Уже, — сообщила мама. — Я сунула лиру, все равно замок не открывается.— Потому что это греческая уборная, она принимает только драхмы, — подчеркнул Ларри. — Попробовала бы лучше фунтовую бумажку. Курс обмена в нашу пользу.— Ну вот что, — сказала мама. — Ступай и найди стюардессу, чтобы помогла Марго. Она уже целую вечность сидит там взаперти. Ты хочешь, чтобы она всю ночь там оставалась? Вдруг она ударится обо что-нибудь локтем и потеряет сознание, как это с ней всегда бывает!Мама была склонна мрачно смотреть на вещи.— Сколько я знаю греческие сортиры, — рассудительно произнес Ларри, — так люди, войдя туда, сразу теряют сознание, даже не ударяясь локтем.— Ради Бога, сделай же что-нибудь! — вскричала мама. — Вместо того чтобы стоять здесь и накачиваться водкой.Мы последовали за ней и нашли злополучную уборную. Лесли с видом эксперта подошел к двери кабины и подергал ее.— Моя застрять, моя английски! — услышали мы голос Марго. — Твоя найти стюардесс.— Знаю, знаю, балда, — прорычал Лесли. — Это я.— Сейчас же выйди отсюда. Это женская уборная, — отозвалась Марго.— Ты хочешь выйти из кабины или нет? — сердито спросил Лесли. — Если да, лучше помалкивай!Ругаясь вполголоса, он принялся обрабатывать замок. Безуспешно.— Прошу тебя, дорогой, выбирай слова, — сказала мама. — Не забывай, что ты в женской уборной.— Там внутри, — обратился Лесли к Марго, — должна быть какая-то шишка, за которую нужно потянуть. Что-то вроде задвижки.— Я уже за все тут тянула, — возмущенно откликнулась Марго. — Чем еще, по-твоему, я занимаюсь здесь битый час?— Все равно, потяни еще раз, — предложил Лесли. — А я нажму на дверь с этой стороны.— Хорошо, тяну, — сказала Марго.Лесли напряг свои могучие плечи и бросился на дверь.— Это напоминает мне детективный сериал, — заметил Ларри, глотнув анисовки, которую предусмотрительно захватил с собой и которая к этому времени успела остыть. — Ты уж поосторожнее, не то будет в корпусе еще одна пробоина.— Бесполезно, — пропыхтел Лесли. — Слишком крепкая дверь. Придется нам поискать какого-нибудь стюарда.И он отправился на поиски кого-нибудь, разбирающегося в механике.— Нельзя ли поскорее, — жалобно произнесла Марго. — Здесь ужасно душно.— Только не падай в обморок! — тревожно воскликнула мама. — Старайся ровно дышать.— И не бейся ни обо что локтями, — добавил Ларри.— Ларри, не выводи меня из себя, — взмолилась мама. — Когда ты только образумишься?— Ладно, хочешь я принесу ей горячей анисовки? — предложил он. — Мы могли бы просунуть ей стаканчик под дверью.Его спасло от маминого гнева появление Лесли, который привел с собой маленького раздраженного человечка.— Эти леди постоянно так делают, — мрачно обратился человечек к маме, выразительно пожимая плечами. — Постоянно там застревают. Я покажу, все очень просто. И почему только женщины не могут запомнить?Он подошел к двери, с минуту поколдовал над ней, и она распахнулась.— Слава Богу, — сказала мама, увидев Марго, однако человечек не дал ей броситься в объятия родичей.— Назад! — скомандовал он, сопровождая это слово решительным жестом. — Я научу вас.Мы не успели даже рта раскрыть, как он затолкал Марго обратно в кабину и захлопнул дверь.— Что он делает? — испуганно вскричала мама. — Что этот человечек задумал? Ларри, сделай же что-нибудь!— Все в порядке, мама! — успокоила ее Марго. — Он показывает мне, как это делается.— Что делается? — тревожно осведомилась мама.Наступила долгая зловещая тишина, которую нарушил поток греческой брани.— Марго, сейчас же выходи оттуда, — велела не на шутку обеспокоенная мама.— Не могу, — отозвалась Марго. — Он запер нас.— Мерзавец! — воскликнула мама. — Бей его, дорогая, бей. Ларри, сходи за капитаном.— Я хотела сказать, что он тоже не может отпереть, — поспешила объяснить Марго.— Пожалуйста, найти казначей, — простонал человечек. — Пожалуйста, найти казначей открыть дверь.— А где его искать? — осведомился Лесли.— Это Бог знает что, — сказала мама. — С тобой все в порядке? Держись от него подальше, дорогая.— Вы найти казначей в кабинете казначей, первая палуба! — кричал несчастный узник.Последующая сцена всякому, кто не знаком с греческим темпераментом и недоступной пониманию англосакса способностью греков до крайности усложнять элементарнейшую ситуацию, покажется невероятной. Такой же показалась она и нам, знающим греков. Лесли вернулся с казначеем, который добавил аромат чеснока к благоуханию женской уборной, похвалил Ларри за его любовь к анисовке, а Лесли — за знание греческого, вручил маме в утешение гвоздику, торчавшую у него за ухом, после чего обрушил на злополучного человечка, запертого вместе с моей сестрой, такой залп бранных слов, что я удивился, как не расплавилась стальная дверь. Отведя душу бранью, казначей принялся колотить дверь руками и ногами. Наконец повернулся к маме и поклонился.— Мадам, — сказал он, улыбаясь, — не волнуйтесь. Ваша дочь может быть спокойна вместе с девственником.Его слова повергли маму в смятение. Она обратилась за объяснением ко мне, поскольку Ларри, насмотревшийся подобных сцен, отправился в бар за новой порцией анисовки. Я объяснил маме, что казначей, видимо, хотел сказать, что девственности Марго ничего не угрожает.— Ты что-то не так понял, — недоверчиво произнесла мама. — У нее двое детей.Я слегка растерялся, как теряется всякий, общаясь с греками. Набрав полные легкие воздуха, я приготовился выдать маме обстоятельное разъяснение, однако меня избавило от этого труда появление трех пассажирок, трех тучных, грудастых, широкобоких, усатых деревенских жительниц, втиснутых в непомерно тесные, черные полушелковые платья и источающих в равных пропорциях ароматы чеснока, тошнотворных духов и пота. Они протиснулись между мной и мамой в уборную и при виде яростно колотящего дверь кабины казначея замерли, точно могучие боевые кони перед сражением.Представители любой другой национальности выразили бы недовольство присутствием в женской святыне судового казначея, не говоря уже об иностранце в моем лице, но греки — люди особого склада. Три дамы тотчас уразумели, что речь идет о драматической ситуации, а какой же грек не обожает таковые. Что там перед таким волнующим эпизодом присутствие в дамской уборной трех мужчин (если учитывать человечка, запертого в кабине вместе с Марго).Сверкая глазами и раздувая усы, они окружили казначея стеной волнующей плоти и потребовали доложить, что здесь происходит. Как обычно, когда возникают драматические ситуации, все говорили одновременно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24